Глава 7. Элитопедагогика Платона: воспитание идеального человека

Глава 7. Элитопедагогика Платона: воспитание идеального человека

Во вступлении к этой главе хотелось бы сказать несколько слов по поводу того, что в дальнейшем автором будет пониматься под вводимым им здесь термином «элитопедагогика».

По нашему мнению, всякое воспитание есть объяснение шкалы ценностей между добром и злом. «Шкала ценностей» (иерархия знаний) есть «лестница Иакова»[323] — т.е. этика духовного совершенства. Элитопедагогика является поэтому путем духовного совершенствования человека, механизмом становления высокопродуктивной персонализации.

Под педагогикой мы будем далее понимать не ее традиционное и довольно-таки чуждое для нас «обыденное» значение, а «самоделание человека», его духовный рост, самообразование, как самовоспитание и, в конечном итоге, самосовершенство. В этом смысле монашеская аскетика, как философская практика, будет являться как раз именно такой педагогикой, — педагогикой нравственного и духовного совершенства. Очень близка к этому была позиция Сократа. Будучи уже в тюрьме, Сократ вспоминал, что в молодости с величайшим рвением принялся за книги Анаксагора, чтобы «поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже» (Апология Сократа.26с-27е). Эти книги, как он надеялся, откроют ему порядок вещей, шкалу человеческих ценностей и первопричину бытия. Такой первопричиной, учил Анаксагор, служит ум (Нус). Все мы, продолжает далее эту мысль Аристотель, стремимся к расширению своего сознания. Первичным оказывается не воспитание, а самовоспитание, которое выражается в качественном, продуктивно расширяющемся сознании субъекта, посредством получения и синтеза новых значимых для индивида знаний, в познании окружающего.

Как утверждал Р.Декарт, верно направить свой разум можно через чтение хороших книг, т.е. беседой с их авторами — наиболее достойными людьми прошлых веков, беседой, в которой авторы раскрывают лучшие из своих мыслей.[324] Следовательно, наилучшими педагогами являются книги, а точнее персонифицированные умы великих людей. Поэтому элитопедагогика занимается изучением генезиса гениальной личности, т.е. процессом ее самовоспитания.

Уже пифагорейцы поняли, что без специального воспитания человеку нельзя заниматься философией. И они создали такое элитарное учебное заведение — создали свой знаменитый Орден, через структуру которого довелось пройти и юному Платону (Диоген Лаэртский.III,6). Но еще раньше в самих Афинах, еще задолго до создания своей Академии, Платон встретился с понятием, которое отражало суть такого элитарного образования — еще у себя на родине будущий академик прошел через калокагатийное образование, которое и определило всю его дальнейшую элитопедагогику.

«Калокагатия». Идеал совершенного человека издавна воспевался древнегреческими поэтами и писателями. Еще поэтесса Сапфо (VII в. до н.э.) писала: «Кто прекрасен (calos) – одно лишь нам радует зрение; кто же хорош (agathos) — сам собой и прекрасным покажется», подразумевая силу внутренней, духовной красоты человека, без которой внешняя телесная красота бессмысленна и бессодержательна. Гармония внешнего и внутреннего не означала скучного однообразия прописных добродетелей. Наоборот, разные и как будто противоречащие друг другу свойства характера или интересы человека только и создавали истинную гармонию. Недаром Гераклит писал, что «скрытая гармония сильнее явной», а «расходящееся сходится, и из различных типов образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через борьбу». В борьбе чувств и страстей, привязанностей и пристрастий вырабатывался в конце концов тот мудро уравновешенный человек, что заслужил, по словам поэта Симонида Кеосского, название tetragonos («четырехугольного»), у которого равномерно развиты все способности. Единодушное утверждение гармонического человека выразил и Фалес, сказав: «Мера — наилучшее». Добиться этой великолепной соразмерности можно только усердным воспитанием и закалкой, ибо, по словам одного из легендарных семи мудрецов, Питтака, «благородным (esthlos) быть нелегко» (Диоген Лаэртский.I,76).

Граждане Афин, города, славного своими демократическими традициями, ценили калокагатию, доступную каждому свободнорожденному человеку, и видели ее образец в Солоне, Перикле или Софокле, который писал трагедии, выступал в театре, пел, танцевал, был хорошим музыкантом и даже (правда, не очень удачливым) военачальником, стратегом. Более того, «калагатия» становится даже самоназвание афинской аристократии,[325] что заставляет нас считать эту систему образования уже элитарной, т.е. особо популярной среди афинской знати. Она могла быть доступна и для представителей демоса, но речь, очевидно, шла о полном прохождении «программы» калагатийного образования, которое могло быть доступно уже немногим.

Платон получил всестороннее воспитание, которое соответствовало представлениям классической античности о совершенном, идеальном человеке, т.е. так называемой калокагатии. «Прекрасный» (calos) и «хороший» (agathos) человек должен был соединить в себе физическую красоту безупречного тела и внутреннее, нравственное благородство. Достигнуть такой «калокагатийности» можно было упражнениями, образованием и воспитанием с малых лет. Калокагатия — идеал, к которому стремился свободнорожденный человек, готовый стоять на страже интересов родного города, защищать его с оружием в руках, соблюдать его законы и прославлять его своими делами.

Платон с детства воспитывался в духе прославленной греками калокагатийной гармонии, не уступая ни предкам, ни современникам. Он брал уроки у лучших учителей. Грамоту ему преподавал известный Дионисий, музыку — Дракон, ученик Дамона (обучавшего самого Перикла), и Метелл из Агригента, гимнастику — борец Аристон из Аргоса. Считают, что этот выдающийся борец дал своему ученику Аристоклу, названному так по имени деда с отцовской стороны, имя Платон то ли за его широкую грудь и мощное сложение, то ли за широкий лоб (греч. platys — широкий, широкоплечий, platos — ширина, platoo — делаю широким) (Диоген Лаэртский.III,4-5). Так исчез Аристокл — сын Аристона, и в историю вошел Платон. Юноша занимался живописью и научился понимать то великолепие красок, которым прославятся его будущие произведения. Он сочинял трагедии, изящные эпиграммы, возвышенные дифирамбы в честь Диониса, с именем которого связывали происхождение трагедии, и пел, хотя не отличался сильным голосом. Особенно он любил комиков Аристофана и Софрона, что дало повод и ему самому сочинять комедии, учась у своих любимцев правдивому изображению действующих лиц. Подобные занятия ничуть не мешали Платону, как говорят, участвовать в качестве борца в Истмийских общегреческих играх и даже получать там награду.[326]

Идеал калокагатии, как неразрывного единства прекрасного внешнего облика человека и его хорошей внутренней сущности, с течением времени менялся. Постепенно все большее значение приобретала внутренняя красота. Так Сократ, внешне безобразный, оказывается тем не менее «калокагатийным» человеком (Алкивид II.138а-139с). Историческое развитие термина «калокагатия» было уже детально раскрыто А.Ф.Лосевым,[327] и мы считаем его достаточным для нашего понимания платоновской элитопедагогики.

«Элитопедагогика Платона». Касаясь вопроса воспитания, которому вся Античность уделяет достаточно пристальное внимание, мы должны, в первую очередь,обратить внимание читателя на то, кого предлагали древние философы воспитывать по предложенной ими идеальной схеме («учебному плану»). Платон, а вслед за ним и все остальные именитые знатоки античной «педагогики» (Аристотель, Зенон, Цицерон, Сенека и многие другие, а практически все знаменитые философы того времени занимались частной преподавательской деятельностью), считали, что их совершенная система образования не подходит для массового тиражирования, а может быть пригодна только для представителей высших классов, т.е. для тех, кто может получить «высшее образование» в крупных философских центрах, как, например, те же самые Афины. Через это сами прошли все выше названные философы, и, по-видимому, полагали, что это самый наилучший путь познания (т.е. совершенствования сознания).

Что касается самого Платона, то, деля свое идеальное общество на «классы», он провозглашает вторым основным условием этого государства создание системы общественного воспитания граждан, а точнее — двух высших «классов». Эта система общественного воспитания тщательно им разработана и регламентирована в «Государстве» (535с — 541b), причем она распространяется у него и на женщин, правда, добавляет он, на «тех женщин, у которых есть на это природные способности» (Там же,540с).

Элитопедагогика Платона базируется на принципе антропоэлитизма. Согласно этому принципу, человек есть самое совершенное существо в мире. Но важнее всего является то, что это совершенство имеет саморазвивающийся характер: «Мы считаем человека существом кротким... если его счастливые природные свойства надлежащим образом развиты воспитанием, он действительно становится кротчайшим и божественным существом. Но если человек воспитан недостаточно или нехорошо, то это — самое дикое существо, какое только рождает земля» (Законы, 766а). Этому замечанию Платона созвучна мысль Аристотеля, гораздо более определенная и четкая. Человек, живущий в системе государственных законов, — «совершеннейшее из творений», а «вне закона и права занимает жалкое место в мире». Природа дает человеку интеллектуальную и моральную силу. Однако без нравственных устоев человек «оказывается существом самым нечестивым и диким».

Надлежащее воспитание, по мнению Платона, должно оказаться в силах сделать и тела, и души прекраснейшими и наилучшими. Воспитание человека должно идти с малых лет наиболее правильным образом. Академик приходит к выводу, что в правильной жизни надо довольствоваться средним путем, избегая как излишние страдания, так и неумеренные наслаждения. Этим, нечто средним, Платон считает состояние радости. «Тот из нас, кто намерен стать божественным человеком, должен стремиться к подобному состоянию» (Там же,792d),- заключает он.

«Самое прекрасное из того, что имеют лучшие люди», является их воспитанность. Что такое воспитание? Согласно Платону, под воспитанием следует понимать то, что «с детства ведет к добродетели, заставляя человека страстно желать и стремиться стать совершенным гражданином, умеющим согласно справедливости подчиняться или же властвовать» (Там же,643е). Цель воспитания, как мы видим, является совершенство. Платон несомненно рефлексирует и многое, если не все, в его элитопедагогике идет от него самого. Поэтому его элитопедагогику мы можем понимать и как этико-эстетическую рефлексию прекрасного и совершеннейшего бытия в человеческом сознании.

Проблеме отбора правителей и их воспитанию (селекции элиты) у Платона посвящено достаточно много места в «Государстве»(III. 412с — 416с; VII. 535а — 538с).

С чего начинает Платон свою элитопедагогику?

Прежде всего, с выявления у ребенка склонности к такого рода воспитанию. «Надо отыскивать не только людей благородных и строгих нравов, но и обладающих также свойствами, подходящими для такого воспитания» (Государство,535а-с),- заявляет он и тут же поясняет, что у этих избранных должна быть острая восприимчивость к наукам и быстрая сообразительность. Ведь души робеют перед могуществом наук гораздо больше, чем перед гимнастическими упражнениями, эта трудность ближе касается души, это ее особенность, которую она не разделяет с телом». И далее: «Надо искать человека с хорошей памятью, несокрушимо твердого и во всех отношениях трудолюбивого... это должна быть исключительно одаренная натура». Платон с горечью признает, что ошибка его (и нашего тоже) времени состоит в том, что мудрость недооценивают, что за философию «берутся не так, как она того заслуживает»: «Не подлым надо бы людям за нее браться, а благородным... Прежде всего, — продолжает далее Академик, — у того, кто за нее берется, не должно хромать трудолюбие, что бывает, когда человек трудолюбив лишь наполовину, а наполовину — ленив. Это наблюдается, если кто любит гимнастику, охоту и вообще все, что развивает тело, но не любит учиться, исследовать, не любознателен — подобного рода трудности ему ненавистны. Хромым можно назвать и того, чье трудолюбие обращено на трудности, противоположные этим». Что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость. Не умеющий это различать — будь то частное лицо или государство, — сам того не замечая, привлечет для тех или иных надобностей — в качестве друзей ли или правителей — людей, хромающих на одну ногу и подобных. «А нам как раз этого-то и надо избежать. Если мы подберем людей здравых телом и духом и воспитаем их на возвышенных знаниях и усиленных упражнениях, то самой справедливости не в чем будет нас упрекнуть, если мы возьмем неподходящих для этого людей, то всё у нас выйдет наоборот, и еще больше насмешек обрушится на философию» (Там же,535с- 536b). А это был бы величайший позор, и, прежде всего, для самого Академика, чьи идеи легли в основу всей последующей элитопедагогики.

Платон исключительно сосредотачивается на проблеме воспитания одной только будущей элиты. Саму же элиту он подразделяет непосредственно на саму элиту («класс» стражей) и на сверх- или суперэлиту («класс» философов-мудрецов, правителей его идеального государства). В идеальном государстве должен быть соответствующий ему идеальный человек. И Платон действительно рисует картину того, «каким он, по-настоящему, должен быть».

Платоновская методика элитопедагогики исходит из того, какую роль в идеальном государстве должен играть будущий представитель класса стражей. Так как деление на классы у Платона происходит по «природным задаткам» конкретного человека, то главным житейским качеством такого субъекта будет его профессионализм. Солдат не обязан шить себе сапоги, а сапожник — воевать вместо солдата. Каждый должен делать то дело, к которому имеет больше всего наклонность. «Профессионализм класса стражей более всего несовместим с другими занятиями, так как оно требует особого мастерства и величайшего старания. Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки». В деле охраны государства требуются «юноши хорошего происхождения», обладающие мужеством, главным отличительным качеством которого будет являться «яростный дух». Однако, они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля. Но где найти такого человека, который бы был одновременно и кротким, и отважным? Ответ Платона прост — его следует правильным образом воспитать.[328]

Страж — это благородное животное и «белокурая бестия», Ницше прямой его аналог, если не одно и то же.[329] Страж — сверхчеловек, отчего и воспитание его должно носить элитарный характер. Безупречный страж по своей природе будет проворным и сильным, справедливым, а также будет обладать стремлением к мудрости и познанию. Для Платона «стремление познавать и стремление к мудрости — это одно и то же». А страж по природе своей души должен стремиться к мудрости.

Выращивание и воспитание стражей должно носить двоякий характер: «Трудно найти лучше /воспитание/ того, которое найдено с самых давнишних времен. Для тела — это гимнастическое воспитание, а для души — мусическое» (Там же,376е). Мусическое воспитание предшествует гимнастическому и включает в себя словесность, которая делится на истинную и ложную. Ложная словесность есть миф. Роль мифов в воспитании стражей очень велика. Это начало воспитания, и воспитатель должен строго следить за их отбором. Он должен рекомендовать родителям будущего стража (а эта начальная стадия воспитания проходит еще в домашних условиях), что и как рассказывать детям из мифов. Ложь Гомера и Гесиода о пороках богов надо рассказывать тайно и лишь тем, кто уже для этого подготовлен, иначе несправедливые поступки Урана или Кроноса будут служить примером для подрастающего поколения. Поэтому первые мифы, которые слышат дети в своей жизни еще из уст своих матерей, должны быть очищены от этого поэтического разврата и самым заботливым образом направлены к добродетели. Уже в этом юном возрасте человек должен стремиться к тому совершенству, которым обладают боги, главным качеством которых является истина. Отсутствие истины — это укоренившееся в душе невежество, свойственное человеку, введенному в заблуждение: «Словесная ложь — это уже воспроизведение душевного состояния, последующее его отображение» (Там же, 382b). Чем оправдывает Платон цензуру мифа? Извиняясь перед Гомером за то, что он предлагает вымарать из его стихов явно лживые и вредные для юношества сцены, Академик утверждает, что воспитание идеального человека должно начинаться с правильно поставленной речи. Благоречье (евфемия), однако, это не только благоговейная молитва, но и благоговейное молчание (Законы,800b-801е). Евфемия не может содержать в себе ложь. Ложь противна как богам, так и людям. Поэтому, умалчивая о поэтической лжи молодежи, цензор мифа совершает благое дело – он сеет истинное знание в сознание будущего человека элиты.

В воспитании «достойного человека» велика роль и поэзии. Отбрасывая в сторону все низменное, что «особенно простым людям», Платон советует обращать более пристальное внимание на благородные поступки прославленных героев. Он затушевывает пороки Ахилла или Феникса, потому что страшится поверить тому, чтобы столь благородные люди могли совершать такие низкие поступки. Герои — дети богов — опорочены поэтами. Герой — идеал, пример совершенства, и брать взятки, убивать пленных или прелюбодействовать он не может, ибо его добродетель не терпит этих гнусностей (Государство, 391а — 393а). Дела героев достойны упоминания именно вследствие их природного достоинства, а не из-за их недостатков. Пороки, приписанные им поэтами, являются на самом деле не их собственными, а пороками самих поэтов, их тайнами, скрытыми от общества нереализованными желаниями. Стражи должны с детства подражать мужественным, смелым, рассудительным и свободным людям: «А того, что несвойственно свободному человеку и что вообще постыдно, они и делать не должны... чтобы из-за подражания не появилась у них склонность быть и в самом деле такими» (Там жe,395с-е). Если таким подражанием заниматься с детства, то оно входит в привычку и в природу человека — меняет и наружность, и голос, и духовный склад.

Главнейшее воспитательное значение мусического искусства — как можно глубже проникнуть в потаенные части человеческой души: ритм и гармония поэзии и музыки «несут с собой благообразие, а оно делает благообразным и человека, если он правильно воспитан, если же нет, то наоборот. Кто в этой области воспитан как должно, тот очень остро воспримет разные упущения и недостатки в природе и искусстве. «...он будет хвалить то, что прекрасно, и, приняв его в свою душу, будет питаться им, и сам станет безупречным: а безобразное он правильно осудит и возненавидит с юных лет, раньше даже, чем сумеет воспринять разумную речь; когда же придет пора такой речи, он полюбит ее, сознавая, что она ему свойственна по воспитанию (Там же,401d-402b).

Взаимообусловленность мусического и гимнастического воспитания приводит к гармонии (калокагатии), хотя Платон и допускает перевес в сторону первого. Известное ныне всем выражение «в здоровом теле — здоровый дух» есть перевернутая формула Платона, гласящая, что «хорошее душевное состояние своими добрыми качествами обуславливает наилучшее состояние тела» (Там же,403d). Впрочем, Платон здесь является тайным комментатором своего заклятого недруга Демокрита, как-то заметившего, что людям «следует больше заботиться о душе, чем о теле, ибо совершенство души исправляет недостатки тела, телесная же сила безрассудна, нисколько не улучшает душу...»

Здесь и далее Платон исходит из того, что «правильное воспитание и обучение пробуждает в человеке хорошие природные задатки, а у кого они уже были, те, благодаря такому воспитанию, становятся еще лучше — и вообще, и в смысле передачи их своему потомству, что наблюдается у всех живых существ» (Там же,424а). Главное при этом, чтобы соблюдался главный принцип такого обучения — необходимо, чтобы обучение не носило принудительной формы (Там же,536d). Кто получил «безупречное воспитание», - утверждает Платон,- тот всегда бывает расположен к самовоспитанию, которое и приводит человека к совершенству (Там же,425е).

Практическое воплощение элитопедагогических идей нашло свое отражение в созданной Платоном в садах Академа, учебном заведении, которое просуществовало более 900 лет (с 385 г, до н.э. по 529 г. н.э.) и было закрыто императором Юстинианом как рассадник языческой ложной мудрости.

Академия. Платон неспроста выбрал этот тихий и живописный уголок за пределами Афин, возле реки Кефиса, среди широколистных платанов и старых маслин, серебристых тополей и густых вязов там, среди видневшихся там и здесь статуй муз и жертвенников этим богиням искусства.[330]

Что же представляла собою платоновская Академия? Это был союз мудрецов, служивших Аполлону и музам. Недаром сам дом Платона назывался «домом муз», «Мусейоном». Главой школы, или схолархом, был Платон. По закону должность главы

Академии была выборной, но обычно глава школы сам назначал своего преемника (сам Платон назначил своим преемником своего племянника Спевсиппа). С именем каждого нового схоларха в дальнейшем связывались разные периоды в развитии школы, и она получила название Академии первой (иди Древней), второй (или Средней), третьей (или Новой) и т.д.

Вначале Платон беседовал, прогуливаясь со своими учениками под деревьями в роще Академа, а затем в своем доме, где устроил святилище муз и так называемую экседру, залу для занятий. По примеру пифагорейцев занятия были двух типов: более общие, для широкого круга слушателей, и специальные, для узкого кружка посвященных в тайны философии. Занятия проходили по строгому распорядку. По примеру пифагорейцев, живших издавна строгими общинами аскетического типа, ученики спали мало, бодрствуя и размышляя в тишине. Они устраивали совместные трапезы, воздерживались от мяса, возбуждаюшего сильные чувства страсти, питались овощами, фруктами (сам Платон очень любил сушеные плоды инжира) и молоком; старались жить чистыми помыслами. На обеды в Академию иной раз приглашались друзья Платона, но скромность совместной трапезы оставалась неизменной. Традиции в Академии строжайшим образом соблюдались и нарушать их никому не было разрешено. А уж права основателя школы, ее главы и хозяина всех владений соблюдались неукоснительно.

Чтобы содержать в порядке дом и сад, следить за трапезами, кухней и жертвоприношениями на каждый день месяца, из числа слушателей назначались «архонт», или глава учеников, а также «приноситель священных жертв» и «служитель муз». Наряду с учителями преподавали их помощники из числа оканчивающих и уже опытных учеников. Здесь занимались не только философией, математикой и астрономией, но и литературой, изучали законодательства разных государств, естественные науки, в том числе ботанику. Некоторые из учеников особенно увлекались изучением природы и ее законов, в числе таковых был Аристотель, двадцать лет проведший в стенах платоновской Академии и только в сорок лет, зрелым ученым, уже после смерти Платона, получивший возможность открыть свою собственную школу — Ликей.

Платоновская Академия впервые в античности с успехом объединила в своих стенах разнообразные науки, большое количество слушателей, привела в систему и выработала строгие методы преподавания. Среди учеников Платона в Академии были даровитые люди, которые в дальнейшем с увлечением занимались не только философией, но и активной государственной деятельностью. Некоторые сведения об ученичестве ряда известных и даже знаменитых лиц у Платона, по мнению А.Ф.Лосева, может быть, и преувеличены, но важно то, что историческая традиция упорнейшим образом приписывала Платону именно тех, а не других учеников.

По мнению Дж.Реале и Д.Антисери, цель школы состояла не в том, чтобы собирать знание для эрудиции, но в том, чтобы формировать через определенным образом организованное знание людей нового типа, способных обновить государство. В основе лежало убеждение, что знание облагораживает людей, а значит, через последних, общество и государство. Этими же авторами отмечается, что в последнее время на первый план вышла проблема так называемых «ненаписанных теорий», которая усложнила «платоновский вопрос». Они полагают, что от решения этой проблемы зависит корректная постановка платоновского вопроса и понимание значения платонизма в античной истории.

Древние источники свидетельствуют, что Платон в стенах Академии вел курсы под названием «Вокруг Блага», не желая видеть их записанными.[331] В них шла речь о последней высшей реальности, предельных основаниях и первопринципах, причем Платон добивался от учеников их понимания через суровую систему воспитательных методов. Учитель был убежден, что знание об этих последних основаниях нельзя передать иначе как посредством приуготовления и строжайшего самоконтроля, а это может иметь место только в живом диалоге и в режиме оральной (устной) диалектики.

В своем VII «Письме», адресованном «родственникам и друзьям» Диона, Платон пишет: «Глубокое проникновение в каждую из этих ступеней, подъем или спуск от одной из них к другой с трудом порождают совершенное знание — и то лишь у того, кто одарен по природе. Но если кто от природы туп, а таково состояние души большинства людей в отношении учения и так называемого воспитания нравов, или же способности его угасли, то сам Линкей не мог бы сделать таких людей зрячими. Одним словом, человека, не сроднившегося с философией, ни хорошие способности, ни память с ней сроднить не смогут, ибо в чуждых для себя душах она не пускает корней. Так что те, кто по своей природе не сросся и не сроднился со всем справедливым и с тем, что именуют прекрасным, — пусть они даже то в одном, то в другом и проявляют способности или память, — как и те, кто сроднился с философией, но не обладает способностями и лишен памяти, никогда не научатся, насколько это вообще возможно, истинному пониманию того, что такое добродетель и что такое порок. Всему этому надо учиться сразу, а также тому, что есть ложь и что — истина всего бытия, причем учиться с большим напряжением и долгое время... Лишь с огромным трудом, путем взаимной проверки — имени определением, видимых образов — ощущениями, да к тому же, если это совершается в форме доброжелательного исследования, с помощью беззлобных вопросов и ответов, может просиять разум и родиться понимание каждого предмета в той степени, в какой это доступно для человека. Поэтому ни один серьезный человек никогда не станет писать относительно серьезных вещей и не выпустит это в свет на зависть невеждам. Одним словом, из сказанного должно понять, что, когда кто-нибудь увидит что-то написанное — будь то законы законодателя или другие какие-то письма, — если он сам серьезный человек, он не сочтет все это чем-то столь уж для себя важным, но поймет, что самое для него важное лежит где-то в более прекрасной области, чем эта. Однако, если бы он письменно изложил то, что столь глубоко им было продумано, «тут у него», конечно, не боги, но сами люди «похитили бы разум»(Письмо VII,343с-344d).

Однако, ученики, ассистировавшие Платону в его лекциях, кое-что все же записывали, и, таким образом, до нас эти записи дошли. Платон порицал их, более того, осуждал, считая их вредными и бесполезными, впрочем, признавал, что некоторые из его учеников неплохо поняли его лекции. Поэтому для понимания Платона мы не можем не учитывать эти устно выраженные доктрины, переданные устной традицией. Исследователи заметили, что некоторые диалоги, считавшиеся загадочными, непонятными в прошлом, будучи связаны с устными текстами, обретают четкий смысл.[332]

Общий вывод платоновской элитопедагогики может быть сведен к следующей формуле:»Духовное совершенство человека — дело его собственных рук, и общество обязано всячески ему в этом содействовать и культивировать в своих гражданах тягу к знанию и творчеству».

Лишь вследствие «плохого воспитания», человек может отказаться от «поиска Истины» и довольствоваться «неточным знанием». Большинство же людей «невежественны», ибо их сознание лишено истинных знаний. Исключение составляют лишь те немногие, которые в своих действиях и в образе мышления «твердо держатся философии». (Там же, 340d-341a).