Сергей Плеханов Последний герой Gloria mundi

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сергей Плеханов

Последний герой

Gloria mundi

Север Ирака. Предгорья Курдистана. На склоне выложено из камней: «Да здравствует вождь!» От дороги к селению Баашика тянется большая оливковая роща, зелень ее как бы подернута сединой. Благородной вечностью веет от этих олив — и обнажается суетность преходящей мирской славы. Но эти контрасты примечаешь только поначалу. После недели-другой массированной обработки портретами и лозунгами начинаешь сомневаться: а может, это навсегда?..

В Ираке есть своего рода изобразительный штамп — это силуэт Хозяина в берете с кокардой. Чем-то похож этот портрет на знаменитое, ставшее каноническим изображение Че Гевары в берете со звездой, перевернутой лучами вверх на масонский манер. Не исключено, что сходство намеренно подчеркнуто — одно время образ Че воспринимался как революционная идеограмма третьего мира. Думаю, и Саддам не возражал бы против того, чтобы служить символом Свободы… Но, будучи лидером государства, волей-неволей приходится олицетворять не только общечеловеческие ценности. Наверное, поэтому гораздо больше, может быть стократно больше, других изображений вождя Ирака, ни одно из которых фактически не повторяется. Президент на коленях в мечети (панно в центре Кербелы, рядом с шиитскими святынями), президенте каске и с автоматом (внимательно осмотревшись, приметишь неподалеку воинскую часть), президент с ребенком (зри и увидишь школу). В общем, лик его служит как бы вывеской того или иного общественного института.

Телевидение тоже на свой лад эксплуатирует образ, любимый миллионами. Каждый день демонстрируется отрывок одного из выступлений Саддама. К примеру, в священный для шиитов день 10 мухаррама (в минувшем году он пришелся на 8 июня), когда вспоминается героическая гибель Хусейна, племянника Пророка, речь шла о великом подвиге этого светоча мусульман. Пример тринадцативековой давности должен как нельзя лучше передать состояние духа современного Багдадского халифа и его народа, вступивших в схватку с превосходящими силами врага, несмотря на то что доводы так называемого здравого смысла говорили: лучше воздержаться от битвы, лучше принять условия противника.

Что ж, быть может, если бы халиф Хусейн не бросился очертя голову в схватку со своим врагом Язидом и не потерпел поражение в той битве, сегодня, тринадцать веков спустя, никто бы и не помнил его и, уж конечно, не поклонялся бы на его могиле в священном городе шиитов — Кербеле. Быть может, тринадцать веков спустя отдаленные поколения будут с таким же священным трепетом припадать к тем камням, которые освящены прикосновением нового Хусейна — Хусейна XX века.

Западники, да и наши паладины демократии, часто иронизируют по поводу обожествления лидеров в третьем мире. Но ведь и Запад знал культ Кромвеля и Робеспьера — и это в революционные эпохи, которые вроде бы были временем освобождения оттирании! Что говорить о столетиях всеохватных монархических культов? А обожествление римских пап, наместников Бога, — даже сегодня миллионы готовы пресмыкаться в пыли перед троном экс-актера Кароля Войтылы, ставшего по воле судьбы Иоанном-Павлом II… Да что папа римский — в любой мало-мальской монархии в каждом городе торчит либо конная, либо пешая статуя.

В «демократиях» третьего мира больше привычен засиженный мухами портрет местного президента в мелочной лавке (за сим надзирает полиция или какие-нибудь тонтон-макуты), можно встретить изваяние в треть человеческого роста посреди базарной площади, постамент его, как водится, обклеен замызганными рекламными плакатами и бумажонками с объявлениями о продаже ишака, сухого навоза и почти новой швейной Машинки.

Но то культишки более от привычки, нежели от необходимости. Другое дело культы, порожденные эпохами переворотов и жестокой борьбы за власть. Представляется, что проведение державной воли после смут становится возможным только с наделением одного лица непререкаемым авторитетом…

История Ирака необъяснима без учета того вызова, который бросали государству различные деструктивные силы. Бесконечные восстания курдов (начиная с 1891 года их были десятки), волнения на юге, столкновения по всему периметру границ. Государство, возникшее в этих условиях, просто не могло себе позволить роскошь быть разоруженным. Там, где имеется армия, тем более армия сильная, всегда есть негативные последствия ставки на силу. Это рок нации, а не грех ее.

Никто никогда не видел и не слышал здесь о демократическом образе правления. За много столетий завоеватели, сражавшиеся за самую плодородную землю на свете, довели страну до обнищания, а народ, ее населявший, — почти до полного исчезновения. В IX веке, при Аббасидах, Месопотамию населяло 35 миллионов человек, а в год рождения Саддама (1937) — в десять раз меньше. Сегодня число иракцев перевалило за 20 миллионов. И пока не была введена блокада, эти люди жили куда лучше, чем население соседних стран.

История начинается в Тикрите

Несомненно, дух истории живет в поступках и мыслях государственных мужей. Но столь же верно и то, что их духовный облик находит выражение в событиях, направляемых ими. Для Востока это особенно существенно. Здесь личность обладает возможностью прямого воздействия на историю, без посредства «приводных ремней». Впрочем, смотря какая личность, вернее, смотря по тому, на какую высоту ей удалось взобраться. А если за точку отсчета принять не покои королевского дворца, а скромное жилище сапожника в захолустном Гори или глинобитную хижину феллаха в среднем течении Тигра, то масштабы деяний такого политического персонажа заставляют подозревать, что и личность не малого калибра…

Первое, что бросается в глаза, когда подъезжаешь к Тикриту, родине Саддама Хусейна, — все очень ухожено, гораздо более ухожено, чем в других местах, которые я посетил в Ираке. Город новенький, свеженький. Почти все дома возведены недавно, видны подъемные краны, строятся какие-то солидные, престижные здания. Потом мне сказали, что это мечети.

Тикрит — единственный город в Ираке, где устроены пешеходные эстакады с эскалаторами. Не уверен, правда, что эскалаторы когда-нибудь работают, потому что людей не густо на улицах.

Мы переправились через Тигр по мосту со странными металлическими заграждениями, устроенными по принципу жалюзи, — благодаря им ничего не увидишь на стороне Тикрита, видна только противоположная сторона. Возможно, таким образом от нескромных взглядов укрываются какие-то важные объекты мемориального города. На выезде с моста стоит статуя с винтовкой. Я спросил, кто это. Оказывается, памятник поставили человеку, покончившему жизнь самоубийством (бросившемуся, видимо, с этого моста в Тигр), так как ему отказали в приеме добровольцем в армию во время ирано-иракской войны. Своеобразная ситуация.

Окрестные места живописны. Они похожи на наше Поволжье или Украину. Равнина с легкими складками, до самого горизонта покрытая спелой пшеницей. Редкие деревни, наверное, были бы неразличимы в этом золотисто-желтом просторе, если бы не легкая опушка тутовых и абрикосовых деревьев. Дома, сложенные из сырцового кирпича, по цвету мало отличаются от господствующей желто-серой гаммы, они кажутся как бы продолжением самой земли. За глинобитными стенами течет неприметная для постороннего глаза жизнь арабской семьи.

Вокруг домов небольшие садики, хотя фруктовых деревьев могло бы быть и больше. Растут тополя, вполне похожие на наши. В общем, если бы не мужики в дишдашах (длинных белых облегающих платьях), не женщины в абаях (черные широкие накидки), погоняющие коров, не глинобитные хижины, обнесенные глухими саманными дувапами, то можно было бы подумать, что находишься где-то за Пензой.

По этим дорогам и полям полвека назад ходил миловидный мальчуган, которому предстояло стать одним из самых знаменитых людей XX века. Он был работящим и исполнительным, ловким и сильным. Хорошо бы расспросить стариков, ведь кто-то из них может ответить, что за сила вознесла над миром их земляка. Но может быть, ответ надо спросить у этих горячих Выцветших небес, у этих плавных складок библейской земли, у этого мутного потока, точно такого же быстрого и неостановимого, как во времена Хаммурапи и Навуходоносора?..

Перед въездом в резиденцию губернатора устроено хитроумное сооружение, с которым управляется солдат. Это длинная металлическая ручка, подняв которую из асфальта выпускают шипы — по ним, естественно, ни одна машина не проедет.

Губернатор Гази Ахмад аль-Хаттаб — высокий мужчина в мундире с пистолетом. Холеное лицо, аккуратная щеточка усов, внимательный взгляд. Когда мы обменялись рукопожатиями, неожиданно сказал по-русски: переводчик не нужен. Это была, в общем-то, бравада. На самом деле он, конечно, не настолько хорошо знает русский.

Оказывается, 33 года назад нынешний руководитель ливы (провинции) Тикрит пять месяцев провел в Рязани, где учился в военном училище, которое готовит экипажи самолетов Ту-16. Губернатор сказал: «Там же очень рано светает, в 6 утра, поэтому у меня день был длинный и я подолгу учил русские слова». За несколько дней он выучил пятьсот слов и настолько хорошо овладел языком, что многие считали его переводчиком того обитателя общежития, который жил с ним.

Интерес мой к теме «Племя и Саддам» губернатор не одобрил, всячески давал понять, что не надо на этом особенно сосредоточиваться. Однако я гнул свое, и разговор все же вращался вокруг племенного происхождения президента Ирака. Я спросил, какие великие люди вышли из его родного племени бегат. Оказалось, никого с мировым именем прежде не было.

«Зачем об этом писать?» — недоумевал губернатор. Понять его обеспокоенность можно в свете постоянных разговоров и писаний в мировой печати о том, что Ираком правит тикритский клан. Меня в данном случае интересовали не племенные корни современных правителей Ирака, а духовная атмосфера, в которой воспитывался Саддам Хусейн. Поэтому, когда губернатор сказал, что предыдущим шейхом был его отец, Ахмад аль-Хаттаб, который правил племенем многие десятилетия, я сосредоточился в своих расспросах на фигуре этого могучего старца. То, что старец был могучим, мне продемонстрировал один из помощников губернатора, показав фотографию, на которой шейх был снят на коне, — он обратил мое внимание на кончик сапога, выглядывающего где-то на уровне колена лошади: «Видите, какого роста был вождь?»

Когда в саманной деревеньке под Тикритом 28 апреля 1937 года появился на свет мальчик Саддам, Ахмад аль-Хаттаб давно уже правил племенем бегат. Этот патриарх добрую часть своей жизни провел в войнах и восстаниях. Еще до Первой мировой войны он поднял мятеж против турок, затем в 1920 году сражался против англичан.

В 1941 году правительство Рашида аль-Гайлани, занимавшее прогерманские позиции, стало бельмом на глазу Британской империи, и на границах Ирака началась концентрация английских войск. После их вторжения шейх аль-Хаттаб вновь поднялся на борьбу. Когда премьер-министр Гайлани был свергнут интервентами, 94-летний вождь был сослан на несколько лет в Индию. Тем не менее он прожил 120 лет и умер в 1967 году. Неплохой пример для подражания имели мальчишки племени бегат.

Дядя Саддама Хейраллах Тульфах также участвовал офицером в войне против англичан на стороне Гайлани и был заключен в тюрьму. Выйдя из заключения, он не вернулся в армию, а стал школьным учителем.

Пламенные патриоты-националисты собирались в доме дяди. С детских лет Саддам предавался размышлениям о великом историческом прошлом арабов, об их унизительном настоящем, о многих веках угнетения со стороны персов, турок и англичан. Каким несправедливым виделся рок истории — выскочки стали править миром, в то время как библейская Месопотамия, славное Междуречье, превратилась в захолустье.

Великое прошлое пробуждает мечты о великом будущем. Но если будущее весьма расплывчато, то картины прошлого кажутся такими реальными, осязаемыми — одно героическое усилие, и ты вновь стоишь на поле чести рядом со своими предками. Адмирал Хорти ободрял искромсанную Версалем Венгрию картинами раннего Средневековья, когда мадьярские всадники штурмовали Париж и Константинополь. Занюханная Польша времен Пилсудского и Рыдз-Смиглы тоже хорохорилась: как же, бивали москалей и даже в Кремле с Гришкой Отрепьевым и Мариной Мнишек сиживали. Что же говорить об униженной арабской нации, которая когда-то овладела почти всеми культурнейшими странами трех частей света…

Рожденный смутой

Все революции до удивления похожи. Цареубийства что в Англии, что во Франции, что в Мексике, что в России были главным аттракционом знаменосцев свободы. Ирак не стал исключением. Во время переворота в июле 1958 года молодой король Фейсал II был убит курсантами военного училища прямо на улице, а его дядя Абдул-Иллах, который прежде исполнял обязанности регента, а в момент революции считался наследным принцем, даже после смерти подвергся надругательству — тело его таскали по улицам, затем повесили в пролете моста над Тигром. Почти вся королевская семья была истреблена с удивительной жестокостью.

К власти пришел генерал Касем. Многие ожидали, что он пойдет на сближение с другим революционным лидером — Гамалем Абделем Насером, как раз в это время объявившим о создании государства, в котором объединились две крупнейшие и наиболее развитые арабские страны — Египет и Сирия. Но личные амбиции взяли верх над великой идеей арабского единства, вдохновлявшей всех арабских революционеров.

Партия БААС («Возрождение») требовала присоединения Ирака к ОАР, и уже вскоре после утверждения режима Касема начались выступления сил, недовольных курсом генерала. На севере страны, в Мосуле, тамошний губернатор полковник Шавваф поднял местный гарнизон против центрального правительства. Мятеж Шаввафа был подавлен, но нестабильность в стране нарастала.

В поисках опоры Касем приблизил к себе коммунистов. Эта партия, имевшая большие связи в Курдистане, на первых порах помогла новому лидеру страны добиться замирения с воинственными горцами, десятилетиями бунтовавшими против центрального правительства. Проведя ряд реформ, генерал добился значительной популярности в народе. Эксплуатируя ее, приближенные Касема принялись раскручивать культ нового вождя нации. Именно в те годы было положено начало использованию ТВ для этой цели. В газетах появилась рубрика «Слова займа» (можно перевести как «генерал» и как «вождь»). Речи Касема транслировались так часто, что к концу его правления, услышав о чьей-нибудь кончине, люди говорили: «Слава Аллаху, не будет больше слушать Касема!»

После провала выступления Шаввафа и поддержавших его племен руководство БААС решило физически устранить Касема. Для этой цели были выбраны пятеро молодых людей, зарекомендовавших себя верными баасистами. Среди них оказался и 21 — летний Саддам Хусейн, который был на примете у руководства как активный и энергичный вожак молодежи. К тому же он уже успел посидеть в тюрьме, находясь под следствием по подозрению в убийстве чиновника в родном Тикрите.

Седьмого октября 1959 года молодые революционеры изрешетили «шевроле», в котором ехал Касем. Генерал был ранен в руку. А единственный телохранитель президента, погибая, успел застрелить одного и ранить двоих нападавших. Злые языки говорят, впрочем, что кое-как подготовленные террористы сами попали под огонь друг друга. Как бы то ни было, раненный в ногу Саддам получил боевое крещение. Портрет его на плакате полиции стал известен всей стране.

Когда через несколько лет Касем был свергнут и Саддам смог вернуться из египетской эмиграции, его не забыли на родине. Молодой политик стал играть видную роль в руководстве БААС.

С февраля по ноябрь 1963 года БААС была, по сути дела, правящей партией. Хотя президентом стал Абдель Салам Ареф, не являвшийся баасистом, ряд важнейших постов занимали члены партии, в том числе премьер-министром был генерал Бакр. Отстранив его от власти, Ареф вывел из правительства и других его единомышленников. Официальная историография Ирака именует эту смену команды антибаасистским переворотом Арефа.

Кстати сказать, события того времени имели широкий отклик в советской печати. Симпатизируя свергнутому Касему, средства массовой информации, подконтрольные КПСС, представляли БААС фашистской партией. Преследования коммунистов и военные действия против курдов велись и прежними режимами, но только баасисты накликали на себя испепеляющий гнев советских конкурентов по строительству социализма…

Право руля!

С конца 1963 до июля 1968 года БААС находилась в подполье, а ряд членов ее руководства переселился в тюремные камеры. При пятидесятиградусной жаре Саддам и его товарищи сидели в каменных мешках, ожидая суда. Ожидание растянулось на месяцы и годы. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Хусейна, если бы не побег из тюрьмы, подготовленный товарищами по партии. Когда 17 июля БААС совершила государственный переворот и Саддам стал одним из первых лиц в государстве, он воздал должное старым друзьям — с его легкой руки они стали продвигаться на высшие должности в государстве, прежде всего в спецслужбы и силовые ведомства. Это оказалось очень кстати, когда в 1979 году Саддам сменил Бакра на посту президента и пришлось гасить недовольство некоторых членов Совета революционного командования…

Саддама часто сравнивают со Сталиным. Не думаю, что репрессивная политика иракского лидера приобрела такой же размах. Но в смысле исторических аналогий сближение уместное. Придя к полномасштабной власти в 1979 году, Хусейн круто повернул руль в сторону политического прагматизма. Разговоры об Ираке как базе арабской революции остались в прошлом и соответственно идентифицировались с личностью Бакра.

Саддам сразу же свернул пропагандистскую кампанию против короля Иордании Хусейна, который в 1971 году устроил избиение Организации освобождения Палестины («черный сентябрь»). Отныне его было велено именовать в прессе Аль-Хусейн — сие приблизительно переводится как Самый Главный Хусейн, по аналогии с тем, как президента именуют Аль-Раис (просто раис — это всякий начальник). Даже если в отношении иорданского короля и не применяют эту почтительную форму, его именуют просто Хусейн бен-Талал (сын Талала). А ведь в период пропагандистской войны со страниц газет не сходило оскорбительное Хусейн ибн-Зен (сын Зены) — крайняя степень унижения для араба: производство его имени от имени матери. В последние месяцы, впрочем, произошло заметное охлаждение ирако-иорданских отношений, так что королевскую маму опять могут вспомнить пираты пера…

Вскоре после своего восшествия на высший пост в государстве Саддам дал указание привести в порядок усыпальницу членов королевской семьи Ирака, был восстановлен памятник основоположнику династии Фейсалу I, дяде иорданского короля. Эту красивую конную статую в революционные дни июля 1958 года сорвали с постамента с помощью танка, а затем проволокли по всему городу. И пока на президентский пост не пришел Саддам Хусейн, помыслить было нельзя о какой-то реанимации памяти о династии.

Западные аналитики связывают этот правый поворот с замышляемой будто бы передачей власти от Саддама к его старшему сыну Удэю. Ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение невозможно. Но что касается растущего влияния Удэя в стране, то тут сомневаться не приходится. Несколько фактов из биографии этого 32-летнего мужчины достаточно красноречиво говорят о его политической роли.

До последнего времени первенец Саддама возглавлял множество организаций — от Иракского Олимпийского комитета до форума творческой интеллигенции. В то же время он считался главным редактором газеты «Вавилон», выражающей точку зрения верхов, но не являющейся официозом. Только «Вавилон» позволяет себе время от времени критиковать некоторых министров и губернаторов. Удэю же приписывают инициативу смещения некоторых могущественных людей — таких, каким был до середины мая 1995 года кузен Саддама Ватбан Ибрагим аль-Хасан. Дядя, занимавший пост министра внутренних дел, прогневал племянника неуместной мягкостью, проявленной к мятежному генералу Дулайми. Впрочем, такова версия западной печати — на самом деле противоречия возникли уже давно. Удэй стремится оттереть от власти прочих родственников, составляющих ближний круг президента.

Когда Удэю было всего 6 месяцев, он уже играл важную роль в политической жизни Ирака. Саддам Хусейн сидел в ту пору в тюрьме в ожидании суда вместе с рядом других видных деятелей партии БААС. Молодая жена Саддама каждый день приходила на свидания к мужу и приносила с собой сынишку. В пеленках Саджида проносила записки от товарищей по партии, таким же образом доставлялись на волю письменные указания ее супруга.

Да и позднее Удэй не чурался политики. В 12 лет он уже был баасистом и состоял в руководстве школьной парторганизации. В то время он говорил, что хочет стать ядерным физиком — наверное, Ирак переживал в середине 70-х тот же ядерный романтизм, что и Советский Союз в конце 50-х — начале 60-х. Именно в это время ударными темпами приступили к строительству мощного исследовательского центра. Кто знает, может быть, если бы 1 июня 1981 года израильская авиация не разбомбила реактор «Таммуз», Удэй осуществил бы свою мечту…

Но в это время уже шла кровопролитная война с Ираном. Все иракское руководство облачилось в мундиры военного покроя. Саддам Хусейн, как истинный вождь нации, нередко выезжал на фронт. Удэй тоже надел военную форму и отправился в действующую армию. Иракское телевидение постоянно демонстрировало кадры хроники: раис выступает на фронтовом КП перед генералами. Рядом стройный, высокий Удэй в ладно пригнанной форме. Прощаясь, отец целует его. Несомненно, это зрелище согревало сердца чадолюбивых иракцев, отдавших Молоху войны четверть миллиона сыновей.

Сражения вдоль восточных границ страны затихли, хотя вооруженные армии еще два года стояли друг против друга. Тут бы и начать Удэю радовать родителей на мирной ниве. Но он подложил отцу большую свинью. Осенью 1988 года во дворце Саддама Удэй убил охранника Саддама. Преступление получило огласку. Газеты поместили письмо Саддама генеральному прокурору Ирака, в котором президент требовал расследовать происшедшее и примерно наказать сына, как любого рядового гражданина страны.

Из неполного перечня должностей Удэя, приведенного в начале, понятно, что на политической его карьере тот досадный эпизод не отразился. И год за годом, месяц за месяцем первенец Саддама становился все влиятельнее. Однако после отстранения дяди Ватбана с министерского поста в семейном клане стало твориться что-то непонятное. Поползли слухи, что племяш стрелял в дядю и смертельно ранил его, но это было опровергнуто свыше: Ватбан стал-де жертвой случайной пули во время праздничной пальбы, каковая является обычным делом в Ираке. И сразу же после этого мир облетела сенсация: 8 августа две старших дочери Саддама Рагда и Рана вместе со своими мужьями (они же — их двоюродные братья) бежали в Иорданию. Старший из зятей — Хусейн Камель Хасан — возглавлял военную промышленность Ирака, а его брат Саддам (сыгравший роль Самого в фильме «Долгие дни») был одним из главных чинов в личной охране президента.

Западные аналитики предполагали: бегство организовал сам Саддам Хусейн, дабы таким образом, не потеряв лицо, свалить на Камеля вину за то, что пришлось выдать Контрольной комиссии ООН документацию о военных программах Ирака. Но для знающих обстановку в правящем семействе наиболее достоверным показалось, как ни странно, официальное объяснение происшедшего «семейной ссорой». Родичи бежали, скорее всего, от опасно усилившегося Удэя. Такое предположение было косвенно подтверждено самим Саддамом, заявившим, что в бегстве родственников повинен его старший сын. И вскоре после этого беглецы повинились и запросились обратно. Развязку мы знаем. Вопрос в том, не было ли заявление президента и отстранение Удэя со всех постов своего рода наживкой.

В декабре прошлого года на Удэя было совершено покушение — он получил десять пуль, одна из которых застряла в позвоночнике и не подлежит извлечению. Аналитики полагают, что теперь реальным претендентом на власть становится второй сын Саддама Кусай, скромный и обаятельный начальник службы безопасности.

Вопрос о мотивах тех или иных поступков Саддама не так прост, как иногда представляют. Сведение счетов с зятьями и их родственниками (по сообщениям западной печати, этим руководил все тот же Удэй) вряд ли объяснишь жестокостью президента Ирака. Сама модель этой расправы продиктована, быть может, безотчетными религиозно-этическими ассоциациями, возникающими при решении трудных жизненных ситуаций перед человеком, воспитанным в лоне ислама. К тому же, по слухам, Саддам углубленно занимается изучением Корана и пишет свое толкование Священного Писания. Естественно, что при столкновении с проблемами, имеющими прецедент в прошлом, он будет стремиться поступить в духе Пророка. История с беглыми зятьями и их наказанием напоминает ту коллизию, с которой столкнулся Мухаммед после завоевания Мекки.

Один из прежних сподвижников, некогда записывавший откровения Пророка, затем усомнился в нем и отпал от ислама. Перед вступлением в Мекку он был объявлен вне закона. Мухаммеду не хотелось выполнять просьбу о его помиловании, исходившую от одного из близких и влиятельных людей, но и отказывать было невозможно из соображений престижа. Поэтому Мухаммед долго молчал, как бы размышляя, — он ожидал, что найдется кто-нибудь догадливый и во исполнение прежнего приказа убьет ждавшего своей участи отступника. Ситуация с обещанным прощением зятьев, а затем с признанием правоты тех, кто свершил казнь предателей, вполне понятна только в определенном контексте. Говорю об этом для того, чтобы предостеречь от поползновений к моральному суду со стороны людей иной культуры и воспитания. Пусть гуманисты, регулярно поглощающие сочные бифштексы, увидят себя глазами индуиста, поклоняющегося священной корове…

Пожалуй, нам, русским, хорошо помнящим, что правившую 300 лет династию завалил близкий к августейшей семье Распутин, знающим, что и «демократические» самодержцы подвластны недугу фаворитизма, легче понять некоторые хитросплетения иракской политики, чем западным политологам, — в их странах эпоха мадам Помпадур и безумных принцев давно прошла.

Угодный земле и небу

Дорога идет по предгорьям. Выше — ныне не подвластная Саддаму земля, где остался один из любимых его дворцов, окруженный снеговыми вершинами. За горой Маглуб начинается Курдистан. Больше ста лет на заоблачных высях идет война. И сегодня здесь льется кровь, хотя до самого последнего времени власти Багдада не контролировали положение в Курдистане. Убивают друг друга племена барзани и талабани. Вторгаются турецкие коммандос и поливают с вертолетов свинцом и ракетами селения братьев по вере с тем же ожесточением, что и дома язычников-йезидов. А великая заокеанская демократия, под чьим крылом в мае 1992 года были проведены выборы в курдский квазипарламент, вроде бы и не замечает ничего предосудительного…

Стоим во дворе курдского йезидского храма — это открытый в небо квадрат. По периметру этого квадрата раскачиваются фонарики, курд рассказывает, что во время собраний общины тут читают Писание, которое называется Черная книга. На стене какая-то надпись на арабском языке и сбоку знаки солнца и луны. В небольших закопченных нишах жгут масляные фонари. Над храмом поднимается шпиль, на котором два шара, соединенных между собой, — там треплются какие-то тряпочки. Посреди пола храма, под открытым небом, — углубления, в которых росли деревья, в одном еще стоит небольшой стволик с обрубками сучьев, обмотанных разноцветными нитками, а во втором пусто — видимо, дерево засохло. Тут же рядом с храмом курдские погребения, смахивают на мусульманские могилы; надгробия — это огромные, вертикально стоящие с двух сторон камни, заостренные вверху в виде листка дерева, и между ними длинные плиты.

На курдском языке имя бога — Худай. Курдский жрец говорит нам, что здесь находится место, где был создан Авраамом первый дом Бога, за 1800 лет до Христа. Того ангела, который построил этот храм, звали Мелик Салем. Причудливо переплелись мифы иудаизма, зороастризма и ислама. И этот причудливый сплав определяет духовный мир людей, живущих среди реалий конца XX века. Так почему бы не попытаться определить характер их вождя через его пристрастия? Он любит воинственную и страстную доисламскую поэзию, он обожает оружие…

Язычники сегодня составляют меньшинство среди курдов. Есть и другие меньшинства — христиане арианского толка. Да и курды-мусульмане разделены на суннитов и шиитов.

Пытаюсь выяснить, не лежат ли в подоснове конфликта барзани и талабани религиозные противоречия. Мне говорят, что нет. Полюса здесь часто меняются. Если старый вождь Мустафа Барзани был главным противником Багдада, то его сын Масуд ныне действует при поддержке Саддама. Талабани когда-то дали приют племени бегат, из которого происходят предки нынешнего президента Ирака. Любимый дядя Саддама, оказавший на него огромное нравственное влияние, — Хейраллах Тульфах — получил свое имя в честь курдского шейха, ибо родился на землях талабани, принявших бегат в трудное для него время гонений со стороны властей Османской империи. Когда Саддам был уже вторым лицом в государстве и отвечал помимо прочего и за решение курдской проблемы, он заявил после освобождения из заключения курдского лидера Талабани, что способствовал этому не только как политический деятель, но и в благодарность за проявленное в далекие годы османского господства гостеприимство. Еще одна иллюстрация того, что Восток — дело тонкое, не измеришь западным аршином.

Политический стиль Саддама Хусейна — это стиль азартного игрока. Стоит международному сообществу чуть забыть об Ираке и его лидере, как президент этой страны преподносит очередной сюрприз. Похоже, ему доставляет удовольствие ходить по лезвию бритвы. Нет ли в его молниеносных акциях преемственности со стремительными налетами и исчезновениями бедуинов, у которых за тысячелетия сложился своеобразный кодекс воинской доблести? А может быть, правы те, кто говорит, что в действиях Саддама нет продуманности и долговременного прогноза, что он действует импульсивно, поддаваясь минутным страстям?..

Я перевожу взгляд в сторону горы, на которой выложено: «Да здравствует вождь!» Здесь, в языческом святилище, этот лозунг воспринимается как многослойный символ. Человек, которого вынесла в политику революционная улица, чей образ стал для Запада идеограммой воинствующего национализма, у себя в стране воспринимается как представитель всех этнических групп и конфессий. Уместно даже говорить о культивировании дружбы народов в том смысле, который вкладывался в это понятие в Советском Союзе в 30-е годы. Земляк библейского Авраама уважает всех богов, наверное, поэтому они и продлили дни его правления на радость людям всех вер в трудную и героическую годину.

Когда на всей земле установится двухпартийная демократия с двухпалатным парламентом, только в книгах о прошлом будут оживать герои, которые пришли к власти с оружием в руках и правили, советуясь с богами, а не с выбранными на пять лет стряпчими. Мы последнее поколение, кому дано увидеть живых героев, ставших вождями. Как во времена викингов и тевтонов…

«Московская правда» (7 мая 1997 года)