“Der nordische Mensch büßt nicht”[17]

“Der nordische Mensch b??t nicht”[17]

Как разыгрывается интрига? Ее зачинщик, по модели Рихарда Утца, занят тем, что подстрекает третье лицо выступить против второго — против своего непосредственного противника[18]. Джорджио Агамбен[19], описавший биополитику на примере концлагерей прошлого столетия, не учел того, что ею же является и замысел, реализуемый в действии направляемого извне тела. Разумеется, реакции (особенно в повседневном обиходе) часто принимают вид прямой защиты от опасности, сдерживания агрессивного напора или ускользания от него. Но когда противодействие возрастает до тактики бытового и стратегии политического поведения, переходит из инстинктивного измерения в рациональное, тем, кто находится (или думает, что находится) в положении пациенса, кажется необходимым прибегнуть к помощи заместителя, который будет выполнять их планы. Такого рода реакция — режиссура, нуждающаяся в послушном актере и сценическом пространстве, в котором развернется интрига. Но пружины происходящего утаены от зрителей подобного спектакля. Манипулируя третьим лицом, реагирующий субъект избавляется от своей временной объектности за счет того, что делегирует ее Другому, которого использует в своих целях.

Журналистика Каткова была рассчитана на то, чтобы направить в желательное автору русло деятельность правительства (но не всегда достигала, впрочем, этой цели). Чтобы прийти к власти, Гитлер заключил союз с консервативным фон Папеном, а Сталин сделал орудием своей борьбы с троцкизмом Бухарина. Как поддающееся манипулированию видится под реакционным углом зрения и общество во всем его охвате. Теоретику надлежит при этом разрабатывать технологии, которые будут воплощаться в жизнь работниками социального фронта. Арон Залкинд, преодолевавший фрейдизм в опоре на павловскую рефлексологию, предложил в лекциях, прочитанных в 1926 году, множество воспитательных приемов, которые были призваны служить тому, чтобы “переключать” сексуальные инстинкты советских детей, преобразуя половую энергию в социально полезную. Самый, пожалуй, радикальный из американских бихевиористов, Беррес Скиннер, прорицал возникновение общества, в котором воцарятся “направленный [intentional. — И.С.] дизайн культуры и контроль над человеческим поведением…”[20].

К списку противоречий, подтачивающих реакцию, следует присовокупить еще одно. Всячески натурализуя себя, она, с другой стороны, вынуждена прибегать к искусственно-насильственным средствам, дабы стать властью (реальной или чаемой). Реакция плодит притворство, репрезентируясь в интриге через то, что ей может быть чуждым (через субституирование, которое имеет не более чем инструментальное значение). Реакционер — вообще самоотчужденный субъект, очутившийся на том месте, которое отводится объекту (так, в программном документе немецкого национал-большевизма (1932) было записано, что Германия принадлежит к ряду угнетенных стран). Производя отсюда отрицание отрицания, беря реванш за потерю субъектности, индивид сосредоточивает в себе максимум негативности. Реакционеры склонны к авторефлексии, они постигают себя, как правило, лучше, чем их понимают сторонние наблюдатели. Вот к чему малоспособны лица, достигшие последней черты в своей негативности, так это к обращению таковой на себя, к раскаянию, к катарсису. Они отделяют себя от падшего в грехах человечества, чтобы направить его на путь истины (де Местр). Апологет нацизма Эрнст Бергманн придал этому затвердению идентичности расовые черты: “Нордический человек не кается. Он созидает и формирует”[21]. Но стоит почитать воспоминания Молотова, записанные Феликсом Чуевым, чтобы убедиться, что упорная вера в собственную непогрешимость была достоянием и распорядителей сталинского общества. Если люди реакции и пускаются в самокритику, то она носит характер временного отступления, как у Сталина (“Головокружение от успехов”), или неполна, неоткровенна, как у Шпеера. Некающимся участникам “второй революции” (так Гитлер назвал нацистскую, такова же — сталинская) противостоят герои первой, как это продемонстрировали старые большевики, признававшиеся во время Большого террора в несовершенных преступлениях, принимавшие на себя, пусть и под давлением, вину как таковую. Негативный резерв акциональности не исчерпан, пока она не овнутрена, пока ломка контекста не затягивает в себя самого производителя действия.