Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ПЛЕНАРНОМ ЗАСЕДАНИИ ЦИК И ИСПОЛКОМА СОВЕТОВ КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ ПО ВОПРОСУ ОБ ИЮЛЬСКИХ ДНЯХ (17 июля)[149]

Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ПЛЕНАРНОМ ЗАСЕДАНИИ ЦИК И ИСПОЛКОМА СОВЕТОВ КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ ПО ВОПРОСУ ОБ ИЮЛЬСКИХ ДНЯХ (17 июля)[149]

Докладчик ЦИК Дан сделал мне честь, напомнив о словах, сказанных мною[150] 12 лет тому назад о том, что, призывая к вооруженному восстанию, мы зовем рабочих умирать, а не убивать. Жалею о том, что Дан не цитировал ответ прокуроров Камышанского и Бальца (последний теперь, кажется, находится в рядах сотрудников Временного Правительства), утверждавших, что мы звали не умирать, а убивать.

Как видите, Камышанский и Бальц отвечали теми же словами, какие употреблял здесь Дан, причем речь Дана настолько подходила к аргументации этих прокуроров, что даже тов. Исув вынужден был сделать поправки к его прокурорскому тону.

Я не знаю, был ли Дан хотя бы на одном митинге в течение июня и первых дней июля, где выступали мы. Я лично выступал 2 июля перед Пулеметным полком, в части которого были особенно деятельны призывы к июльскому выступлению, и, как во всей нашей кампании за переход власти в руки Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, я заявил, что мы в Петрограде шагнули вперед в сравнении с провинцией, но мы не можем перескочить через собственную голову. Мы должны притянуть к себе крестьянские массы. (Голос: «это невозможно».)

Это возможно. Я верю, что русская демократия была права, призывая к переходу власти к Совету Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Мы знаем, что в Петрограде восстание могло бы в 24 часа устранить министерства и заменить их другими, но это была бы авантюра, ибо министерства должны опираться на поддержку масс. (В зале поднимается сильный шум; председателю с трудом удается установить спокойствие.) – Троцкий обращается к залу и заявляет: Здесь есть ваши напрошенные союзники – представители буржуазной прессы: «Биржевки», «Русской Воли»,[151] «Нового Времени»,[152] «Речи» и других грязных органов, которых мы презираем так же, как и вы. Завтра в этих газетах появятся заметки о том, что в уголовных преступлениях обвиняется большинство демократии. Я просил бы вас обратить внимание на центральный пункт выступления.

Еще 2 июля, когда мы сидели в ЦК, мы узнали, что готовится выступление. Эта весть, как искра, облетела все полки. Мы, несмотря на свою осведомленность, совершенно не знали, откуда идут эти слухи. В то время, как кадеты вышли из министерства, какая-то неизвестная рука пыталась арестовать Керенского и Чернова. (Крики: «это сделали кронштадтцы – краса и гордость русской революции».) Это свидетельствует о черносотенных попытках воспользоваться уходом кадетов. (Шум.)

Эти факты войдут в историю, и мы пытаемся установить их такими, как они были. Я утверждаю, что кто присутствовал при этой попытке, тот знает, что ни матросы, ни рабочие не знали, что делалось около входа в Таврический Дворец. Я выступал с речью и видел, что около входа стоит толпа негодяев. Я об этом говорил тов. Луначарскому и тов. Рязанову. Я говорил им, что это охранники, что они пытаются ворваться в Таврический Дворец. (Луначарский с места: «правда».) Когда Чернов вышел, эти негодяи за спиной массы пытались арестовать Чернова. Когда я выскочил к ним, я заметил, что это была группа из 10 человек, которая пыталась выполнить свою грязную работу. Я мог бы их узнать в десятитысячной толпе. Когда я пытался об этом довести до сведения масс, то оказалось, что ни один из рабочих и матросов не знал их. Банда расстроилась, и – Чернов возвратился во дворец. Никто не знал об отъезде Керенского на фронт, и попытка арестовать его могла исходить только с фронта.

Попытка вызвать Церетели не имела целью его арестовать, ибо рабочие и матросы кричали: пусть Церетели выйдет к нам и расскажет нам об истинном положении вещей. Если были другие крики, то они исходили из той же среды, которая пыталась арестовать Чернова. Три четверти всей конструкции восстания было основано на попытке арестовать министров. (Крики: «ничего подобного».) Пресса последних дней это доказала.

Вооруженное восстание вооруженных людей должно иметь цель, которую эти люди пытаются осуществить. Какая же могла быть у них иная цель? Таврический Дворец был совсем обезоружен. Вооруженными массами не было произведено попытки захватить какие-либо стратегические пункты или политические центры. Если стать на эту точку зрения, то вооруженного восстания не было. Это доказывает стихийность и элементарность движения, в которое вмешались контрреволюционные элементы.

Когда Дан говорил о заседании рабочей секции, он не упомянул, что мы настаивали на чистке контрреволюционных гнезд, представители которых ведут свою работу в низах рабочих и солдатских масс. 3 июля мы требовали этого от нашего полномочного органа, и это доказывает, что мы не были слепы. Нас обвиняют в том, что мы создаем настроение масс. Это неправда, мы только пытаемся его формулировать.

Когда в мае и июне указывали на то, что буржуазные группы занимаются саботажем, нам говорили, что мы демагоги. А когда ушли кадеты, то тов. Чернов и газеты «Дело Народа» и «Рабочая Газета»[153] повторяли наши же слова.

Неудивительно, что, когда ушли кадеты, рабочие массы сочли нужным предостеречь демократию от объединения с буржуазными группами. Вот на какой почве создалось движение.

Массы взяли оружие, потому что они знали о контрреволюционных попытках.

Мы считаем вместе с вами, что это была ошибка. С этой же трибуны тов. Войтинский говорил, что большевики предостерегали массы от выступления. Когда же массы вышли, мы поняли, что наша роль – ввести планомерность в это движение. Мы говорили этой массе: ваши лозунги справедливы, но все-таки не выступайте и возвращайтесь домой.

Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Если революционная диктатура считает, что мы совершили преступление, то она должна расправиться с нами со всей силой революционной власти. Кто-то говорил здесь, что неизвестен мой адрес. Это неправда, он имеется в списках членов ЦК. Вы своим пассивным отношением создали атмосферу, в которой вы задохнетесь вместе с нами. В этой атмосфере грязные обвинения бросают Ленину и Зиновьеву. (Голос: «это правда». – В зале поднимается шум. Троцкий продолжает.)

В этом зале есть люди, которые сочувствуют этим обвинениям. Здесь есть такие, которые только примкнули к революции. (Шум. Председательский звонок долго восстанавливает спокойствие.)

Здесь есть меньшевики и с.-р., наши глубокие, но идейные противники, но есть и другие, которые преследуют другие цели.

Ленин боролся за революцию 30 лет. Я борюсь против угнетения народных масс 20 лет. И мы не можем не питать ненависти к германскому милитаризму. Утверждать противное может только тот, кто не знает, что такое революционер. Я был осужден германским судом к 8 месяцам тюрьмы за борьбу с германским милитаризмом, и это все знают.

Когда в этом зале находятся люди, которые прикладывают свою революционную печать к гнусным обвинениям против меня и моих товарищей, то этим самым они дают возможность контрреволюции говорить своим языком.

Не позволяйте никому в этом зале говорить, что мы наемники Германии, потому что это голос не убежденных революционеров, а голос подлости.

«Известия» N 121, 19 июля 1917 г.