Государство — неотъемлемый участник хозяйства
Государство — неотъемлемый участник хозяйства
Практически все наши соотечественники, получившие образование в советское время, знакомы с марксистским делением всей структуры и деятельности общества на экономический базис и политическую надстройку над ним. Те, кто изучал это деление серьёзнее, знают: надстройка существует не только политическая, но и культурная. Культурная в свою очередь делится на множество направлений — от образования и здравоохранения, непосредственно связанных с производственной сферой (ибо они производят главное средство производства — умного и работоспособного человека), до искусства, на первый взгляд вовсе не практичного, но способного в определённых обстоятельствах повлиять на все остальные (так, Эйнштейн говорил, что Достоевский дал ему для понимания природы куда больше, чем все учебники физика, а в эпохи общественных потрясений артисты и писатели становятся вождями народа). Но в любом случае из самого выбора терминов вроде бы очевидно: именно экономический базис определяет ключевые черты общества, и всё разнообразие возможных надстроек над ним может лишь незначительно повлиять на некоторые второстепенные черты повседневной жизни.
Ещё при жизни Маркса эта очевидность породила политическое течение, названное легальным марксизмом. В противовес позиции самого Маркса, считавшего неизбежными революционные сломы плавного хода развития (он называл революции повивальными бабками истории), легальные марксисты не видели надобности в насильственных действиях. В самом деле, если общество в основном определяется своим экономическим базисом, то достаточно дождаться нужного уровня развития этого базиса — и всё остальное подстроится под него само собою, без специальных усилий и тем более без потрясений.
Сам Маркс тоже питал сходную надежду. В частности, в 1862-м году, в ходе подготовки учредительного съезда Международного товарищества рабочих[104], он отметил: пролетарии Британии могут выкупить страну у буржуа. Разумеется, не одним платежом, а в рассрочку: гарантировать каждому собственнику сохранение прежнего уровня дохода[105], что уже само по себе достаточно ценно с учётом возможных банкротств и кризисов (а классические кризисы перепроизводства тогда случались в каждом десятилетии). Сами же пролетарии могли улучшить своё благосостояние благодаря улучшению эффективности хозяйствования вследствие управления всем производством как единым целым.
К сожалению, в те времена не были известны ни математическая структура задачи планирования, ни даже понятие вычислительной сложности. Только через век с лишним после предложения Маркса показано: число арифметических действий, необходимое для построения точного оптимального плана, пропорционально числу названий предметов (в том числе и мелких деталей вроде винтов с гайками), чьё производство планируется, в степени примерно три с половиной. В эпоху Маркса вся промышленная номенклатура составляла всего несколько десятков тысяч предметов, и план теоретически можно было вычислить вручную (на счётах и арифмометрах) в разумное время. Ныне производится примерно сотня миллионов названий (если исключить явные дубликаты вроде производства одного и того же аспирина под десятком фирменных марок просто потому, что название «аспирин» — торговая марка компании Bayer). Весь нынешний мировой компьютерный парк точно спланирует их производство за пару веков. Поэтому приходится пользоваться приближёнными способами расчёта плана. А из них (как показано тоже через век с лишним после создания Интернационала) наилучший по суммарной производительности труда на всех направлениях хозяйственной деятельности — тот, что известен под названием рыночной экономики[106]. У него, правда, есть множество недостатков — но с ними пока приходится мириться ради этого неоспоримого достоинства.
Впрочем, мириться осталось недолго. Уже в начале 2020-х годов суммарная вычислительная мощность мирового компьютерного парка позволит в облачном режиме (на компьютерах, подключённых к Интернету, в промежутках между решениями пользовательских задач) вычислять полный точный оптимальный план всего мирового производства менее чем за сутки — чего более чем достаточно, чтобы управлять мировым хозяйством «в реальном времени», учитывая любые перемены (от изобретения до землетрясения) наилучшим возможным способом. При этом исчезнут потери, порождаемые нестыковками бесчисленных звеньев хозяйственного механизма, и суммарная производительность труда вырастет, по теоретическим оценкам, в 3–5 раз. Громадная и неоспоримая выгода! Так что же, предложение Маркса наконец осуществится и мир плавным мирным путём перейдёт ко всеобщему и полному социализму?
Прежде чем ответить на этот вопрос, обратим внимание: на противоположном — крайне антимарксистском — краю спектра экономических учений господствует та же вера в безоговорочное и однозначное главенство базиса над любыми надстройками. Глобалисты уверяют: раз весь мир использует одну и ту же хозяйственную систему (уже упомянутую рыночную экономику) — значит, и образ жизни должен быть один, и культура одна, и даже язык один (не зря англичане шутят: самый распространённый в мире язык — ломаный английский).
Даже местные особенности, продиктованные объективными обстоятельствами, надлежит устранять. Так, по всем тропическим странам распространён обычай сиесты — отдыха в самое жаркое время дня. Но руководители большинства транснациональных компаний требуют от своих сотрудников по всему миру соблюдения сложившегося в Северной Европе, откуда родом большинство традиций современного рыночного хозяйства, стандартного графика работы — с минимальным обеденным перерывом. По их мнению, даже немалые энергозатраты на кондиционирование (в основном — в кабинетах руководящего персонала) и заметное снижение производительности труда рядовых работников (на открытом воздухе или в некондиционируемых помещениях) не так страшны, как дурной пример расслабленности в разгар рабочего дня.
Полагаем, примера сиесты уже достаточно, чтобы увидеть: экономический базис определяет надстройку далеко не полностью. Правда, тут можно сказать: природные условия напрямую воздействуют на условия хозяйствования, а посему их надлежит рассматривать как часть базиса. Но немногим меньшее влияние на эти же условия оказывают, например, привычный рацион питания работников или стиль популярных народных танцев (от него зависит вся пластика движений, а она в свою очередь определяет, например, оптимальную расстановку ткацких станков, обслуживаемых одним человеком, или размещение лючков для обслуживания оборудования) — а это уже явная надстройка.
Ранний марксизм трактовал противоборство протестантов с католиками и раскол православия как борьбу нарождающейся буржуазии, чьи интересы отражали протестанты на западе Европы и старообрядцы на её востоке, с феодалами. Но в 1905-м году один из основоположников социологии Вебер в книге «Протестантская этика и дух капитализма» показал: протестантизм сам по себе определил значительную часть особенностей буржуазного общества, отфильтровал из раннерыночных отношений именно те, что определили многие отличия капитализма от всех предыдущих формаций. Религия — несомненная надстройка! — радикально повлияла на базис.
Образование и наука — столь же несомненные надстройки. Но чем выше средний уровень образования работников, чем чаще совершаются научные открытия, чем больше инженеров и изобретателей создают на основе этих открытий новые технологии и конструкции — тем быстрее развиваются и совершенствуются производительные силы, то есть часть экономического базиса. И соответственно тем быстрее созревают условия для изменения производственных отношений — другой части всё того же базиса. Поэтому, кстати, те, кто заинтересован в неизменности производственных отношений, зачастую вполне откровенно препятствуют образованию и науке.
Из всего этого можно сделать вывод: даже когда плановое хозяйство (и необходимое для его работы обобществление всех средств производства — социализм) станет выгоднее рыночного (и нужного ему распыления владения производством — капитализма) уже по всем показателям без исключения, значительная часть владельцев средств производства будет сопротивляться необходимой реорганизации общества — например, для того, чтобы сохранить своё реальное или предполагаемое превосходство над теми, кто располагает только собственной рабочей силой. В мае 2014-го вышел сборник статей одного из авторов этой книги — Вассермана — «Чем социализм лучше капитализма», рассматривающий как причины предстоящего перехода к социализму, так и многие проблемы, порождаемые самим этим переходом. Приложение к сборнику, составленное совместно с несколькими другими исследователями этой же темы, содержит перечень исследований, подлежащих завершению ещё в нынешнем десятилетии, дабы переход прошёл практически безболезненно. Одно из важнейших направлений — исследование всего спектра мотиваций к занятию бизнесом, дабы для каждой мотивации (а не только для банального стремления к личному благосостоянию, рассмотренного Марксом) предложить адекватный заменитель бизнеса, более привлекательный именно для людей, руководствующихся ею. Надстройка — спектр складов характера и личностных причин деятельности — может радикально повлиять на базис — систему организации производства и распределения его результатов.
Сходные соображения породили в начале XX века большевизм — готовность провести социалистическую революцию в стране, где созрели ещё далеко не все условия для социализма. Легальные марксисты предлагали пассивно ожидать этого созревания. Социал-демократы — в том числе российские меньшевики — считали возможным влиять на условия хозяйствования только мирными методами вроде организации профессиональных союзов и давления через них на предпринимателей. Большевики же рассудили: располагая политической властью, можно использовать всю мощь государства, чтобы напрямую и целенаправленно — значит, с наибольшей возможной скоростью — формировать недостающие для социализма предпосылки.
При всей сложности отношения к большевизму в целом и российским результатам его деятельности в частности следует признать: идея сработала. В нашей стране действительно удалось построить социализм в максимально возможной в тот момент (с учётом ограниченности тогдашних технических возможностей планирования) степени. Заметное отставание Российской империи по многим ключевым показателям от других ведущих стран было преодолено за очень малый по историческим меркам срок, а на некоторых важных направлениях мы вырвались вперёд так значительно, что и через четверть века после отказа от целенаправленного развития этих направлений сохраняем превосходство. Причины же нашего возврата к рынку при всём их многообразии почти не связаны с тем, что движение к социализму началось ещё до того, как для него создались все необходимые условия без исключения.
Если надстройка может столь радикально воздействовать на базис — очевидно, не столь значительные влияния и подавно возможны.
Например, узнав по сведениям таможни об импорте, что в стране сложился дефицит какого-то нужного товара, государство не обязано дожидаться, пока невидимая рука рынка[107] создаст собственное производство этого товара, а вложить в него казённые средства и затем «отбить» их то ли последующим доходом от продажи готовой продукции, то ли приватизацией (по адекватной цене, а не махинациями вроде залоговых аукционов, когда перспективные предприятия продавались государством банкам за деньги, самим же государством помещённые в эти банки) уже налаженного производства.
Рыночный механизм, как показали многие весьма различные экономические теории, не в состоянии адекватно решить проблему экстерналий — выгод для тех, кто не платит за возможности, предоставляемые каким-либо объектом или процессом. Например, если вырастить зелёную лужайку перед своим домом, выделяемым ею кислородом будут дышать и соседи (в американских пригородах обычно все жители выращивают одинаковые газоны, дабы никто не мог пользоваться тем, к чему сам не причастен). Работодатель, оплачивающий курсы повышения квалификации своих работников, рискует, что после этих курсов они уйдут на другую работу, более соответствующую их новообретённым возможностям, и, в сущности, унесут с собою затраченные им средства. Плодами научных исследований и подавно пользуется весь мир, а не только те, кто за эти исследования заплатил. Собрать же плату за созданные новые возможности удаётся далеко не всегда. Платные автодороги и городские парки организовать несложно — но если мы сделаем платными научные библиотеки, всё равно вряд ли наберём деньги, адекватные расходам на исследования, чьи результаты отражены в журналах, не говоря уж о деньгах, полученных за новые идеи, порождённые чтением этих журналов. Поэтому единственный адекватный способ финансирования работ, порождающих значительные экстерналии — из общественного (и прежде всего государственного, ибо государство — инструмент решения задач, важных всему обществу) кармана.
Вдобавок чем крупнее необходимая производственная структура, тем сложнее собрать рыночным путём средства, нужные для её создания, тем важнее возможная роль государства. В частности, инфраструктура, охватывающая целые города и страны, создаёт громадные возможности развития всё новых производств, но её создание зачастую непосильно частному капиталу — даже путём воспетого Марксом создания акционерных обществ. Более того, если он её всё же создаёт, то ради своего дохода требует такой оплаты её деятельности, что её использование может оказаться невыгодным: так, высокая плата за железнодорожные перевозки может вынудить перенести основную часть грузопотока на автотранспорт. Даже самые рьяные поборники невидимой руки рынка (за исключением разве что строжайших ортодоксов, вовсе запрещающих государству хозяйственную деятельность — так называемой австрийской школы) признают: инфраструктура — сфера деятельности государства, куда лишь в редких случаях и при особых условиях может заходить частный капитал.
Так, в России железные дороги первоначально строились в основном акционерными компаниями, по образцу Британии. Но довольно скоро стало ясно: разрозненные дороги, обслуживающие нужды небольших по российской мерке — хотя зачастую многократно превосходящих всю Британию — регионов, всё никак не сложатся в единую сеть, соответствующую потребностям всей страны. Пришлось переходить к казённому финансированию — даже если казне для этого приходилось брать взаймы. Например, крупнейшая в мире Транссибирская магистраль создана с использованием кредитов, полученных во Франции. Значительную часть этих денег пришлось вернуть не золотом, а пушечным мясом: финансовая зависимость России от Франции — далеко не единственная и даже не важнейшая, но всё же весьма значимая причина участия России в Первой Мировой войне. Тем не менее именно эта магистраль обеспечила (и по сей день — при всём развитии авиации, автотранспорта и даже Северного морского пути — обеспечивает) единство нашей страны и нашего хозяйства по меньшей мере от Москвы до Владивостока (а с учётом морских перевозок из того же Владивостока — до Камчатки и Чукотки).
Значение инфраструктуры для успешного развития хозяйства в целом столь велико, что одно из наших исследований на эту тему названо весьма радикально — «Инфраструктура или революция». Мы не раз к нему возвращались, и для этой книги оно в очередной раз доработано. Прежде чем перейти к нему, особо отметим: роль государства в развитии инфраструктуры — очевидный пример важности влияния надстройки на базис.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.