Глава 6. Платоноведение ХХ Века. (Обзор наиболее характерных современных публикаций по элитологической теме)

Глава 6. Платоноведение ХХ Века. (Обзор наиболее характерных современных публикаций по элитологической теме)

В социальной философии ХХ века сформировались как бы две негласные позиции по поводу отношения самой философии к элитологии Платона: критическая (К.Поппер, Б.Рассел, П.А.Кропоткин) и апологетическая (Н.А.Бердяев, А.Дж. Тойнби). Именно в трудах К.Поппера элитологический платонизм подвергается самым серьезным нападкам с позиции именно эгалитаризской идеологии и, напротив, философия Н.Бердяева и А.Тойнби может считаться критическим продолжением элитологического наследия Платона.

В критике платоновской элитологии, как впрочем, в критике и всей элитологии в целом, можно выделить еще два условных эгалитаристических направления. Одно из них можно назвать, как «крайне негативное», продемократически (К.Поппер) или прокоммунистически (М.Нарт) иделогизированные доктрины и второе, условно тоже говоря, «позитивное», более наукообразное, чем первое направление (П.А. Кропоткин).[119]

В своей работе «Открытое общество и его враги» Карл Поппер прямо называет социокультурную теорию Платона диаметрально противоположной эгалитаризму, т.е. признает ее элиторной.[120] В дальнейшем, критикуя Платона за это, он всячески старается показать теоретическую и социальную несостоятельность этой платоновской концепции, объявляя его «Чары» враждебными своей концепции «открытого общества». Перед нами фактически самая полная критика элитологии Платона. К сожалению, Поппер недостаточно последователен в ней. Его критика не носит конструктивный характер, поскольку автор заведомо исходит из ошибочности исходных суждений Платона. Поппер выбирает достаточно примитивный метод критики своего оппонента: он так же, как и Ницше, переворачивает и ставит Платона с ног на голову. То, в чем Поппер обвиняет Платона, в том же самом можно обвинить и самого Поппера. Это таинственное «то» Поппер помещает в самый конец первого тома своей книги в надежде, что утомленный читатель не совсем поймет, о чем идет здесь речь. А речь идет о «чарах» Платона и «чарах» самого Поппера. Поппер пишет, что «Платон не стал высказывать своей враждебности разуму, он очаровал всех интеллектуалов своей блистательностью, льстя и завлекая их своим требованием, согласно которому править должны посвященные. Восставая против справедливости, он убедил всех справедливых людей, что он является ее защитником... И он добился удивительнейшего эффекта, убедив даже самых великих гуманистов в аморальности и эгоистичности их веры. Я не сомневаюсь, что ему удалось убедить и самого себя...» [121] Оба чародея друг друга стоят. Точнее, Поппер сделал все, чтобы «примазаться» к чародейству Платона, усиленно его критикуя. Он (Поппер) следует старому и банальному правилу: «Хочешь стать великим — всячески критикуй великого и на тебя обратят внимание, как на его великую тень». Он прямо так и заявляет: «То, что нам следует извлечь из Платона, в точности противоположно тому, что он пытался преподать нам.» [122]

Поппер достаточно резко критикует «доктрину избранности», хотя к самой теории элит так и не решается подойти.[123] Классики элитаризма ХХ века (в частности, В.Парето) фигурируют у него не в качестве «сообщников» Платона, как это следовало бы ожидать из названия самой книги, а почему-то в качестве некого театрального и вполне нейтрального фона.[124] Постоянно цитируемый им Парето, абсолютно им «кастрирован» с точки зрения его элитологического учения. Апологетика «свободного общества» совершенно не вникает в сущность платоновской философии избранности, а критикует ее в той части, которая содержит критику демократии. Получается «критика самой критики»! Известный идеологический стереотип, далекий от науки и философии. Если бы Поппер был корректным в своей критике элитологии Платона, то он не стал бы прибегать к такому примитивному штампу, а исследовал бы истоки и причины этой «враждебной» ему доктрины. Как заметил один из современных систематизаторов философии, «в критике Платона Поппер излишне суров, более того, недостаточно гибок. Неужели великий философ древности, каковым является Платон, должен быть действительно назван врагом современного общества?»[125] Если у Платона идеал — справедливость, то у Поппера — свобода. «Идеал справедливости вполне уместен, а вот идеал свободы, был, к сожалению, чужд Платону. Кроме того, Платон конкретизирует идеал справедливости крайне умозрительно, без опоры на реальные факты. Именно это — путь к утопии».[126]

Достаточно жесткую критику философии Платона мы встречаем и у Б.Рассела в его «Истории западной философии». В ней Рассел прямо утверждает, что в «утопии Платона аристократия управляет бесконтрольно», что «радикальный коммунизм» предназначен исключительно только для элиты и, что его теория о трех типах людей и соответствующих им трех типах сословий («легенда о золоте») является реакционной (антидемократичной) по самой своей сути.[127]

«Чего достигает государство Платона?», — спрашивает Рассел и сам же отвечает на этот вопрос: идеальное государство может рассчитывать только на успех в войнах против других равных по численности населения государств и обеспечить средства к жизни некоторому небольшому числу людей (элите). Оно косно и в силу этого, «почти наверное, не создает ни искусства, ни науки». «Несмотря на все прекрасные слова, — продолжает свой критический анализ Рассел,- все, чего оно достигает, — это умение воевать и [добывать] достаточное количество еды. Платон пережил голод и военное поражение Афин; вероятно, он подсознательно считал, что самое лучшее, чего может достичь искусство управлять государством, — это избежать этих зол».[128]

Таким образом, философская рефлексия Платона выводится им из его вербальных травм полученных якобы в детстве. О влиянии родового аристократического сознания здесь вообще нет даже и намека. Платон страдает теми же самыми деструктивностями, которые будут впоследствии описаны Э.Фромом на примере выдающихся личностей ХХ века.[129]

Модель совершенного государства Платона для Рассела не более чем аристократическая утопия, а не аристократический идеал. Он определяет «идеал» как нечто желательное, не эгоцентрическое, и такое, что индивид, стремящийся к нему, желает, чтобы все другие люди также стремились к нему».[130] Получается, что фантазия Платона не имеет никакой социальной основы и является чистейшим плодом его больного воображения. Против такого понимания этой философии выступает сам Платон, неоднократно заявлявший, что он мыслитель аристократического типа и будет абсолютно непонятен для мыслителя отталкивающегося в своих спекулятивных умозаключениях от интересов масс. Критика Рассела и Поппера элитологической философии Платона напрямую связана с их политическими симпатиями к идеологии демоса, а не принципиальными расхождениями в социальной теории. Они явно чувствуют угрозу, которую несет для их системы ценностей философия избранности Платона, и предпринимают отчаянные шаги, для того, чтобы любыми средствами опорочить саму идеологию аристократии духа, представить ее в качестве чего-то реакционного и антигуманного, в корне враждебного современному общественному порядку. Данная апологетика «открытого общества» тем более несостоятельна, что основывается исключительно на одной идеологической критике отдельных платоновских понятий, произвольно вырванных к тому же из контекста его философии. Поэтому становится понятным, почему с их позиции удобнее всего было обвинять Платона в пропаганде именно тоталитаризма, чем пытаться увидеть в его философии пропаганду этического идеала сверхчеловечества. Философия Вл.Соловьева и Н.Бердяева, продолжавших в XIX-XX вв. эту платоновскую традицию, вызывает куда меньше критических нареканий со стороны радикальных продемократических идеологов, чем сам родоначальник этого направления.

Но в истории формирования элитологии, как науки встречается и совершенно другой тип критики, куда более содержательный, чем только что представленные образцы. Речь идет о прямом антиподе элитологии — теории «научного анархизма».

Если К.Поппер критикует элитологию исключительно в качестве одного только элитаризма, от чего несомненно и происходят все его идеологические недоразумения, то так называемая «позитивная» критика видит в элитологии, прежде всего, именно то, чем она в действительности и является, т.е. некую общественную науку. Лучше всего эта критика была изложена отцом русского «научного анархизма» П.А.Кропоткиным в его работе «Современная наука и анархия» (1912 г.), которую К.Поппер (судя по цитируемой нами выше его работе) разумеется не читал.

В указанной работе П.А.Кропоткин утверждает, что «анархия представляет собой известный общественный идеал, существенно отличающийся от всего того, что до сих пор восхвалялось большинством философов, ученых и политиков, которые все хотели управлять людьми и давать им законы. Идеалом господствующих классов анархия никогда не была. Но зато она часто являлась более или менее сознанным идеалом масс.» [131] Напомним, что платоновская философия избранности была идеалом элиты и, в частности, самой аристократии духа, т.е. Платон и Кропоткин занимают противоположные (причем самые крайние) позиции по социальному вопросу.

Платон и Кропоткин являются идеологами различных социальных общностей: первый — аристократии, второй — «народных», как он сам пишет, масс. Интересно отметить еще и то обстоятельство, что, критикуя идеологию государственности, Кропоткин обращается за примерами именно к античной аристократической философии, видя именно в ней источник этого научного зла. По мнению Кропоткина, «анархическая мысль рождается, главным образом, среди масс, а не среди немногочисленной аристократии ученых... Во все времена,- продолжает он, — философы и ученые предпочитали покровительствовать государственному направлению мысли и духу иерархической подчиненности. Еще в те времена, когда только занималась заря науки, их любимым предметом изучения было искусство управлять людьми, а потому нечего удивляться, что так редки были философы с анархическим направлением мысли».[132]

Классик анархизма прямо противопоставляет затем стоика Зенона элитологу Платону: «Он (Зенон) проповедывал свободную общину без правительства и противопоставлял ее утопии государственного направления — Республике Платона».[133] Попутно заметим, что идеальное государство Платона, по его же собственному признанию, носит ярко выраженный аристократический характер (Государство, 544е), и Кропоткин, противопоставляя анархизм Зенона государственности Платона, имеет, прежде всего, в виду именно это критическое отношение анархизма и элитаризма.

Разобрав некоторые критические замечания в отношении платоновской философии избранности, перейдем теперь к обзору других работ, которые могут помочь нам в нашем исследовании.

* * *

Сущность отношения русской философии к Платону выразил несомненный апологет его элитологии Н.А.Бердяев в своей книге «Философия свободного духа»: «Платон для нас, — писал он, — не только предмет исследования. Мы живем одной общей жизнью с Платоном, одним духовным опытом, мы встречаемся с ним внутри духовной жизни, в ее глубине.»[134]. Сам Платон является предметом элитологии, ибо в нем действовала высшая духовная природа человека, была явлена тоска человеческого духа по Богу и божественной жизни».[135] Бердяевский текст весьма часто созвучен платоновскому, особенно, когда он затрагивает вопросы, связанные именно с его элитологической теорией. И хотя в ряде случаев Бердяев достаточно резко отзывается об Академике, но в целом его отношение к нему выглядит больше апологетическим, нежели враждебно-критическим.

Вот наиболее типичные высказывания Н.Бердяева в адрес платонического элитаризма: «В Платоне действовала высшая духовная природа человека, явлена была тоска человеческого духа по Богу и божественной жизни; в Платоне действовал дух Христа, дух Нового Адама, который был не до конца явлен в сознании этого великого язычника; Платон пытается найти выход из имманентного круговорота космической жизни, в котором нет правды и справедливости, через обращения к иному миру, миру вечных идей. Бердяев дает достаточно точные характеристики философии избранности Платона: «Великий теософ античности Платон»; «обладатель вечной истины»; «философия для него была делом спасения, выражением его души», «то, в чем выражалась его личность»; «познание философии есть победа над временем» и т.д. и т.п.»[136] Этот же автор признавал, что эзотерическая философия Платона не может быть разгадана вне связи с орфизмом и исканиями избавления от зла и смерти в мистериях.[137] Философское мировоззрение Платона было ориентировано на искание совершенства. Он был первым из великих, чей дух исповедовал свободу, творчество и искусство выходить за пределы данного мира.[138]

Элитология самого Н.Бердяева, несомненно, нуждается в отдельном серьезном и систематическом изучении. Она в значительной степени замешана на антропологических идеях Платона и звучит достаточно убедительно в ряде его работ: «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (Москва,1916); «Философия неравенства» (Берлин, 1923); «Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства» (Париж,1927); «Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи» (Париж,1934); «О рабстве и свободе человека (Опыт персоналистической философии) (Париж,1939)»; «Царство Духа и царство Кесаря» (Париж,1949) и др. Отметим попутно, что эта сторона бердяевского наследия специально еще не изучалась и ждет своего часа...

Создатель еще одной известной в ХХ веке элитологической доктрины английский философ истории Арнольд Джозеф Тойнби, описывая свой знаменитый закон «Ухода-и-Возврата» творческого меньшинства (т.е. элиты), тоже опирается при этом на достаточно частые примеры из элитарной философии Платона.[139] Платон чаще всего служит ему в качестве иллюстрации его собственных теоретических построений и иллюстрацией, как показывает нам сама работа Тойнби.

Его собственная теория «правящего меньшинства», активно творящего развитие цивилизации, написана в духе платоновской элитологической системы. Более того, Тойнби с элитологической точки зрения интерпретирует многие моменты философии древнего Академика, в частности, такие, как «миф о пещере» (как «Уход» творческого меньшинства из обыденности), теорию «царя-мудреца» (как «Возврат» философа в мир и исполнения им своего долга перед обществом), наконец, платоновскую евгенику (как один из объясняющих факторов надлома цивилизации и деградации его идеального государства).[140]

И Тойнби, и Бердяев далеки от того, чтобы специально выступать с защитой элитологического учения Платона. Но они достаточно активно используют его идеи в целях обоснования своих собственных элитологических систем. Платон выступает у них в качестве того самого авторитета, на которого можно успешно сослаться в случае возникновения какого-либо фундаментального затруднения.

Анализ отечественной платоноведческой мысли по стоящей перед нами проблеме философии избранности следует начать с общего наблюдения об особенностях античной «элиты духа» Л.Н.Гумилева. Разрабатывая идею пассионарности, Лев Николаевич отмечает, что довольно мрачный фон окружал несколько десятков талантливых людей, сочинения которых дошли до нас и пленяют наше воображение. Однако, при жизни концепции Демокрита, Платона и Аристотеля были мало кому известны.

«Конечно, — продолжает Гумилев, — Аристотель — гений. Кто спорит?! А где его знали в IV в. до н.э.? В просвещенных Афинах, на родине — в Эвбее и при дворе македонского царя. Вероятно, его труды читали в Сиракузах, Таренте, может быть, даже в Ольвии, но кто?.. Небольшая кучка снобов и правдоискателей, число коих составляло, допустим, десятки людей, а скорее — единицы. А основа населения, два миллиона эллинов?! Беотийские крестьяне, этолийские разбойники, ионийские торгаши, спартанские воины, аркадские пастухи? Да им было и некогда, и незачем! А ведь свободу Эллады отстояли они. Персию завоевали и диодохов поддержали они. Торговлю со Скифией вели они. И природу Пелопонесса исказили тоже они. И, представите, не читая Аристотеля!

Зато, когда покоренные греки обучали римских юных бездельников, Аристотеля они им преподали. И когда в Болонье готовили студентов-юристов для того, чтобы отстаивать права Гогенштауфенов от притязаний папского престола и самодовольства городских коммун, Аристотеля изучали. И в наше время, чтобы сдать кандидатский минимум по философии, Аристотель тоже нужен, хотя он, безусловно, устарел».[141] Гумилев весьма точно подметил особенности положения в обществе аристократии духа. Хотелось бы только добавить, что оно вряд ли претерпело какие-либо существенные изменения, так как кандидатский минимум по философии и сегодня сдают единицы, а не десятки тысяч людей, страждущих знаний...

Первый очерк о развитии русского платоноведения принадлежит А.Ф.Лосеву. Он, в частности, отмечает, что взлет платоноведения приходится на Вл.Соловьева и С.Н.Трубецкого. Причем, после смерти последнего, в 1905 году, в Москве «не оказалось ни одного лица, достаточно компетентного в античной философии и в Платоне и достаточно близкого к нему по своей научной специальности, чтобы писать о нем исследования».[142] Заслугу возрождения платоноведения в России Лосев приписывает П.Флоренскому и себе.

В русской зарубежной философии, указанной выше, проблемой занимались такие философы, как С.Л.Франк, В.Ф.Эрн, Н.А. Бердяев, С.Н.Булгаков и др. Так, по мнению С.Л.Франка из современных философов ни один не может достигнуть своею мыслью тех духовных высот, на которых свободно витала мысль Платона и Плотина. Интуиция Платона образует некий запас религиозных знаний, которые постоянно заново пробуждаются в умах религиозных мудрецов всех эпох и народов.[143] В первую очередь Франка интересует элитология ума Платона. Анализируя достоинства его сознания, он фактически вторгается в сферу элитарного персонализма.

Элитологический персонализм Платона стоит и в центре внимания В.Ф.Эрна, хотя его к русскому «разубежию» можно отнести чисто условно, по духу, а не по факту. Представьте себе, — говорит Эрн, — «что сочинения Платона были бы все утеряны и образ Платона с его философией пришлось бы извлекать из сочинений его ученика и его деятельного критика Аристотеля. Получилось бы что-то ужасное! вместо Платона какой-то обезображенный, бесцветный «идеалист», упорный и тупой, лишенный к тому же всякого литературного дарования. Никакой перспективы, ни малейшего намека на адекватное воспроизведение фактического лица».[144] Более того, именно Платону мы обязаны за самый яркий и полный образ Сократа, его внутренний образ — образ гениальной личности — был зарисован его учеником с такой поразительной конкретностью, что мы не чувствуем разделяющие нас с ним тысячелетия. Сократ, по Платону, является высшим носителем Эроса. Поэтому для Эрна философия Платона есть развитие высших постижений и духовного восхождения человека к вершинам божественного знания. Эрна в первую очередь интересует (если можно так выразиться) «теория элитарного познания» Платона. Он уделяет особое внимание анализу платоновского мифа о пещере, видя в этом иносказании духовный опыт самого великого философа.

Весьма специфическое видение отдельных элементов платоновской элитологии мы находим у С.Н.Булгакова. Его анализ философии избранности первого афинского Академика идет через раскрытие онтологической дихотомии мира материального и софийного.[145] Для Булгакова Платон не только «отец свободной философской диалектики», но и мудрец, первым постигший софийный мир. Платон занят постижением открывшегося его уму софийного мира, припоминание которого доступно лишь тому, кто вышел из ложного «мира» пещеры. «Умное видение» есть качество, принадлежащее исключительно только одному элитарному сознанию. Именно оно, это качество, и делает его избранным. Такое «умное видение этого мира» Платон и «положил в основу своей философии».[146]

Произведения Платона ставят человеческую душу лицом к лицу перед собственной божественной сущностью, как перед зеркалом своего несовершенства и безобразия: «пробуждение души от тяжелого сна небытия или полубытия совершается с каждым, если он встречает на своем пути истинного «друга», своего Сократа, и в нем или через него внезапно увидит себя, ощутив свое «рабское» состояние! Эта раздвоенность сознания, это чувство, что я — не-я, есть самое достоверное внутреннее свидетельство правды платонизма... Человек, — продолжает далее С.Булгаков, — знает в себе свое высшее я, как гениальность, которой наделяется каждый, ибо всякому принадлежит свое место в Плероме Всечеловечества, соответствует свой луч Софии. Но этой гениальности он не может, не умеет в себе открыть, разрыть кастальский ключ вдохновения, хотя порой и изнемогает от жажды... И только в тех, в ком человечество имеет своих гениев и посланников, выходит наружу эта скрытая, но всеобщая гениальность, каковая есть наша реальная, существенная причастность к Софии... Всем хочется лететь в синюю высь, и как обида чувствуется бескрылость... И задача земного человеческого творчества является, в конце концов, найти свой подлинный, вечносущий лик, себя выявить».[147] Главная задача всех наук — заставить человека работать над своим внутренним совершенством, заставить его преодолеть свою «ветхость». И ближе всех к этому идеалу подошел именно Платон.

Наибольший вклад в развитие изучения творчества Платона в ХХ веке внес А.Ф.Лосев. Философское творчество самого Лосева «можно назвать энциклопедией платонизма».[148] Лосевский платонизм есть, прежде всего, античный символизм, где учение об идеях выглядит как следствие фаллических переживаний самого философа.[149] По интерпретации Лосева, «фаллос» Платона и есть Эрос его философии. Эрос для Лосева — это «белый дьявол», блудливый бес аристократии, творящий всю жизнь в досуге, т.е. в занятии... философией! Замечание крайне интересное.

Лосев неоднократно указывает на то, что Платон получил прекрасное и вполне элитарное образование, которое и обусловило элитарный характер его философии и элитарный принцип структуры созданной им Академии. Благодаря классицизму ума Платона, стало возможно назвать весь этот период античной истории «классическим», вершиной которого является сама жизнь и творчество философа («зрелая классика»). С другой стороны, Лосев признает, что само учение Платона об идеях «есть аристократическая и вполне реакционная философия. Даже если бы платоновские политические симпатии не совпадали в существенном с реакционными планами Исократа, все равно уже по одному своему логическому и типологическому содержанию учение Платона об идеях не может не иметь чисто аристократического характера. Учение о чистых идеях предполагает, что должны быть хотя бы некоторые лица, которые всецело преданы этим идеям, всецело посвящены им. Другими словами, при той основополагающей роли, которая в системе Платона отведена идеям, требуется безусловная раздельность созерцателей идей и людей телесного труда, людей производства, т.е. монахов и рабов. Монахи должны созерцать идеи, а рабы должны на них работать... достаточно сказать, что экономические учения об идеях есть проповедь рабовладельческого общества, каковым фактически и была вся античность. Да иначе и не могло быть. Кто же будет кормить философов, созерцателей истины?...» [150] Лосев, правда, достаточно сдержанно комментирует политический аристократизм Платона и уделяет больше внимания его интеллектуальному аристократизму.

Если в цитируемой выше работе «Очерки античного символизма и мифологии» (1930 г.) Лосев открыто называет Платона «аристократически мыслящим философом», то через 49 лет в более поздних своих исследованиях он попытался дать более критическую оценку этому своему суждению. Так в статье «Платоновский объективный идеализм и его трагическая судьба», вышедшей к юбилею Платона (к его 2400-летию!), Лосев писал, что обычно Платона рисуют как идеолога аристократического рабовладения. По его мнению, это «устаревшая, неточная. и, нужно сказать, неправильная формула».[151] Правда, Лосев почему-то не объясняет нам, почему необходимо пересмотреть этот традиционный подход к оценке философии Платона и практически тут же возвращается к этой прежней своей формуле, заявляя, что Платон «аристократически брезгливо относился к демократии и выражал солидарность с консервативно-аристократическими Спартой и Критом».[152] Более того, в «Предисловии» к этому сборнику «кто-то» из его авторов или редакторов по «старой привычки» называет Платона заинтересованным идеологом аристократии и «убежденным противником афинской демократии»...[153]

На авторитет А.Ф.Лосева часто и весьма восторженно ссылается еще один выдающийся исследователь творчества Платона В.Ф.Асмус. Он называет Платона редким в истории философской мысли талантом, творцом «реакционной доктрины» объективного идеализма, идеологом аристократических кругов афинского общества.[154] Элитизм платоновских идей выражался в его чрезвычайном интересе к вопросу о том, каким должно быть совершенное общежитие и каким воспитанием люди должны быть подготовлены к устройству и сохранению такого общежития. Асмус заостряет внимание на том, что Академик считает, что совершенным государством должны как и в олигархии руководить немногие (элита). Но, в отличие от старой олигархии, этими немногими могут стать только лица, действительно способные хорошо управлять государством: и в силу природных к тому задатков и одаренности, и вследствие долголетней предварительной подготовки. Таким образом, констатирует Асмус, утопическое государство Платона мыслилось им как совершенная олигархия. Поэтому для него и было столь важно начисто отделить высшие классы — воинов и правителей — от низших классов — работников продуктивного труда.[155]

Комментируя «Государство» Платона, Асмус достаточно подробно останавливается на вопросе природы «элитарного философского сознания», а также анализирует аристократический принцип построения его идеального государства.[156] Даваемая им интерпретация этой проблемы, полностью отвечает всем элитологическим нормам и может с полным основанием быть использован в качестве основного материала в изучении платоновской элитологической философии.

Весьма любопытна позиция известного немецкого социал-демократа Карла Каутского по данному вопросу. По его мнению, Платон «никогда не отрекался от своего аристократического происхождения, а постоянно питал отвращение к демократии».[157] Но самое интересное наблюдение, которое сделал Каутский, относится к трактовке платоновского коммунизма. По его мнению, коммунизм Платона носит сугубо аристократический характер, поскольку он предназначался исключительно лишь для «господствующих классов». Когда частная собственность для элиты будет уничтожена, то исчезнет у них и искушение эксплуатировать, и они из волков превратятся в сторожевых псов. Более того, аристократия в платоновском государстве, по мнению Каутского, основывалась не на наследственности социального, а на началах личного достоинства.[158]

Многие авторы, описывая социальную систему идеального государства, обращают внимание именно на то, что Платон «мало говорит о том, как течет жизнь ремесленников и крестьян. Он считает, что жизнь государства определяется законами, и поэтому все его заботы посвящены жизни тех каст, которые создают и охраняют законы: философов и стражей» (И.Шафаревич);[159] «учение Платона глубоко антидемократично. Демократический строй и характерный для этого строя психический тип людей вызывает у Платона самое резкое осуждение... Платон обращается со своим учением исключительно к общественной верхушке, из представителей которой он рассчитывает воспитать своих идеальных правителей» (И.Тронский).[160]

Мнение еще двух весьма авторитетных западных мыслителей ХХ века заслуживают наше внимание А.Н.Уайтхеда и М.Хайдеггера. По мнению первого, вся европейская философская традиция представляет собой серию примечаний к Платону. Если мы возьмем любую проблему, обсуждавшуюся Платоном, то окажется, что она сохраняет свое жизненное значение и по сей день. По его мнению, Платон был аристократом не только по рождению, но и по убеждениям. Он идеолог свободы, которая является свободой чистой мысли его ума. Платону, больше чем кому-либо другому, мир обязан этим существеннейшим элементом цивилизации. Им основан тот стиль духа, который только и способен утвердить свободное общество, и он же дал основания, на которых держится этот стиль. Характерной чертой греческого гения является дух интеллектуальной терпимости. Об этом, в первую очередь, свидетельствует его этические идеалы. Платон, по его убеждению, верил в осуществимость небесного счастья на земле: блаженные мудрые. В «Пире» Платон постепенно проясняет свое окончательное учение о стремлении к идеальному совершенству. Он создал понятие идеальных человеческих отношений на основе своего учения о возможностях, внутренне присущих человеческой природе. Мы видим, как эта идея входила в человеческое сознание во всем разнообразии своих конкретных форм. Идея — это пророчество, которое исполняет самое себя. Главный элитологический вывод А.Уайтхеда — Платон и его школа создали тот комплекс идей высшей общности, какой стал неиссякаемым источником западной мысли.[161]

М.Хайдеггера, так же как и В.Ф.Эрна, интересует, главным образом, гносеологический элитаризм древнего грека. В одной из своих работ он прямо заявляет, что вся западная философия есть платонизм: «Платон становится в истории Запада прообразом философом», и его философский харизм определяет лицо европейской мысли.[162] В небольшой по объему статье «Учение Платона об истине» (1930 г.) Хайдеггер пытается вскрыть гносеологические корни формирования элитарного человека. Его комментарии «притчи о пещере» в известной мере сопоставимы с аналогичной работой Эрна. Согласно Хайдеггеру, переход из одного «местопребывания в другое» всегда сопровождается изменением качества соответствующей этому уровню истины. Человек, находящийся в пещере, и человек вне ее, являются носителями совершенно разных качеств и, прежде всего, разной степени раскрытости для него истины, Хайдеггер подробно исследует все ступени перехода из одного качества в другое и утверждает, что эти процессы есть не что иное, как вырывание истины из потаенности. И каждый новый уровень «есть соответственно такое отвоевание путем преодоления потаенности».[163] Этот процесс, по его мнению, напоминает процесс образования, т.е. целенаправленное изменение всего человека в его существе («пайдейя»). По «платоновской «притче», высшее из непотаенного должно быть вырвано в борьбе у низшего и упрямого сокрытия, перемещение из пещеры на простор светлого дня становится борьбой не на жизнь, а на смерть». Обладание истиной способствует правильности восприятия, а, следовательно, определяет само качество сознания индивида.

Этическая сторона платоновской элитологии была в центре исследования Ч.Тейлора, который считал, что моральная доктрина афинского философа сводится к тому, что люди поступают хорошо, когда руководствуются в своем поведении законами, и плохо, когда подчиняются своим желаниям. Тем самым Платон раскрыл исток морали: он показал, каким путем можно достичь морального совершенства. Плоскость, в которой Платон раскрыл свой моральный идеал, — это царство духа, а цель его доктрины — самосовершенствование. Различая высшую часть души, обращенную к духовным ценностям, и низшую, подвластную телесным желаниям, Платон подчеркивает, что моральным человеком можно назвать лишь того, у кого высшее господствует над низшим. Если высшая часть души несет с собой гармонию и порядок, то низшая — конфликт и хаос. Соответственно, человек,

руководствующийся в своих поступках разумом, спокоен, в то время, как одержимый желанием находится в состоянии постоянной тревоги. Таким образом, Платон заложил основы теории морали, разработанной далее христианскими мыслителями и составившей основу западной цивилизации.[164]

Весьма близка к указанной этической позиции и психологическая элитология Платона. Так один из авторов социально-психологической теории элит немецкий философ и психолог Эрих Фромм весьма охотно привлекает Платона в качестве основного эксперта по данному вопросу. В отдельных случаях элитологические высказывания Платона выступают у Фромма в качестве программных заявлений или лозунгов его собственных теоретических изысканий. Он так же, как и многие элитологи прошлого и настоящего, весьма трепетно относится к платоновскому наследию, оберегая его от всяческих нападок со стороны недоброжелателей элитологии.[165]

Следует также отметить, что ряд современных психологов достаточно точно (хотя и весьма схематично) подметили элитологическую сторону платоновского учения о душе, выделяя в ней именно учение о духовной избранности — духовном идеале и этическом совершенстве. Изучается также и антипод этого духовного идеала — учение о «духовном» состоянии толпы.[166]

В «русскоязычной» литературе из серьезных исследований последних десятилетий следует выделить очерк Ю.Н.Давыдова о эстетико-политическом аристократическом миросозерцании Платона, в котором прямо отмечается, что эстетические и этические воззрения Академика носят ярко выраженный аристократический характер. Высшая аристократия должна была стать аристократией знания и во всей своей деятельности опираться на разработанный Платоном философский и научный метод.[167] Взгляд Платона был обращен не на социально обозначенную землю, а на горний мир идей, и все его эстетические наслаждения были чаще всего недоступны для большинства его сограждан. Единственный путь человеческого самосовершенствования — «мусическое воспитание», которое отражает божественное происхождение самого мусического искусства.[168]

Давыдов выделяет в элитологической философии Платона несколько черт «человека толпы», антипода его идеального, элитарного человека. По его мнению это люди 1) далекие от принципа «чести»; 2) от принципа «богатства» и 3) от ответственности. Свобода понимается и реализуется ими только как гедонический принцип — принцип наслаждения, ищущего основания лишь в себе самом и дозволяющего все, что усиливает и увеличивает человеческое удовольствие.[169]

Аристократические симпатии Платона побуждают его сближать демократию и тиранию, акцентируя те пункты, в которых первое может перейти во второе.[170]

Автор пишет о том, что Платон ясно осознавал, что основная линия эстетического раскола проходит между аристократическим сознанием, с одной стороны, и демократическим – с другой. Весь пафос Платона заключается в том, чтобы «вооружить аристократию философско-математическим знанием», преобразовав на основе его принципов традиционно-мифологическое мировоззрение».[171]

Проблема доступности искусства связывается у Платона на прямую с проблемой доступности Истины. Наиболее адекватное понимание и наиболее истинную оценку искусство получает в тех слоях населения, которые имеют соответствующее для этого сознание и претендуют на монополию в области духовного производства. Рассуждения Платона убедительно свидетельствуют о том, что «лучшие граждане» предъявляют к искусству требования, существенно отличные от тех, с которыми подходят к нему другие слои афинской публики и которые получали воплощение в творчестве поэтов и художников, «более должного одержимых наслаждением». Сообразно с этим возникли, по крайней мере, два способа оценки художественных произведений, два способа их постижения, один из которых предлагается в платоновских диалогах как истинный, а другой низвергался в качестве неистинного.[172]

По мнению Ю.Н.Давылова, Платон и «отец древнегреческой комедии» Аристофан (ок.445 — ок.385 до н.э.) представляют собой «две формы аристократического миросозерцания». Если первый проводит идеи аристократизма скрытно, через свои философские произведения, то второй — облекает свои аристократические симпатии в форму, приемлемую для демократического зрителя. В целом, позиция и Платона, и Аристофана полностью, до буквального совпадения в формулировках, созвучны и в политическом требовании, согласно которому политическая власть в государстве должна принадлежать аристократии; причем речь идет об аристократии духа, личностей, получивших аристократическое образование. Но если Аристофан ориентировался на аристократию, которая реально существовала в Афинах его времени, то Платон конструировал «метафизическую» аристократию, которая являлась плодом философской обработки этого эмпирически существовавшего сословия.[173] В целом, Ю.Н.Давыдов достаточно критически оценивает аристократическую идеологию Платона, указывая, однако, при этом и на некоторые положительные (прежде всего, эстетические) ее стороны.

Сразу несколько работ посвящены вопросу эзотерического наследия Платона. Но если Дж.Реале и Д.Антисери лишь в краткой форме упоминают о «записанных» и «незаписанных» книгах Платона и его устной традиции в преподавании философии в Академии, то Э.Шюре и В.П.Фомин уже детально рассматривают и анализируют проблему эзотеризма, конструируя свои модели понимания этой части платоновского наследия.[174]

Книга Э.Шюре, написанная еще в конце XIX века (1895 г.), является, пожалуй, первым по времени исследованием данного вопроса платоновской элитологии. По его мнению, идеализм Платона есть переработанное отражения древнего эзотерического учения. Шюре пытается заглянуть в глубь платоновской души и проникнуть в тайный смысл его философии. Общий вывод, к которому он приходит в результате этого своего анализа, сводится к тому, что философия Платона облагораживает ум человека, но проникнуть в этот мир идей могут лишь единицы, те, кто отвечает всем требованиям платоновского философа.

Еще одна работа принадлежит В.П.Фомину, который считает, что Платон был последним Великим Посвященным античности, передавшим потомкам «сокровенное учение» древних мудрецов. Погружение в атмосферу античного эзотеризма ведет к раскрытию духовной миссии Платона, тайного содержания его неписанного учения («священного предания») и диалогов («священного писания»). Такое последовательное истолкование духовного наследия Платона в контексте эзотерической традиции ставит перед собой цель — изучение его сверхсознание, его эйдетического умозрения и интуиции.3 Подобная вершина идеального мира человека ставит его на один уровень с божественным. Фомин отмечает, что биографии многих античных философов напоминают «жития святых». В эзотерическом понимании обретение через уподобление Богу определенного вида знаний означает непременное обретение и всех божественных свойств. Богоподобность подвижника выражается в его «боготворческих добродетелях». Только подлинные мудрецы удостаиваются эпитета «божественный», ибо только они в своих наставлениях и проповедях являли ту магическую убедительность, которая превосходила любую логическую ясность и доказательность.[175]

Если в «Государстве» Платон раскрывает смысл посвящения через овладение искусством самопознания и обретение сокровенных знаний о душе и природе, то в «Законах» речь идет уже об использовании добытых знаний во благо, т.е. овладение высшим жреческим и «царским» искусством, искусством править. Во всех диалогах последнего триптиха Платон выступает в качестве тайного Первосвященника (некий Чужеземец).[176]

Ближе всего к элитологии Платона прикоснулся Г.К.Ашин в своей книге «Современные теории элиты. Критический очерк». Автор в ней, в частности, пишет, что «В античной философии элитарное мировоззрение было, пожалуй, наиболее полно сформулировано Платоном. Идеолог афинской аристократии, он решительно выступал против допущения демоса к участию в политической жизни, в государственном управлении, пренебрежительно именуя его «толпой», враждебной мудрости, руководствующейся не знаниями, а «мнениями», далекими от истины. Государственные функции, по Платону, могут успешно выполняться лишь аристократами, получившими специальное воспитание; ремесленники и крестьяне должны быть отстранены от управления обществом и других занятий «благородных людей» и обречены на выполнение «черновой работы»; рабов Платон вообще не считал за членов общества.

Свои реакционные политические устремления Платон пытался обосновать учением о душе, согласно которому она состоит из трех частей: разумной, волевой (аффективной) и чувствительной (пожелательной). Первые две, более высокие, формы душевной деятельности присущи «немногим избранным» — аристократии, что дает ей право управлять государством. В соответствии с этим, он делит общество на философов-правителей (в их деятельности воплощена разумная часть души), воинов-стражей, «надзирателей над народом», призванных поддерживать порядок (в их деятельности реализуется волевая часть души). Низшая — вожделеющая сторона души проявляется, по Платону, в деятельности простолюдинов; от них требуется соблюдение установленных порядков, трудолюбие, безропотное повиновение правителям и стражам. К.Маркс писал, что эта теория «представляет собой лишь афинскую идеализацию египетского кастового строя» (Соч., Т.23. С.379).

Свое «идеальное государство» Платон противопоставлял демократии, в которой осуществляется власть «сильного зверя» — черни, демоса. Он особенно опасался, что демос — те, кто трудится своими руками, «всегда многочисленнее и при демократическом строе всегда влиятельнее». Платон перечисляет четыре отрицательных типа правления — тимократия (господство честолюбцев), олигархия (власть богачей), демократия (своеволие толпы), тирания (господство одного над всеми; этот тип Платон считал вырождением демократии). В его «идеальном государстве», как и в олигархии, властвуют немногие; но в отличие от олигархии этими немногими являются «достойнейшие», действительно способные управлять государством в силу природных задатков и многолетней тренировки; поэтому #идеальное государство» — воплощение справедливости (разумеется, это «справедливость» с точки зрения касты правителей). Касты отделены друг от друга жесткими социальными перегородками, даже живут обособленно. Тем не менее, Платон допускает как исключение перевод неспособных потомков правителей и стражей в низшие касты и наоборот, — детей, обладающих редкими талантами, из низших каст в высшие... Ссылаясь на это положение Платона, американские исследователи элитарных теорий К.Прюит и А.Стоун называют Платона предшественником теории циркуляции элит».[177]

Ашин останавливается «на теории Платона не только потому, что она достаточно красноречиво обнажает идеалы элитаризма, но и потому, что она оказала огромное влияние на элитаристов ХХ века — от В.Парето, многократно ссылавшегося в своих трудах на Платона, до Г.Меджида, воспроизведшего схему социально-политической структуры общества Платона в несколько модернизированном виде (общество у него распадается на три страты — философскую сверхэлиту, элиту управляющих и массу, призванную повиноваться). Мысль Платона о том, что для стабилизации социальной системы необходимо иметь хороших правителей, воспроизводится в большинстве современных вариантов элитарных теорий».[178]

Как видно из цитируемого материала, Г.К.Ашин тоже не ставит перед собой цель конкретного изучения элитологии Платона. Платон интересует его как один из основоположников теории элиты, оказавший заметное влияние на дальнейшее развитие элитологических представлений. В то же время, приведенная цитата может служить кратким конспектом всей настоящей работы, поскольку Г.К.Ашин достаточно точно и полно отразил все основные моменты платоновской элитологии.

Подытоживая все выше изложенное, необходимо еще раз заострить наше внимание на том факте, в прошлом неоднократно уже отмечалось о том, что философия Платона носит ярко выраженный аристократический характер. Перечень этих работ займет слишком много времени, но наиболее известные из этих авторитетов дают достаточно однозначную характеристику платоновской философии: А.Ф.Лосев — учение Платона об идеях является чисто аристократической философией;[179] до этого П.Л.Лавров, сравнивая позиции Платона и Гегеля, тоже отмечал аристократичность обеих этих философских систем, в особенности по социальным вопросам ;[180] на этот же факт указывал и В.Ф. Асмус (Платон — «философ аристократически мыслящей части древнегреческого рабовладельческого общества»).[181] Из современных авторов А.Н.Чанышев прямо называет философию Платона «аристократическим идеализмом»,[182] а П.С.Гуревич «аристократической утопией».[183] На это же недвусмысленно намекает и К.Поппер, утверждая, что его эгалитарная позиция в корне противоположна позиции Платона: «эгалитаризм был заклятым врагом Платона, с которым он намерен был расправиться...» [184] И таких замечаний мы можем привести еще и еще...

Все они, как правило, едины в оценки общей направленности философской позиции Платона, но дальше констатации этого факта, в сферу конкретного исследования его элитологии и идеологии аристократизма, они увы не идут. Положительным моментом их анализа элитологии Платона является то, что все они признают тот неоспоримый факт, что древнегреческий философ выводит свою элитарную теорию из учении о душе и теории элитарного познания, т.е. элитология Платона имеет в основе психологические и гносеологические корни, а не выводится из одних только социальных и политических воззрений того времени, как это часто была склонна изображать социология и политическая наука недавнего прошлого.