1971. «ГУЛЛИВЕРЫ» В «ОГОРОДЕ»

1971. «ГУЛЛИВЕРЫ» В «ОГОРОДЕ»

В 1971 году мясо, если было, то стоило 1-90 за кг. Но его не было. В магазине «Мясо – рыба», который располагался на Компросе напротив «Кристалла», на лотке лежала груда трупов – синие куры с ногами и головами: бледный гребень, смертные бельмы, тощая волосатая шея. Ее надо было, ведьму, опалять на огне, четвертовать и харакирить перед готовкой. Но хозяйки говорят, те страшные куры были наваристее нынешних. Стоила «синяя птица» – 2-20. Водка – 3-62.

Наступила эра Чебурашки. Первый показ мультфильма состоялся два года назад, и к 1971 году по стране разлилась всенародная любовь к ушастому «бомжику», который строил Дом дружбы. Лучший подарок ребенку – мягкая ушастая игрушка, книжка Эдуарда Успенского – Чебурашкиного папы, пластинка с голосом Клары Румяновой – Чебурашкиной мамы. «Чебурашками» называют детские сады, пивные бутылки, беззащитных идеалистов. Друг Гена – второй номер расчета. Все Гены в стране стали – крокодилы. Про Чебурашку слагают анекдоты.

Наступила эра Дефицита – могильщика коммунизма. Партия его породила (своими органами распределения) – он и Партию, маму свою, схавал, Дефицит. Но не будем забегать вперед.

Мы жили хорошо, от временных трудностей не унывали. По воскресеньям слушали радиопередачу «С добрым утром!», восхитительный щебет: «Вела передачу Галина Новожилова, режиссер Лев Штейнрайх…». Вечером – «Встреча с песней», печальный голос Виктора Татарского: «Нам пишет радиослушательница Мишуткина Дарья Тимофеевна из деревни Ключики…» – еще ничего не сказал, а уже плакать хочется – такой уникальный голос.

А где мне взять такую песню –

И о любви, и о судьбе,

И чтоб никто не догадался,

Что эта песня – о тебе?

У старшего поколения в моде были рубашки на трех пуговках – «бобочки». У молодежи – «водолазки», они же – «битловки». Кофточки-«лапша». Эластичный трикотаж на прилавке выглядел лапшой, зато выгодно облегал девичьи формы. Коварные надевали «лапшу» без лифчика, с мини-юбкой. Транспорт вставал на дыбы, когда «кадры» выходили в таком виде на улицу, старухи лопались от злости, брызжа ядом. А на пышной груди у красавицы – комсомольский значок! Да, такого сильнодействующего аксессуара нынешние модницы не знают.

И куда они все это несли? А на танцы! Танцы зимой были во всех домах культуры и на речном вокзале, летом – в «огороде»: на танцплощадке в саду Горького играли «Гулливеры». Великанский звук их электрогитар властно созывал молодежь с окрестных улиц, а самый фронт «гулливерских» децибел был обращен (знаменательное совпадение) к Дому чекистов. Чекисты три раза в неделю имели счастье слушать виртуозные «соляги» лидер-гитариста Толи Полякова и дикий визг его поклонниц. «Гулливеры» играли «Ventures», инструментал.

Их очень скоро вытеснили с пермского Олимпа поющие группы: «Лесные братья», «Ровесники» (в репертуаре у них были «The Beatles»). В саду Свердлова играли «Рифы» – «Не выходи замуж за железнодорожника» они исполняли лучше авторов. «Shoken Blue» отдыхало, как они играли – бас-гитара РЕВЕЛА!

Источники тогдашнего кайфа: электрогитара – черная, элегантная, «Музима Этерна Делюкс» с усилителем «Регент-60», ударная установка «Трова». Ниже разрядом: свердловская «Тоника», самодельная басовка в виде скрипки (как у Маккартни!) со струнами от рояля, ударная «тройка»: барабан, тарелка, «чарлик»- хэт. И, конечно, «Ионика». Сюда же неизбежно рифмуется портвейн «777».

В ребячьей жизни тогда гигантское значение имела «улица». Это сейчас все дети по домам сидят, от «ящика» не оторвать, а тогда смотреть было нечего – дети носились во дворе, играли в тысячу игр, осваивали окрестности, бились с врагами. Самый страшный тогдашний враг – шпана, организованная и безжалостная. Но по отдельности они все были дураки, простодушные парни, наври им при встрече, что знаком с их «шишкарем», – отступятся. Первобытное почитание вождя. Именем «шишкаря» они собиралась в «шоблы» до ста рыл, зловещей толпой шли «махаться» с чужим племенем. Вне толпы – добродушные Сашки и Сережки, в толпе могли убить.

Молодежь постарше топталась на «пятаке» перед «Кристаллом». Слова «тусовка» еще не знали, а неформальные группы с лидерами, явками и собственной тематикой встреч уже были: студенческие «компании»; отдельно – «мажоры»; их папы-«шишки» – преферансисты и распутники. Помню «рыболовную секцию» юных интеллектуалов – затейников, они дурачили прохожих «живыми картинами» (термин «хэппенинг» к нам пришел позже).

Интересно жили. Где-то в стороне проходила линия Партии. Случайно пересекся. Привел девушку в кино, а там хороший такой парень, искренний, ищет ЧАСТНЫМ ОБРАЗОМ следы сверстника, погибшего на войне. И поет:

Бьют дождинки по щекам впалым,

Для вселенной двадцать лет – мало.

Даже не был я знаком с парнем,

Обещавшим: «Я вернусь, мама».

Что-то тронуло даже, или присутствие девушки расслабило.

И живу я на земле доброй

За себя и за того парня.

Целовались, конечно. Выходим – а на дворе новый почин, комсомольский призыв красными буквами на заборе: «Работать за себя и ЗА ТОГО ПАРНЯ!». Тьфу! Последний раз я купился на лирическом фантике все той же дряни.

Из анекдота: – Ты почему не работаешь? – А я и есть ТОТ ПАРЕНЬ.