: Игорь НайденовЧто стало с одним
: Игорь НайденовЧто стало с одним
Игорь Найденов
Что стало с одним из самых грандиозных экономических и идеологических проектов Советского Союза под названием «Освоение целинных и залежных земель»
Все земли Житикаринского района и сегодня обрабатываются и засеваются — вплоть до клочка и пяди. «Ты только лопату воткнул или камень поднял — хозяин тут как тут. А ты думал, ничейный участочек», — говорят местные жители
По солончаку, расталкивая вечно волнующийся ковыль, размеренным и утомленным шагом движется караван верблюдов. Погонщик, чтобы сберечь силы, мочится на землю, не слезая с седла. Пошла вторая неделя без еды, а воды осталось — на дне бурдюка. Монотонная тюркская речь тонет в шуме ветра. Один из его порывов приносит кисловатый запах кумыса. Вдалеке проступают юрты кочевников, грязно-серые из-за недавно утихнувшей пыльной бури. Помоги Аллах, чтобы это был не мираж, а оазис.
Двадцать первый век, Северный Казахстан, 221 километр от Костаная, город Житикара.
Белибердень
— На верблюдах, говорите? Нет, не ездила. Да я их только и видела, что по телевизору, в передаче «В мире животных», — обиженно говорит юная казашка — администраторша гостиницы «Оазис» в Житикаре — райцентре недалеко от границы с Россией. Она только что вплыла в буфет из-за кулис зала «Караоке», где в отсутствие клиентов упражнялась в песнях Земфиры.
Что скажешь, ее обида — справедливая. В описанной верблюжьей фантазии почти нет гипербол, похожие образы возникают в головах многих россиян:
— Казахстан? А, это страна, половина бюджета которой составляют отчисления российского космодрома Байконур.
— А, это страна, про которую китайцы говорят: их лишь 16 миллионов — так что все они должны знать друг друга в лицо.
— Про которую американцы с подпевалами-англичанами сняли кино «Борат» — карикатуру на нищих казахов, которыми управляет жестокий хан.
После распада Союза прошло каких-то двадцать с небольшим лет — и вот мы уже почти ничего не знаем друг о друге. А если что и знаем, то всякую, прямо сказать, белибердень.
— А у вас тогда в вашей Москве по улицам медведи ходят в ушанках… — У житикаринской Земфиры есть в запасе свои стереотипы. — А еще они ленивые и постоянно пьяные. Вот.
Все мы в той или иной степени жертвы мифов, шаблонов и телевизионной пропаганды. Даже у людей, так сказать, с широким кругозором есть подозрение, что вот эта самая территория — эпицентр крупнейшего экономического и идеологического проекта СССР под названием «Освоение целинных и залежных земель» — не выдержала политических потрясений 1990-х и постепенно пришла в упадок. А оставшиеся здесь люди не живут, а выживают.
Однако действительность и представление о ней, как это часто случается, оказались довольно далеки друг от друга и в то же время всего лишь на расстоянии авиаперелета.
Целинный город Житикара интенсивно ностальгирует по советскому прошлому: «Раньше было тучно и весело, а сейчас — ну, так себе»
Версия Лондона
До середины прошлого века Житикара представляла собой периферию в хрестоматийном смысле слова. Небольшой поселок — бывший аул Конильди (в переводе — «веселый», «радостный») — возник в конце XIX века поблизости от золотоносной жилы; сюда съезжались авантюристы со всей Российской империи, а позже — Советского Союза. А вокруг была целина на сотни километров, земля, с начала времен не знавшая плуга. Лишь казахские кочевья да стада овец на горизонте. Чистый Джек Лондон, только в азиатской версии.
Однако в 1950-х все здесь стало стремительно меняться. Советское правительство приняло решение осваивать целинные земли, превратить миллионы гектаров пустошей в житницу: в пшеницу и овес, мясо и молоко, во фруктовые сады и теплицы.
А Житикаринский район оказался в самой гуще этого грандиозного начинания. Люди ехали сюда работать со всей страны. Совсем юные и фронтовики, мужчины и женщины, семьями и поодиночке, с детьми и без, бывшие зеки и интеллигенция. Это было без преувеличения великим перемещением народов во имя одной цели — сколь отважной, столь и актуальной для той эпохи энтузиастов: накормить всех советских людей досыта. В это время страна с воодушевлением писала свою священную книгу, свою Библию коммунизма, и ей не хватало легенды о преломлении пяти хлебов.
Гемоглобин аборигенов
Легенды и стереотипы тем и замечательны, что со стороны кажутся незыблемыми. Вот вы, к примеру, всю жизнь думали, что не следует заниматься любовью перед ответственными спортивными соревнованиями. А наука считает: еще как следует.
Короче говоря, есть в этом свое удовольствие — взять какой-нибудь миф да и потрясти его устои. Берем самый травмоопасный — национальный вопрос:
— А еще говорят, казахи водку не пьют.
— Тю-у-у. Еще как пьют, да за милую душу, — говорит Денис Гер, местный, корневой человек и на несколько дней наш проводник. — У нас водка знаете какая — из своей же целинной пшеницы делаем, для себя. Советую вам прикупить домой бутылочку в виде знаменитой башни Байтерек в Астане.
Интересно, пришло бы подобное в голову, например, британскому подданному или японцу: Биг Бен, наполненный плимутским джином, а Императорский дворец — саке?
Водка как объект национальной гордости. А люди думают, это возможно только в России.
В вопросе «дружбы народов» на Дениса Гера можно полагаться как на беспристрастного эксперта. Ведь он одновременно пример и плод целинного интернационализма. В его крови перемешались тромбоциты высланных в Казахстан поволжских немцев с лейкоцитами приехавших из различных широт-долгот первоцелинников, а может, даже — кто знает — и с гемоглобином аборигенов.
В общем, кто на ком там женился, кому кто кумой, мутером или бабаем приходится — этого заезжему человеку не понять даже при помощи толстенного родового фотоальбома. И похожим образом обстоит это кровосмесительное дело, очевидно, в каждой здешней семье.
Стоит ли удивляться, что житикаринская земля стала зоной тотального взаимопроникновения и слияния: традиций, культур, религий, языков, укладов жизни.
Первоцелинница Розалия Улицкая: «Моего мужа на целину направил Минский машинно-тракторный завод. Не знаю, кто и как его агитировал, а я просто поехала вслед за ним»
Было туго
Если говорить о тех, кто понаехал в Житикаринский район и о его теперешнем национальном составе, то здесь преимущество за казахами и русскими — примерно по 20 тысяч. Последние три года отмечается приток населения, уже несколько лет рождаемость превышает смертность.
А в 1990-е люди отсюда массово уезжали, в том числе и казахи. Электричество включали на два часа в день, отопление работало с перебоями, живых денег люди не видели месяцами, есть было нечего. Владельцы личных подворий худо-бедно выкручивались — за счет дровяных печек и колодцев, скотины, кур и грядок. А тем, кто обитал в многоквартирных домах, приходилось совсем туго. До сих пор в Житикаре стоят покинутые жителями десять хрущевок, породивших за пределами Казахстана легенду о русских беженцах, выгнанных из города без рубля в кармане. На самом деле местные власти уже приобрели это жилье у собственников, обещают его отремонтировать и отдать в аренду очередникам с правом приватизации по остаточной стоимости — тем самым, говорят они, полностью решим квартирный вопрос.
В сущности, так же как в Житикаре, дела в то время обстояли на всем постсоветском пространстве. Да, исход был, но скорее по экономическим причинам.
А что до национализма — то он, конечно, имеет место, но только в очень вычурных формах:
— Ну был я в этой Германии. И что? — говорит, например, житикаринский белорус. — Наши немцы красивее.
Половцам не беспокоить
Если уж исследовать социальную мифологию местности, так до конца. На очереди у нас вот что: «Аборигены Казахстана выдавливают неказахское население в зону малопрестижной занятости». Даешь чистоту эксперимента — идем в акимат, прямиком к главе района.
Акима Мейрама Утешова слегка обескураживает наше предложение прикинуть, сколько руководителей со славянскими фамилиями работает на подчиненной ему территории.
Аким роется в бумагах. Находит нужные. Ведет пальцем по какой-то ведомости, то и дело останавливается напротив одной из фамилий. Вот, говорит, Михайлова — библиотека; Ермошкина Ольга Викторовна — начальник казначейства; вот, телекоммуникации — это Зайцев; почтовая связь — Татьяна Беличко; противотуберкулезная больница — главврач; наша телевышка — тоже.
Давайте теперь, предлагаем мы, пробежимся по сельским акимам. Мейрам Утешов легко соглашается и выуживает из ящика стола другую бумагу. Ходзинский — раз, Селян — два, Гущин, Кулаков — четыре, всего пять. Получается треть от общего количества.
Затем мы таким же образом хотели прошерстить акимат, но вскоре передумали. К тому же происходящее как-то незаметно стало напоминать московские объявления о сдаче жилья: «Только для древлян, вятичей и кривичей. Половцам не беспокоить». А тут еще в списке руководителей местных школ обнаружились две директрисы с сердечными фамилиями романо-германской группы — Герцен.
Между тем аким нас напутствовал:
— Если нужны начальники отделов, то сразу идите в финансы — там Валентина Борисовна. Или во внутреннюю политику — к Анне Николаевне. Не пожалеете — она победительница нашего конкурса красоты.
После того как Казахстан, по принятому здесь выражению, обрел суверенитет (странное сочетание слов — словно речь идет не о государстве, по площади превосходящем Западную Европу, а о случайно оброненном, а потом найденном кошельке), в Житикаринском районе стали регистрировать больше смешанных браков. Вроде должно было быть наоборот. Где тут логика — бог знает.
Первоцелинница Розалия Улицкая: «Моего мужа на целину направил Минский машинно-тракторный завод. Не знаю, кто и как его агитировал, а я просто поехала вслед за ним»
Белый сглаз
Бог знает, что мечеть в Житикаре построили давно. А вот православный храм — всего пять лет назад. В краеведческом музее их макеты стоят рядом — заметно, что крест выше полумесяца. Обращаем на это внимание районного акима: мол, почему бы вам не взять пример с Татарстана, где новые храмы и мечети непременно одной высоты, если находятся в пределах видимости друг друга. Таково указание властей.
— Это еще зачем? — искренне удивляется аким.
— Чтобы никому обидно не было.
— Да у нас на это никто внимания не обращает.
Но мы-то уже знаем, что обращает. Мулла, например.
Аким удивлен. Спасибо, говорит, буду знать. А его коллеги по акимату у нас живо интересуются: «Вы случайно не мусульмане?»
Впрочем, соблюдение конфессионального равновесия — вовсе не проблема для Житикары. Люди не раз видели, как батюшка с имамом на одной машине приезжают к директорам предприятий — матпомощи попросить: в одинаковых, так сказать, пропорциях.
Вот вам и еще одно лекало: «Ислам в Казахстане — доминирующая религия».
В Житикаре принято считать, что в храм и мечеть ходят только старики и молодежь. А среднее поколение, те, что родом из комсомола и из СССР, к религии равнодушно.
За окном нашей машины проплывает православное кладбище. А вскоре и мусульманское. Нуржан Кушербаев бросает руль и делает традиционный для приверженца ислама жест: слегка поворачивает руки ладонями кверху, затем символически протирает ими свое лицо. Он как раз относится к среднему поколению и считает себя атеистом.
Похоже, в делах духовных здесь тоже полный синтез. Религии, атеизм, суеверия, языческие обряды — все сплелось воедино и так органично, что это ни у кого не вызывает раздражения.
Взять футбольную команду «Шахтер» из Караганды, в Житикаре у нее немало болельщиков. Горнякам играть дома с шотландским «Селтиком» — они перед матчем режут барана и побеждают. Узнав об этом, европейские защитники животных добиваются запрета на жертвоприношения. И в ответном матче на поле соперника «Шахтер» уступает, причем победный мяч британцы забивают на последней минуте.
— Вот и не верь после этого, — говорит сельский аким Иван Ходзинский. Он прямо так и заявляет: «Я христианин». И в доказательство указывает на икону в своем служебном кабинете. А затем простодушно замечает, что и мечеть посещает, мол, почему бы и не сходить вместе с односельчанами, особенно если выдастся большой мусульманский праздник.
Говорят, что в советское время некоторые казахи, стесняясь своего национального происхождения, записывали детей по-русски: Александрами, Еленами и прочими Игорями. Теперь же они объясняют это так: у нас есть традиция давать ребенку сразу два имени. Ложное — от сглаза, злых духов отгонять, а истинное — для жизни. Первое — русское, второе — казахское. Все элементарно.
Кстати, казахи в просторечии называют русских белоглазыми и, когда говорят о наведении порчи, опасаются не черного глаза, а белого.
АО «Костанайские минералы» добывает асбест и обеспечивает работой более трех тысяч житикаринцев. У управленцев горного предприятия есть несбыточная мечта: выйти на советские объемы производства
Отложенная демократия
Следующее по списку: «Казахстан — полицейское государство».
Село Степное. Аким Иван Ходзинский ведет нас в дом первоцелинницы Розалии Улицкой.
— Я смотрю, Розалия Степановна, у тебя уже дрова наколоты на зиму. А у меня еще нет, — с наигранной завистью произносит аким, глядя на скудную поленницу во дворе. — Кто тебе рубает?
— Ты бы пустое не нес, Васильич. Сама я рубаю. А ты — начальник, тебе наколют, когда захочешь, — ехидно отвечает тетя Роза.
Похоже, местный народ за словом в карман не лезет.
— Друзья, ну нет у нас цензуры, — довольно замечает глава села, словно его только что не на место поставили, а медалью «За свободу слова» наградили. — Сами же видите: люди говорят что думают, никто не боится. Власть не ругают, но и не хвалят — а чего меня хвалить?
— Вы случайно не состоите в пропрезидентской партии «Нур Отан»?
— Намек понял. Да, состою. Но по убеждению, а не ради должности. Это у вас надо быть членом «Единой России», чтобы стать акимом. А у нас половина руководителей администраций беспартийные.
Иван Ходзинский служит в должности акима одиннадцать лет, в этом году начался его очередной срок. Однако с выборами в стандартном смысле этого слова он столкнулся лишь в минувшем августе.
Дело в том, что в Казахстане приняли новую концепцию местного самоуправления, согласно которой акимов сел выбирали депутаты районного маслихата (совет, по-нашему, представительный орган, избираемый населением области или района) из кандидатур, предложенных акимом района. А до этого вертикаль исполнительной власти была прочнее металлического дюбеля: акимов назначали вышестоящие руководители по схеме «область—город—район—село». Реформа предполагает и второй этап: обещают, что через четыре года сельских акимов будет избирать сам народ.
Вот такая она — отложенная казахстанская демократия.
Хан N. N.
Вдогонку к предыдущему: «Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев — самодержец».
Ну да, в Костанае, к примеру, парадных портретов Нурсултана Назарбаева многовато на единицу рекламной площади. А в кабинете житикаринского акима так вообще целый иконостас; есть предположение, что в провинции изображения главы государства сосредоточены не на улицах, как в крупных городах, а в служебных помещениях. Ну да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, с раскосыми и жадными очами. Что же теперь поделаешь.
Житикаринские скифы-азиаты доброжелательны и радушны. Хлебосольство возведено ими в категорию доблести, в культ. И они действительно открыто рассуждают на все подряд темы: от откатов, которые здесь называют шапками, до полицейского произвола. Но лишь только речь заходит о президенте Назарбаеве, тут же паузы в разговоре становятся длиннее, чувствуется, что люди тщательно выбирают слова.
— Три жены? Да, что-то такое слышали. Но подробностей не знаем.
Несомненно, личная жизнь президента — важнейшая гостайна Казахстана.
О том, что находящийся у власти третье десятилетие Нурсултан Назарбаев стал самодержцем, когда «по просьбе народа» взял себе титул «Лидер нации», говорят с едва заметной усмешкой. Словно о родственнике, склонном к сумасбродствам, но безобидным и в целом извинительным. И разговор этот в анекдот никогда не превращается.
Ему ставят в заслугу, что сохранил целостность страны, уберег от межнациональных конфликтов, да и жизнь потихоньку ведь налаживается.
Ну и что, что автократ. Ну и что, что голливудских звезд на дни рождения родственников приглашает за миллионы. У всех перед глазами пример соседнего Кыргызстана. Там этой демократии в избытке. Только на кой черт она такая нужна, если любой может стать жертвой ксенофобской резни или наркоманов-революционеров?
Так что ладно. Лишь бы не было войны, как говорится.
Но случаются, понятное дело, и у нас перекосы, признаются житикаринцы. Скажем, жена президента Сара Назарбаева написала учебник, называется «Самопознание»; критики настаивают, что в его основе лежит доктрина религиозного мистика и «моржа» Порфирия Иванова. Так вот теперь это обязательный предмет в детских садах, школах и вузах.
— Какой же это перекос, скорее небольшой люфт. Перекос — это девяносто пять процентов проголосовавших за господина Назарбаева, прямо как в советские времена.
— Нашли чем удивить! У вас на выборах Путина Чечня сколько показала? Сто три процента? Ха-ха.
Фермер Александр Бакунов выращивает зерновые, разводит скот: «Я степной человек и люблю степь: там людей нет, там — животные»
Свой — чужой
По большому счету, если бы не казахстанские флаги на административных зданиях Житикары, можно было бы подумать, что дело происходит в России. Страна вроде бы другая, а все, что ее наполняет, включая уличную матерщину и окурки на тротуаре, точно такое же. И главное, люди — как под российскую копирку сделанные.
Сходство обусловлено еще и тем, что соседние экономики прочно проросли друг в друга. Допустим, в Рудном, городе по соседству с Житикарой, добывают железную руду и поездами отправляют в Магнитогорск. И Рудному выгодно — рынок сбыта недалеко, примерно триста километров. И Магнитке — это ведь не из-под Курска сырье возить. А в противоположном направлении движется газ, поставки обеспечивает российская компания «Уралтрансгаз».
Студенты местного техникума проходят практику на российских предприятиях. Почему? Да потому, что они ближе, так традиционно сложилось, и там эти профессии востребованы.
А в выходные дни на районный базар толпами приезжают россияне, поскольку тут цены ниже. Самые востребованные товары: сигареты, водка, школьная форма, сахар, мука. А также «социальный» белый хлеб: 600-граммовый кирпич, первый сорт. Его на всей территории Казахстана в рознице продают по зафиксированной государством цене — 42 тенге (8 рублей).
Эмоциональные связи еще прочнее. Все телевизоры в городе, селах и аулах настроены на российские каналы. Показывают, например, Олимпиаду в Лондоне — за кого болеть? И за казахстанских спортсменов хочется, и за российских. Или президенты — вот как их делить: Назарбаев — свой, и Путин вроде не чужой.
Путин у житикаринцев вообще в почете, если не сказать в авторитете. Мощный дядька, говорят даже с некоторой завистью, страну держит, с американцами бодается.
«У нас как в Париже, только дома пониже и асфальт пожиже» — так звучит расхожая местная присловица. Правда, упоминаемый Париж к Франции имеет такое же отношение, как шаурма — к ресторану «Максим», а речь идет о челябинском селе, где живут нагайбаки, малочисленный народ.
В Житикаре есть свой Парк Победы. А также свои пешеходная и пижонская улицы, которые в народе именуют Арбатом и Рублевкой.
Здешняя пшеница считается едва ли не самой качественной в мире. Однако ее производство по-прежнему не обходится без ручного труда
Синдром Деда Мороза
Устремляя свой взгляд по направлению к границе с Россией, житикаринцы постоянно меряют себя, свою жизнь по северному соседу, до которого рукой подать: там — Челяба, там — оренбурги. Ездили, видели, вам-то, говорят, хорошо, у вас все села газифицированы, а у нас мало где; электрические счетчики вам бесплатно устанавливают, а нам — за деньги. Наши дороги дрянь, а ваши сносные. А на поверку выходит, что прибедняются, все тех же злых духов отгоняют.
Житикаринские постройки советского времени впечатляют: если клуб, то по размерам — целое министерство культуры, если элеватор — то небоскреб. Видно, что на деньги тогда не скупились. Но и не сказать, что их жалеют сейчас.
Приличный пруд с пляжем и катамаранами, стадион с искусственным покрытием, бассейн. Полгода назад открыли столовую, строят новую ветлабораторию. Автомобилей у населения столько, что одна из главных проблем — парковки.
Вообще, заметно, что деньги у людей водятся. В детсады стоит очередь — примерно 600 детей. Не было бы денег, вряд ли рожали бы.
Среди здешних мужчин довольно популярное занятие — нефтегазовые вахты. Нанимаются в Россию, например в Сургут. Или к себе, на юг Казахстана, в Актау, Атырау. В Актау едут на полмесяца. Зарплата — две тысячи долларов плюс еще что-то прилипает, но что и каким образом — не нашего ума дело.
Житикаринцы рассказывают: наших русских в России называют казахами, они там, бывает, поживут два-три года и возвращаются — никак не укоренятся. Потому что если ты успешный — могут поджечь твое хозяйство. Если не пьешь — тоже не такой какой-то. А с другой стороны, казахи-россияне, те, кто из местных, нормально дела делают в России. У них и автосервисы, и магазины. Короче, кто как устроится.
Воистину, неисповедимы пути народов через границы.
Черно-белая история
Принято считать, что интенсивное освоение целины продолжалось с 1954-го по 1960 год. В следующее тридцатилетие образованные на пустом месте совхозы лишь развивались — видимо, столь мощной была энергия ускорения, приданная им первоцелинниками.
И в этот период, вплоть до 1990-х, почти все были убеждены, что целинный проект не принес Казахстану ничего, кроме пользы.
Но развал Союза вызвал к жизни едва ли не противоположную точку зрения. Распахали слишком много, зачем-то пытались засеивать даже солончаки, нарушили экологию почв, вызвали эрозийные процессы, уничтожив пастбища и поставив под угрозу традиционный скотоводческий образ жизни местного населения. Да и вообще, посмотрите вокруг: сколько изломанных людских судеб.
Впрочем, и этот негативный взгляд со временем как бы поблек: дескать, что было, то было, чего теперь вспоминать. Тем более что было и пострашнее, ведь не просто так в Житикаре установлен памятник жертвам политических репрессий «Возвращенные имена».
И вот теперь, по прошествии полувека, можно, пожалуй, выставить оценки уже с холодной головой. Ведь эта легендарная земля — вот она, под ногами, никуда не делась, и на ней продолжают жить люди.
Сегодня большинство в Житикаре сходятся в том, что Целина дала аграрному Казахстану мощный толчок развития, цивилизовала местное население. Всего три целинные цифры — и больше нечего объяснять: только в 1954–1955 годах сюда прибыли свыше 360 тысяч механизаторов со всего Союза, было образовано более 90 зерновых совхозов — чтобы освоить 6,4 миллиона гектаров земли.
Впрочем, скептиков цифры никогда не убеждают, им подавай истории с начинкой из человечины.
Известно, что смена экономических формаций пробуждает к жизни новые стереотипы. В случае с Казахстаном возник, к примеру, такой: исконному населению достижения цивилизации не очень-то были и нужны, поэтому все эти разрушенные совхозы и дороги не что иное, как бессознательно-коллективное стремление аборигенов впасть как бы в полудикое состояние, чтобы восстановить свою национальную самобытность.
В Житикаре это диковинное, возникшее, как кажется, от излишнего умствования, предположение разбивают всего лишь одним примером:
— Когда чабанам в Камышинском выдавали первые автомобили, то они их бросали прямо посреди степи, если бензин кончался. Говорили, испортилась, — вспоминает приезжий целинный люд. — А сейчас все на джипах гоняют. Они не вернутся туда, в кочевое прошлое, в свои ковыли и типчаки. Они очень мудро делают: сохраняют свои традиции, но на новом, более высоком уровне.
Житикаринцы называют свою землю зоной отчаянного земледелия. Расклад по сбору зерновых такой: на пять сезонов приходится два неурожайных
Пятки в подмышках
Несмотря на все плюсы целинного проекта, никто не забывает, что его история — это еще и пример традиционного для государства российского наплевательского отношения к своему народу.
Первоцелинники рассказывают, как приезжали в зимний Казахстан легкомысленно одетыми: мужчины — в демисезонных пальто и кепках, женщины — в модных капроновых чулках и парусиновых туфлях. «А нас никто не предупреждал о морозах, — вспоминают они, — мы были уверены, что раз едем на юг, то там теплее, чем дома».
Жили в землянках, палатках, мазанках, кого-то подселяли к местному населению. Почти все они убеждены, что если бы не помощь местных казахов — не выдержали бы, вернулись или умерли с голоду.
Две пожилые женщины вспоминают: «Привезли нас на станцию: двадцать парней и мы — три девушки. Подогнали грузовик. Велят лезть в кузов. А на дворе стужа. И ехать триста верст. Мы бы, наверное, насмерть замерзли. Спасибо водителю-казаху, он сказал: “Суйте пятки в подмышки друг другу — кто напротив сидит”. Так и ехали, как клоуны Енгибаровы».
Примечательно, что среди тех первоцелинников, которых нам удалось разыскать, почти нет таких, кто приехал поднимать целину по комсомольской путевке. А все больше вот каких историй: «после училища весь курс распределили»; «молодые были, глупые — думали, приключение» или «хлопцы поехали, ну и мы, девчата, за ними — замуж уж очень хотелось».
А как же энтузиазм? Как же кино «Вкус хлеба» 1979 года? Там еще Сергей Шакуров четыре серии подряд бьется за урожай, безотвальную вспашку внедряет — по методу академика Терентия Мальцева, помните?
— Фильма мы такого не видели, — извиняющимся тоном говорят женщины. — Да и энтузиазма у нас никакого не было. Приехали, сразу стали на стройке работать. А если и были энтузиасты, то все они быстро сбежали, потому что болтуны. Тот, кто по-настоящему работал, об энтузиазме не рассуждал.
Мы-то были уверены, что целину поднимали чуть ли не зомби, находящиеся в хроническом состоянии идейной эйфории. А в Житикаре никто даже одного целинного лозунга припомнить не смог.
Раньше и сейчас
При всем том очевидно, что одна из главных психологических проблем этой территории — фантомная зависть к целинному прошлому.
Для многих житикаринцев развал Союза был и остается личной трагедией. Ездили, вспоминают, пионерами в Челябинскую область, помогать с уборкой урожая. Не доехав до поселка Бреды, остановились, а там административная граница. Мы кричим: «Граница, граница!» Смеемся. Получилось, накаркали.
— Раньше у нас в районе было почти 90 тысяч голов КРС — вместе с личными подсобными хозяйствами, — рассказывает Ризван Муртазин, бывший глава района. — Работал мощнейший мясокомбинат: гоном пригоняли овец, круглыми сутками их забивали. Мы кормили Забайкальский военный округ. Деликатесы отправляли в Москву и Ленинград. А сейчас всего 22 тысячи голов. Я не понимаю, что — люди мясо есть перестали? Хлеба сеяли до 400 тысяч гектаров. Пчеловодство, инкубаторы, теплицы, овощи, ягоды, сады — все раньше было. А сейчас в одном районе пять совхозов развалились. Почему это все стало ненужным? Аллах знает…
Оценивая качество своей нынешней жизни, люди апеллируют к советскому былому. Честно говоря, нигде не доводилось наблюдать такую интенсивную ностальгию по СССР. «Раньше и тучно» противопоставляется «Сейчас и скудно».
— Вы только представьте, как государство заботилось о целинниках: в наш совхоз приезжали актеры Урбанский и Филиппов, а сборная страны по хоккею с деревенскими мужиками на нашей коробке играла. Где мы в своих фуфайках — и где Мальцев с Фетисовым! — говорят люди предпенсионного возраста.
— Наши сверстники могли поехать в Москву и поступить в любой институт, вот какой уровень подготовки был в наших школах, — вторит им средний возраст.
Даже подростки, и те присоединяются к хору воспоминаний. Повторяя рассказы родителей о том, что при Советах в степи было больше волков, они так огорчаются, будто речь идет о наследной привилегии, которой их лишила судьба-злодейка.
— Сейчас не стало прав у рабочих. Чистая эксплуатация безо всякой идеи, — говорит первоцелинник орденоносец Юрий Серин. — Павлов Коля, тракторист и гармонист, у меня в бригаде работал. Встречаю его на базаре — он там дворник. Потом снова встречаю — он уже безработный. Что случилось, Коля, спрашиваю. Оказывается, хозяин заставлял его что-то там грузить. А Коля потребовал доплаты. Вот и выгнал его хозяин. А в былые времена: местком, профком, партком — качай права, где хочешь. Все в нашей жизни как-то перевернулось. Один тут был секретарем горкома. Теперь его увидел — он мулле прислуживает. А жена его деньги делает — магазин держит.
Большая земля
Еще один стереотип, один из самых, пожалуй, устойчивых, гласит: «Освоенные в советское время целинные земли Казахстана заброшены и не используются».
А это совсем не так. Все обрабатывается, пустующих участков нет. Как говорят местные, поднимешь камень — через полчаса хозяин тут как тут, приехал; а ты думал, ничейная землица.
Более того, за каждый гектар идет борьба. На любую освободившуюся площадь тут же находится претендент.
— А позиция властей такая: не работаешь с землей — отдай тому, кто хочет и будет, или обоснуй, почему она у тебя простаивает, — говорит фермер Александр Бакунов. — Паришь ты ее, отдыхает она у тебя — ради бога, но паровой клин не должен быть крупнее половины всего твоего участка.
В Житикаринском районе время от времени земля изымается из собственности нерадивых хозяев, есть специальная процедура по прекращению договора действия аренды. Сегодня на изъятии, выражаясь фискальным языком, находится семь участков по 200–300 гектаров. Кстати, точно такое положение вещей во всей Костанайской области — пяди пустой земли не найти.
— Сельское хозяйство всегда было у нас дотируемой отраслью. Но только сейчас государство стало поворачиваться лицом к селу, в агросектор вливают нормальные деньги: лизинг, кредитование, субсидирование, предоставляют льготы на горючку, — продолжает Александр Бакунов. У него пшеницы вызревает не так много, как в совхозах, но это не мешает ему находиться, так сказать, в тренде. — К тому же дают деньги на покупку племенного скота. Любой колхозник может сказать, что хочет заниматься животноводством, и получить щадящий кредит. Я вот тоже участник госпрограммы — по закупу нетелей, молодняка. В залоге у меня квартира и дом в деревне — так что отступать некуда.
Все аграрные предприятия в Житикаринском районе — частные. Формы собственности — крестьянско-фермерские хозяйства, а также ТОО, выросшие из совхозов.
Ближайший к райцентру совхоз находится от него в 18 километрах, самый дальний — в 120 километрах. Даже до первого «хрен на чем доедешь» зимой из-за снега. Трудно представить, как живется во втором.
Климат в Житикаре не просто суровый — убийственный. Зимой минус 40 со снежными буранами, летом плюс 40 с пыльными бурями. Мягко говоря, не очень-то комфортная погодка. А вот поди ж ты — и здесь живут люди. Гордятся своим победитовым характером да приговаривают, растирая рукавицами замерзшие уши или отирая со лба знойный пот: «Чем жестче природа, тем дружнее народ».
— У вас ведь тут зона рискованного земледелия? — спрашиваем мы, пытаясь казаться осведомленными.
— Рискованное земледелие — это в Нечерноземье. А у нас — отчаянное, — поправляет Ризван Муртазин. — Представьте себе, наша норма осадков на период вегетации пшеницы — всего 250 миллиметров. Меньше, наверное, только в Сахаре.
Три плюс два
Расклад по сбору зерновых здесь такой: на пять сезонов приходится два неурожайных. И еще попробуй угадай последовательность. Может, сезоны пойдут чередуясь: «хороший — плохой — хороший». А может, и по системе «три плюс два». Лотерея, словом. А с дождем приходится играть в блек-джек.
— Ты удобрения внес, а потом за неделю с неба ни капли не упало — все, значит, не будет пшеницы, полезные вещества не всосутся, — поясняет Нуржан Кушербаев с фатализмом бывалого картежника, привыкшего равнодушно принимать как недобор, так и «двадцать одно».
Допустим, в 2011 году случился прямо-таки небывалый урожай, сняли по 25 центнеров с гектара. Буквально не знали, куда его девать. Чистую пшеницу люди приобретали за копейки, словно отходы. Как прямое следствие, тут же в подворьях на порядок увеличилось поголовье скота, народ стал свиней подкупать, птицу.
В прошлом сезоне — обратная ситуация. Едва собрали по полтора-два центнера. Все были в минусе. В лучшем случае с нолем.
— А в этом году какой урожай ждете?
— Только начали косить, так что пока нельзя сказать, — говорит Нуржан Кушербаев.
— Еще нечего взвешивать?
— Сглазить можно, — отвечает дипломированный агроном-семеновед и суеверно сплевывает через левое плечо. Затем добавляет, понизив голос до шепота: — Шестое чувство подсказывает, что шесть-восемь.
Похоже, в хлеборобном занятии гораздо больше мистики и интуиции, чем полагают студенты сельхозинститутов.
Хлебное место
Наверное, это только в кино и на предвыборных плакатах так бывает: директор совхоза в белоснежной рубашке стоит посреди пшеницы, как будто в желтую воду по грудь зашел, расшелушил колос в ладони, отделил от плевел зерна, принюхивается к ним с важным видом сомелье. А в Житикаре растеньица все редкие, ростом с солдатский сапог.
Однако в данном случае размер не имеет определяющего значения. Главное не рост, а качество.
Приезжаем на ток совхоза «Степное». Здесь вовсю идет просушка собранной пшеницы. Прямо на асфальт насыпаны горы зерна, по размеру и форме похожие на барханы, только необычного цвета: янтарно-золотистого, отливающего красным. Зернометы перемещают пшеничные барханы с места на место.
— Вот за этой краснозерной и охотится весь мир. Ведь у нее самый высокий процент клейковины, — говорит аким Иван Ходзинский с гордостью, словно речь идет не о продовольственной культуре, а о его собственном ребенке. — Если пожевать горсточку — образуется комок теста. Чистый белок. Прелесть, как вкусно. Как раз ради этого и была задумана целина.
Казахстан прочно закрепился в мировой десятке крупнейших производителей — экспортеров зерна и муки. А про Житикаринский район вообще можно сказать, что тут выращивают едва ли не самую качественную пшеницу на свете.
Именно поэтому проблем со сбытом у здешних хозяйств нет. Местные зерновые трейдеры так и крутятся повсюду в надежде заключить с кем-нибудь фьючерсный контракт или договориться о форвардной закупке, а иностранные коммерсанты — поставить здесь свою мельницу.
Марокко, Грузия, Узбекистан, Иран, Азербайджан и Турция — всем нужна целинная пшеница.
Как ни удивительно, но самые активные, к тому же наиболее честные покупатели приезжают из Афганистана. Все дело в той самой клейковине: чем ее больше, тем легче тесто из этой пшеницы крепится к стенкам тандыров, в которых готовят лепешки.
На току распоряжается совсем юный человек с рацией в руках по имени Берик. Несмотря на молодость, он уже агроном. ТОО «Степное» оплатило его обучение. Обычное дело для этого хозяйства.
Около зернометов несколько женщин работают деревянными лопатами — раскидывают и разравнивают пшеницу, чтобы она не сопрела, не «загорелась» и скорее просушилась.
— Неужели нельзя придумать способ механического перелопачивания?
— Хлеб требует ручного труда, — отвечают колхозники, — он должен чувствовать тепло человеческих рук.
— К тому же это дополнительные рабочие места, — добавляют они уже совершенно прозаически.
Комбайн против человека
Направляемся в поля, где идет уборка. Оказывается, «бескрайность» — вовсе не метафора. Четверть часа едешь, полчаса — вокруг лишь пшеница, все желто и глазом не за что зацепиться. Справа стоят житики (от Житикары) — это ласковое название районированного сорта пшеницы, то есть выведенного с учетом местных климатических условий. Слева уже все срезали — одна стерня. Вверху высокое солнечное небо.
— Пшеница захватывает, становится смыслом жизни, дает позитивную энергию. Есть ли дело более благородное, чем растить и убирать хлеб? — спрашивает небо аким Ходзинский, патетически запрокинув голову. Наверное, этот тот случай, когда с высокопарностью переборщить невозможно.
— А врачи?
— Без хлеба и врач не поможет, голод пилюлями не вылечить.
Вдалеке работают комбайны: несколько «Енисеев» и один Claas. Машина марки Claas показывает класс: идет километров десять в час, закладывает пируэты. «Германец», объясняют нам, с двигателем Mercedes. Подъезжаем, здороваемся с комбайнером. Алмат, 23 года, полжизни работает на сельхозтехнике.
На нем белая рубашечка и модные кроссовки. Из кабины доносится рэп. Алмат знакомит нас со своим железным конем: вот навигатор, тут климат-контроль, управление с помощью кнопок и джойстиков, мягкое сиденье регулируется, шумоизоляция.
Все увиденное никак не вяжется со стандартным представлением о работе механизатора, навязанным, очевидно, советским кинематографом. Где же этот передовик с переходящим вымпелом в руках, весь покрытый пылью, с измазанной грязью рожей и звоном в ушах, пришедший домой измотанным и израненным в битве за хлеб?
Один Claas заменяет семь «Енисеев», которые выпускает завод в Красноярске, казахстанцы называют их своими, «отечественного производства». Добавить обслугу — механиков, наладчиков, заправщиков и прочих — и можно приблизительно представить, сколько рабочих мест сжирают «германцы».
В былые времена на посев и уборку зерновых уходили месяцы. В межсезонье у механизаторов тоже была работа: машинерия требовала ремонта. А сегодня на все про все тратят максимум две недели весной и две осенью благодаря мощной импортной технике. Вдобавок и починки она не требует, «только масло поменять», как говорят сельчане.
Да, в дни страды работа находится для многих. А в остальное время — чем еще заняться на селе, как лишнюю тысячу тенге добыть? Остается только возиться с личным подсобным хозяйством: скотиной и картошкой.
Директорам совхозов приходится балансировать между человеком и механизмом. Хочется, конечно, развиваться по интенсивному пути, да и конкуренция вынуждает повышать производительность. Но обменяешь всех людей на машины — в бывших агрогородках жителей вообще не останется, они и так все в Житикару бегут.
В недрах этого явления удалось разглядеть лишь один плюс: современная техника удерживает молодых на селе. Для них совершенно очевидно, что джойстик на штурвале комбайна интереснее рычага коробки передач, испачканного в солидоле. По крайней мере, на айподе комбайнера Алмата нет популярной среди казахстанской молодежи песни «Побег из аула». Что ж, хотя бы одна спасенная душа.
Брежнев без плевел
На полевой дороге показывается танкообразный внедорожник. Директорский «крузак», сразу определили люди. И не напряглись, как обычно бывает при приближении начальства, а приветливо замахали руками. Руководитель ТОО «Степное» Амангельды Испергенов — из «красных» директоров, имеет репутацию крепкого хозяина. Здесь считается, что в тех совхозах, где «красные», народ нормально живет. А есть, рассказывают, представители новой волны — эти все под себя гребут.
Про Амангельды Испергенова говорят, что людей не обижает. Что это означает? Что если похороны или свадьба — режет скотину, даже если эти люди не работают в совхозе, а только проживают в селе; что содержит школу: делает ремонт и всех детей кормит за счет хозяйства; что устраивает концерты в клубе и выделяет деньги на благоустройство.
«Степное» не просто рентабельно, оно даже кредитных обязательств не имеет, а импортная техника приобретается на оборотные средства. Благополучно в совхозе — благополучно в селе: в Степном 210 дворов, а среднее поголовье на двор — четыре рогатые морды. А еще здешний хлеб пахнет так, как и должен пахнуть — хлебом. А сметана — коровой, как в детстве.
Алмат заметно нервничает. Выясняется, что он именно в этот самый момент участвует в профессиональном состязании комбайнеров — кто больше и быстрее намолотит. А мы со своими расспросами его тормозим. Как только мы прощаемся с ним, он тут же вскакивает в свой навороченный комбайн и гонит его вперед.
***
— Без хорошего семени не будет и племени, — то и дело повторяет отец семейства Нуржан Кушербаев.
В свойствах семени он знает толк, ведь у него четверо детей. Мы вообще в Житикаре не встретили семейств, где было бы меньше двоих.
— Пшеница устроена так, что, каким бы засушливым ни выдалось лето, пусть не колос, но минимум два зерна все равно вылупятся. Так сохраняется жизнь, — говорит агроном-семеновод Нуржан Кушербаев.
— Мудрость природы?
— Обыкновенное чудо.