Нет поэтов, осталась шпана?

Вместо вступления

(предисловия, введения, аннотации)

Не хотел писать, не уверен, что напечатают, а зачем почем зря душу выплескивать?

Но слишком задела меня дискуссия в «Литгазете» о поэзии, начатая в конце мая статьей Сергея Мнацаканяна «Век – новый. А поэзия?». И, споткнувшись о «когнитивный симулятор» И. Болычева в «Мерзости запустения», не выдержал – сел за компьютер, чтобы изложить свою точку зрения на предлагаемую тему.

В Средние века (в XIV веке) в Англии жил монах – философ Уильям Оккам, предложивший доктрину, получившую название в честь автора, т. н. бритва Оккама, смысл которой сводится к следующей тезе: «Не умножайте сущности без необходимости». Говоря проще, сводите все к главному, без злоупотребления придаточными предложениями и… мыслями.

Попробуем?

Единственная оговорка – цитировать автор будет в том числе и себя, ибо аргументов, опирающихся на «вечные» цитаты, употребляемые без всякого разбора, и часто одних и тех же по прямо противоположным поводам, уже применено довольно. Яснее, по-моему, не стало.

Так что не обессудьте.

Итак, три вопроса к теме:

– что есть поэт?

– что есть народ?

– кто кому нужнее или что делать?

1. Что есть поэт?

Кто кончил жизнь трагически,

Тот истинный поэт…

В.С. Высоцкий

«А нынешние как-то проскочили…» – продолжим Владимира Семеновича. Как быть? С одной стороны, «Разбор собратьев очень труден, //И, согласитесь, щекотлив. // никто друг другу не подсуден, // И каждый сокровенным жив…» (Северянин), с другой – как обойтись без конкретики? Как это – на стрельбище, да без мишеней? А залпы все не утихают.

«…произведение, почти все ученическое, потому что все подражательно… форма принадлежит Байрону, тон тоже». Баратынский о «Евгении Онегине». Сбросить Пушкина с парохода современности призывал «их главный штабс-маляр (по Есенину) Маяковский». «Балалаечник», – юбилейно бросал Маяковский в Есенина. «Нам все еще подавай “самородков”, вшивых русых кудрей и дикарских рыданий от нежности» – Бунин (!) о Есенине (!!). «Законченный фашист» – Свиридов о Маяковском. «Слюнявая, грязная поэзия… сознательно грязная». Он же о Вознесенском. Прочитал не так давно интересное интервью с А. Кушнером в «Литературке», кстати, с профильным названием «Жизнь без стихов непредставима» – тут же нарываюсь у И. Болычева в рамках дискуссии на «пустобрехов кушнеров» (ст. «Мерзость запустения». Но насчет балаболистых вишневских – точнее не скажешь).

Очевидно, художникам и критикам лучше друг с другом не встречаться в переулках оценки роли личности в поэзии.

… Сейчас иные времена,

Сейчас нет жалости у хилых,

Поэтов нет – одна шпана

На братских роется могилах.

«Цель творчества – самоотдача», – заметил Пастернак. (Вдогонку: «Ваши стихи косноязычны. Их никто не понимает. Народ Вас не признает никогда», – так Есенин оценивал поэта Пастернака. Сергею Александровичу, как видно, «везло» на нобелевских лауреатов.) Так все же кто пишет, что пишет, как (!) пишет и, главное, зачем пишет в ХХI веке?

Пишут все, кому ни лень. И самое скользкое в этом, что часто самоотдачей занимаются весьма и весьма заслуженные, честные, в общем, настоящие люди, но неумеющие – «ни божества, ни вдохновенья» – вознести свое мировоззрение и опыт на скалистую кручину поэзии, где уже лежит нетающий снег мастерства. Однако искренность таких попыток вызывает не усмешку, а желание пожать крепкую руку автора. Другое дело – «профессиональные» рифмачи с дипломом Литинститута или Высших литературных курсов, греющие сердцем разве что членский билет Союза писателей в кармане гордо не стиранной рубашки. Не будем уподобляться вышеприведенным гениям и обойдемся без личностей. Ограничимся, пожалуй, экспромтом под названием «Читая литературные альманахи»:

Проходит ночь, сменяя день,

Все меньше места на скрижалях,

И думал я – какая хрень

Все то, что вы не написали.

Я не вполне согласен с И. Болычевым, громящим «поэзию как частное дело каждого». Никто не мог запретить И. Северянину напечатать за свой счет несколько десятков книжец со своими стихами и навязывать их редакциям – традиционный путь начинающих поэтов, но получилось же: «Я покорил Литературу // Взорлил, гремящий, на престол!» Я допускаю даже, что в нашу Конституцию можно наравне с правом на отдых и на труд вписать право на поэтическое и вообще любое творчество. А что, получится по Достоевскому – «страна тщеславных нищих» (Кармазинов). Одно дело – когда поэтесса пишет о неразделенной девичьей любви (может, шампунь надо было сменить), или убеленный сединами «молодой» поэт – про убежавшие напрасно года (и еще убегут, если заниматься не своим делом), и совсем другое, когда начинают трогать святое – чувство Родины. Вот это уже серьезно. Мне кажется, да нет, так и есть – многие ловкачи уловили подъем национального самосознания, радеть «за Расею» стало модным. А с каждым съездом правящей партии и «правильными» выборами – все более и более выгодным. Количество журавлей (и березок) в стихах и песнях, льющихся в душепровод наших избирателей, превышает все разумные нормы. За журавлями уже и неба-то с самолетами не видать. Мне это особенно больно видеть, потому что я уже лет десять сам не могу без журавлей и березок, а теперь, получается, с любовью к Родине надо вставать в очередь. А в очереди за признанием нет лучших и худших, есть, кто занял с ночи, а кто и без очереди, потому что вахтер – свой.

Вот что может окончательно лишить современную поэзию исчезающего пульса доверия – конъюнктура. Можно написать: «Теперь со многим я мирюсь // Без принужденья, без утраты, // Иною кажется мне Русь, // Иными кладбища и хаты» (вернее, так уже не написать), а можно вывесить плакат: «Я люблю тебя, Российская Федерация!» И то, и другое – верно. Но последнее легче (быстрее) упаковать и выставить на продажу в глянце. Продавец за стойкой – тоже ведь свой. А ведь Ницше правильно это уловил, высказавшись в том смысле, что стремление человечества избавиться от пользы возвысило человека, пробудило в нем чувство прекрасного, из чего и родилась поэзия. Но если чувство Родины не выстрадано, то в нынешних невегетарианских условиях оно автоматически становится ТОВАРОМ. Попсой. Мылом. Прокладкой. Надо про Гаврилу – пожалуйте-с. Про русскую душу – нет проблем. Возьмем стакан (обязательно граненый), нальем водки ностальгии на треть, тюремной тоски сверху, березками заполируем – готов коктейльчик, просим к столу-с. То же – в кино, на эстраде, далее – везде. Ну ладно, еще древний грек Биант из Приены заметил, что худших везде – большинство (каждый философ, в сущности, – тот же поэт). Кстати, о греках. Как-то тиран Сиракуз Дионисий отправил философа Филоксена в каменоломню за насмешки над своими стихами. Через некоторое время тиран призвал изможденного философа и снова спросил его мнение о своих виршах, Филоксен встал и молча направился к выходу. «Куда ты?» – спросил Дионисий. «В каменоломню», – последовал ответ. Вот это вершина честной, даже самоотверженной критики! Раз уж нельзя запретить никому самовыражаться, может, редакторов, печатающих «чернуху», и критиков – паханов блатной литературы – в каменоломню?

Там им самое место. Сергей Мнацаканян, начавший дискуссию на страницах «Литературной газеты», справедливо сетует на низкие продажи поэтических сборников. Но чему же здесь удивляться – поэты пишут для себя, редактора печатают своих для себя, и лучшее слово для определения позиции в литературном курятнике (в шоу-бизнесе, политике) – пришипились. Зачем глаголом жечь чьи-то сердца, для этого же надо свое раскалить. А зажигать-то нечем. «Быть поэтом – это значит то же, // Если правды жизни не нарушить, // Рубцевать себя по нежной коже, // Кровью чувств ласкать чужие души» (Есенин). «Ласкать и карябать» (он же). Попса-то развлекает, то есть ласкает, а корябать не получается, потому что для этого надо «себя рубцевать». Кому охота? Вот и не покупают, потому что НЕ ВЕРЯТ. Чтобы они тебе поверили, нужно, чтобы они тебя и распяли. Вот и получается по Гёте – будет поэзия без поззии, где все будет заключаться в делании, будет мануфактур-поэзия. Не просто похоже – в точку! Мануфактур-детектив покупают – это ласкает (развлекает), а мануфактур-поэзию – нет. Настоящая русская литература всегда выворачивала душу наизнанку, корябала, а эта – не может. И читатель это давно разглядел и подсел на душевно не обременительные романы. И правильно делают, что не покупают, – подсознательно не хотят травиться. Кто-то выдвинул поэта, простите, ПОЭТА, на соискание Госпремии, общественность в недоумении – книга ПОЭТА продана в одном экземпляре, как же так – он же КАНДИДАТ на Госпремию! Может, все-таки наоборот – сначала признание у народа, потом – у государства (в критическо-редакторской его части)?

Нет, надо предоставить право выбора – кто настоящий поэт, а кто – «так, непонятная профессия» (Есенин о Маяковском), кому-то другому – не критикам, не редакторам литературных гамбургеров и не собратьям по перу (см. выше), а все-таки кому-то другому? Но кому? Может – народу?

2. Что есть народ?

Там собрался у ворот

Этот, как его… народ.

Л. Филатов

Ф.М. Достоевский заметил (в 1867 г.): «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает». По каким святыням сейчас может воздыхать русский народ, треть которого живет за чертой бедности, несмотря на открывшиеся капиталистические перспективы, и элементарно борется за физическое существование? Империи давно нет, воздыхать по ней как по символу национальной гордости великороссов бессмысленно. Великая Победа, скорее всего, запомнится отмененными льготами, в первую очередь ветеранам, добывшим эту самую Победу. По религиозным святыням? Боюсь показаться кощунственным, но, на наш взгляд, русские никогда не были так сильно религиозны, как принято думать. Как было не покреститься, когда начальник (Владимир) тонко и во всеуслышание намекнул, что всякий уклонившийся от крещения «противен мне да будетъ».

Не крестил бы ты, князь, топором,

Глядь – простил бы народ на потом…

Оттуда все это: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь» (Блок), «Даже Богу я выщиплю бороду // Оскалом моих зубов» (любимый Есенин), «И солнце не потухнет, если христианство и кончится» (Розанов) и т. д. Были мы язычниками, потом – православными, потом – атеистами. И каждый переход – по принуждению, а не по совести. Теперь мы кто? Очевидно, все понемногу. Сам видел на крестном ходу: молодежь свечки от зажигалок – придется сказать – зажигает. Крестятся по-правильному, и то ладно. Кажется, Кириенко кто-спросил в телеэфире в качестве «убойного» аргумента: «А “Отче наш…” сможете наизусть?» Кириенко смог, но сама постановка вопроса… Знать наизусть «Отче наш…» – это уже круто. Соблюдать пост – круто. А раньше было – естественно. Воистину, «Велий еси, Господи, чюдна дела твоя! Вчера чтим от человек, а днесь поругаем» (по поводу низложения Перуна). Если так пойдет, скоро по мобильникам молиться будем.

Может, мы по искусству своему великому воздыхаем? Не интеллигентская прослойка, я имею в виду – Русский НАРОД? Да нет, народ после тяжелой трудовой недели отдыхает на «Аншлаге», на эстрадных фанерных концертах и во всех смыслах «голубых огоньках».

Мне говорят, что наш народ

На все плюет, когда не пьет,

И падок до эстрадных шоу —

Мешать ему нехорошо…

Один известный поэт-маньерист написал такой текст к песне: «Боже, помоги вдарить с той ноги…» К вопросу о религиозности на эстраде. И пошлости там же. По частоте радийных ротаций вершина нашего песенного творчества – Верка Сердючка. Дальше – только Киркоров. Кстати, мужики в банях все чаще после тоста, но перед употреблением говорят такое присловье: «А кто не выпьет – тот Киркоров». Хороший признак – давятся, но пьют все до дна. Сердючная киркоровщина тем не менее – любимая кормежка нашего населения. Вы думаете, люди, заходящиеся от хохота от шуток вечно криво улыбающейся Дубовицкой, будут потом так же упоенно читать Кузнецова или Кострова? «Это вряд ли», – сказал бы тов. Сухов.

Гюстав Лебон, характеризуя психологию народов и масс, очень верно подметил: «По мере прогрессивного исчезновения идеала раса все более и более теряет то, что составляло ее силу, единство и связность… То, что составляло прежде народ, известную единицу, общую массу, превращается в простую агломерацию индивидов без всякой связности, лишь временно и искусственно удерживаемых вместе традициями и учреждениями». Вот ответ на все вопросы – мы больше не РУССКАЯ РАСА. Не страна «тщеславных нищих», а страна равнодушных нищих. И материально, и нравственно. И дело не в технике поэтического письма, как думает еще один участник дискуссии, Е. Невзглядова. Была бы не «зябливая киса», а, скажем, «мерзлявая щеня», все равно это читать не будут. И более достойное не будут. Поэзия нужна для того, чтобы ее поклонники находили созвучность своих идеалов с идеей, мыслью, мироощущением певца. Но, как оказалось, поэзия стала заложницей тотального отсутствия убеждений и, соответственно, тех самых идеалов. Мы – больше не РАСА.

3. Вместо заключения

Что делать?

Герцен был, на мой взгляд, не прав, бросив: «Мы не врачи – мы боль».

Поэт не только боль, он знает,

Куда воткнуть иглу стыда…

Я же и отвечу, куда – «в жир подсовестной железы». Поэты, верните России русскую расу. Верните старые идеалы, если нет новых. Наш народ нужно лечить искренним и глубоким Словом, а не снимать температуру заумными виршами, запуская болезнь. Пишите не для себя, для людей, не на потребу, но будите совесть, и, может быть, народ, очнется. Неужели действительно: