По стопам Жаботинского

По стопам Жаботинского

Жаботинский называл себя либералом, но, скорее он был консерватором. Вроде бы — парадокс. Хотя на самом деле никакого противоречия тут нет. Можно сказать, что Жаботинский был самым консервативным из всех либералов, когда либо появлявшихся на свет. Либерализм Жаботинского диктовал его едва ли не инстинктивное неприятие русского царизма, а, позднее, и социализма любых разновидностей. Консерватизм Жаботинского был сродни консерватизму Шатобриана — французского мыслителя рубежа ХУШ-х1Х веков — идеолога реакции, граничащей с религиозным обскурантизмом, «реабилитировавшего» в своих работах религиозные и политические традиции Средневековья, или консерватизму блистательного английского публициста и оратора-парламентария XVIII века Эдмонда Брука. В своей знаменитой работе «Размышления о французской революции» Жаботинский описывал чудовищную угрозу, которую таит в себе французская как и любая другая революция, да и революционный склад мышления вообще и яро отстаивал принципы консерватизма.

По Жаботинскому, консерватизм — стремление к сохранению порядка, традиций и стабильности власти. Консерватизм также служит естественной защитой от произвола личности и от другой, не менее, если не более опасной формы диктатуры — произвола толпы.

Во все времена консерваторы представляли прослойку общества, которая, работая не покладая рук во имя собственного блага и на благо общества, скапливала кое-какой капитал, приобретала имущество и которой, соответственно, было, что терять. Такая прослойка всегда и везде заинтересована в сохранении порядка, в стабильности, в четко оговоренных правилах игры. Биньямин Дизраэли, основоположник идеологии британского консерватизма, сформулировал основные положения своей политической теории в книге «В защиту Британской конституции». Дизраэли также был первым, совершившим удачную попытку объединить в рядах одной партии аристократию и средний класс, особенно просвещенную и образованную прослойку этих классов. Именно этот опыт лег в основу идеологии современного консерватизма, одним из ярчайших представителей которого был Жаботинский.

Консерватор ставит во главу угла закон и порядок. В последних, естественным образом, нуждаются не самые сильные и не самые агрессивные. И действительно, типичным электоратом консервативных партий Запада являются люди образованные, особенно часто представители точных и естественных наук. Как правило, такой человек сумел скопить небольшой капиталец, и, соответственно, опасается всяческих поползновений государства национализировать, конфисковать, реквизировать и т. д. Такие избиратели склонны голосовать за правые или центристские партии (я имею в виду центристские в Западноевропейском, а не в израильском понимании) потому, что они несут на себе основную долю налогового бремени, не имея высокооплачиваемых налоговых консультантов, помогающих увильнуть от уплаты основной массы податей; такие люди ненавидят коррупцию и не приемлют раздутой государственной бюрократии. Они не верят в революции и «большие скачки», они стремятся сохранить материальные и духовные ценности, накопленные ими лично, их народом, да и всем человечеством. Таков обобщенный портрет типичного консерватора.

В этом смысле НДИ исповедует идеологию, являющуюся сочетанием консерватизма и либерализма — точно такое же сочетание создал в свое время Жаботинский, формулируя идеологию ревизионистского движения. Мы консерваторы во всем, что касается законности, порядка, приверженности четким и ясным правилам игры. Именно поэтому мы возглавили борьбу за принятие конституции Израиля. Потребность в сильной, стабильной и упорядоченной власти особенно остра у тех, кто не принадлежит к сильным и богатым мира сего. Последние с помощью денег отлично уживаются с любой, даже слабой и неустойчивой властью.

Консервативные партии второй половины XX века решительно выступали против непомерного раздутия государственных аппаратов своих стран. Дело в том, что опыт научил консерваторов-представителей среднего класса тому, что чем массивнее бюрократический аппарат, тем больнее он бьет по ним.

Мы тоже исповедуем принцип всемерного сокращения вмешательства государства в экономику и другие сферы жизни страны. Но при этом надо понимать, что, учитывая незавершенность нашего государственного строительства и военно-политическое положение нашей страны, мы не можем пока полностью отказаться от государственного контроля за целым рядом жизненно важных сфер. Неслучайно в Израиле существует четко определенное понятие «приоритетные регионы»; неслучайно государство помогает репатриантам и выдает им «корзину абсорбции»; неслучайно государство усиленно финансирует населенные пункты, расположенные на «линии противостояния». Совершенно очевидно, что мы пока не можем отказаться от всеобщей воинской повинности. Поэтому наша задача — добиваться всемерного сокращения и даже аннулирования бюрократического аппарата там, где в нем нет острой необходимости, но при этом мы вынуждены отказаться от привлекательного, но, увы, в наших условиях популистского требования полностью отменить государственное вмешательство в упомянутых выше жизненно важных для страны и общества сферах.

Политический либерализм в духе Жаботинского постулирует необходимость такого государственного устройства, которое обеспечит религиозную терпимость, свободу слова, свободу дискуссий, сведение к минимуму вмешательство государства в частную жизнь граждан. Вместе с тем, в трудах Жаботинского можно найти много явных противоречий. Так, например, наши права на Эрец Исраэль по Жаботинскому проистекают не из современных философских концепций, а из еврейских первоисточников, прежде всего, из ТАНАХа (Библии). Точно также и его социальная теория пестрит цитатами и ссылками на Библейские тексты.

В 1937 году Британская правительственная комиссия во главе с лордом Пилем рекомендовала создать еврейское государство в Палестине на крошечной территории площадью всего 4500 кв. км. Эта идея была поддержана сионистским конгрессом, состоявшимся в том же 1937 году в Цюрихе. Жаботинский резко раскритиковал такую соглашательскую позицию сионистского истеблишмента. Вот фрагмент его речи, произнесенной по этому поводу в Варшаве (июль, 1938 г.):

«Историк, которому в будущем доведется исследовать нашу эпоху, столкнется с удивительным явлением, объяснение которому он вряд ли отыщет. Я имею в виду психологический казус, проявившийся, в частности, на последнем сионистском конгрессе в Цюрихе. Представьте себе, что будущий историк держит в руках карту Эрец Исраэль наших дней. На легенде этой карты красуется цитата — нет, нет, не подумайте, не из ревизионистской программы, не дай Бог — а из отчета самой комиссии Пиля. Итак, мы читаем: «Декларация Бальфура распространялась на всю территорию Земли Израиля по обеим берегам р. Иордан, общей площадью 116 тысяч кв. км.». И историк пытается понять: как же так? Из всей этой огромной территории сионисты униженно просят выделить клочок площадью 4 тыс. кв. км. и этого, мол, им, их руководству будет предостаточно… Уму непостижимо!

И еще одна головоломка для историка: в преамбуле к мандату, врученному Британии на временное управление Землей Израиля, говорится, что существует неразрывная историческая связь между еврейским народом и Эрец Исраэль. Историк, желающий разобраться, в чем же заключается эта связь, естественно, возьмет в руки ТАНАХ и начнет его листать. В первых же главах он набредет на историю праотца Авраама. И какое же место в упомянутой (нашей) стране более всего связано с именем праотца Авраама? Правильно, Хеврон. Но сионистский конгресс в Цюрихе с легкостью необычайной отказывается от Хеврона.

Историк листает дальше. Доходит до истории Гидеона. С именем этого судьи и героя более всего связан город Шхем. Но сионистское руководство готово поступиться и Шхемом. С именем великого судьи и полководца Ифтаха (Иеффая) связана земля Гилеадская… Я уж не говорю о святом граде Иерусалиме. Кажется, единственное название, фигурирующее в ТАНАХе и оказавшееся на территории, предложенной сионистскому руководству в качестве государства, это город Акко. Всеми же прочими исторически еврейскими землями, проникнутыми духом священной еврейской истории, связанными с Библейскими событиями и героями — всем этим сионистское руководство готово поступиться в пользу «раздела с арабами». Но, по сути, какой же это раздел? Если у меня есть 25 злотых, а у меня отбирают 24, то как это называть — разделом, или грабежом?».

Из приведенной цитаты следует, что, по крайней мере, во внешнеполитических и оборонных вопросах Жаботинский был не либералом, а типичным консерватором. Его приверженность ТАНАХу, еврейской традиции типичны для консервативной идеологии.

Другой аспект консерватизма Жаботинского нашел свое выражение в его, граничащем с преклонением, почтением ко всему, что связано с этикетом, внешней опрятностью, пунктуальностью. За это его много и с удовольствием критиковали с разных сторон. Критики утверждали, что подобный педантизм противоречит самому духу еврейской традиции.

Но Жаботинский утверждал, что именно такой педантизм, который он называл введенным им термином «хадар»[10] — и есть выражение духа и буквы подлинного, исторического еврейства, а отказ от внешних условностей есть ничто иное, как тяжелое наследие гетто. Я позволю себе чуточку подробнее остановиться на этом вопросе.

Консерватизм Жаботинского проявлялся также в его отношении к ритуалам, символам (флагу, гербу, униформе), к дисциплине. Мне лично и поныне непонятно наше пренебрежительное отношение к символам и ритуалам собственного государства. Подобное пренебрежение равнозначно неуважению к самим себе. Мы посмотрели сквозь пальцы на то, что мэры арабских населенных пунктов объявили День Независимости Государства Израиль не более и не менее как «днем накбы», что с арабского переводится как «день Катастрофы». Разве подобное могло бы произойти в любом другом демократическом государстве? Я не требую от арабов — граждан Израиля проявлять бурную радость в наш День Независимости, но разве допустимо, чтобы главы муниципальных советов, живущих за счет госбюджета, объявляли бы официальный праздник — день создания государства, которое их кормит, днем своей национальной катастрофы? Государство обязано требовать от своих граждан уважения к самому себе, к своим официальным символам и ритуалам. Над всеми без исключения муниципальными и школьными зданиями должен развеваться государственный флаг. Чиновники и представители избранных органов власти, отказывающиеся выполнить это требование, должны лишаться любых государственных дотаций. Это же правило должно распространяться на всех без исключения граждан государства — как евреев, так и арабов. До сих пор единственной группировкой, к которой это правило было применено, стала «Нетурей карта»[11]. Их лишили любых государственных ассигнований. Но подобная политика должна распространяться и на арабских граждан в случае, если те откажутся проявлять должное уважение к символике государства, в котором они живут, и благами которого умело пользуются.

Сказанное верно и в отношении государственного гимна. «Атиква» — наш государственный гимн, и все граждане Израиля должны уважать его и проявлять это уважение, по крайней мере, вставая при его исполнении. Для меня неприемлемы предложения изменить гимн или ввести «альтернативный», «дополнительный» гимн для арабских граждан. Израиль создан как государство евреев. Это провозглашено на первом и всех последующих сионистских конгрессах, это записано в нашей основополагающей хартии — Декларации Независимости Государства Израиль. И нет никаких причин скрывать этот факт, нет поводов этого стесняться и пытаться это отменить или изменить.

В этом вопросе я тоже позволю себе привести в пример Жаботинского.

«Жаботинский, как и Герцль видел в скрупулезном соблюдении правил этикета и в уважении к государственной символике признаки возрождения национального самосознания евреев. Жаботинский настаивал на необходимости точного следования правилам, распорядку и этикету как в частной, так и в общественной жизни. В этом, как и во всем, Жаботинский был верным последователем Герцля. Герцль обратил внимание на то, что евреям катастрофически недостает культуры общения и поведения. И Герцль, и Жаботинский считали, что это далеко не мелочь и не «частность». Во внешней культуре они видели необходимое условие возрождения нации. Жаботинский, по свидетельствам современников, был образцом соблюдения внешних приличий во всем: в одежде, в общении, в поведении, в быту. Он обращал особое внимание на культуру поведения. Это было резким диссонансом повальной моде на расхлябанность, неаккуратность, царившей тогда повсеместно, и особенно среди молодых евреев: Из всего неприглядного наследия гетто самое отвратительное — неуважение к внешней форме, к приличиям. Непричесанными, неаккуратными, просто грязными не стесняемся являться мы всему миру. Это у нас стало почитаться чуть ли за не доблесть. И это проявляется во всем…

Боритесь с этим… Отсутствие этикета и ритуалов свойственно животным самой низкой организации, низшей ступени развития. Никакая цивилизация невозможна без ритуалов и этикета».

(Моше Бела, «Мир Жаботинского», с. 192)

Соблюдение внешних приличий и правил этикета напрямую связано с дисциплиной, которой Жаботинский также придавал огромное значение:

«Армейской жизни присуще одно великолепное свойство, которое, по инерции, воспринимается почти всеми с насмешкой, хотя, во глубине души, все мы прекрасно понимаем, насколько оно важно и насколько его недостает именно нам, евреям, во всех сферах нашей жизни. Я говорю о ритуале, о церемониале, о скрупулезном следовании четкому регламенту, правилам поведения: как надо стоять, как приветствовать друг друга, как разговаривать с приятелем и как — с начальством. Мы, евреи страдаем бесформенностью».

(«На пути к государству», цит. по: «Мир Жаботинского», с. 252).

Следует оговориться, что под дисциплиной Жаботинский подразумевал дисциплину не из-под палки, а добровольную, ту, которая только и возможна в демократическом обществе. Его мысли по этому поводу навеяны идеями Жана-Жака Руссо, трактовавшего всеобщую волю Vоlоntе Gеnеrаlе как философскую и юридическую базу демократического общества.

«Высшим достижением массы свободных людей является способность действовать слаженно, сообща, всем как один с абсолютной точностью «машины». На это способны только абсолютно свободные и высококультурные люди… Когда мы слышим исполнение оркестра, в котором сто личностей — музыкантов беспрекословно подчиняются воле одного — дирижера, оркестра, игра которого создает впечатление абсолютной монолитности, удивительного единства, то это означает, что каждый из этих музыкантов приложил огромные усилия для достижения подобного результата. И принудил его к этому отнюдь не дирижер, нет — это он сам — музыкант стремился к тому, чтобы всего себя посвятить идеальному звучанию своего оркестра. Именно такой «оркестр» нам надлежит сформировать из всей еврейской нации…

Дисциплина находит свое выражение в том, что массы, каждый в отдельности и все как один — подчиняются воле одного руководителя, а тот, в свою очередь, подчиняется более высокопоставленному руководителю и так далее. И тут нет ничего общего с порабощением личности, с подчинением ее чужой воле. Руководитель, командир — есть никто иной, как твое собственное доверенное лицо, тот, кому ты, ты лично — поручил дирижировать твоим «оркестром».

(«На пути к государству». Цит по: «Мир Жаботинского», 252–253)