1970. ПРО ЛЮБОВЬ

1970. ПРО ЛЮБОВЬ

Лупа времени, круглая, как юбилейный рубль с профилем вождя. Его тоже кто-то любил, вождя.

А мы любили шоколад «Аленка» за 80 коп. Мы были – «акселераты», взрослым мужским басом мы выкрикивали на собраниях детскую чушь. В кино «до 16-ти» нас уже пускали без вопросов. И напрасно, ничего мы в кино не видели, кроме намеков на интим. Зарубежные фильмы были откровеннее наших, но случались недоразумения. Так однажды в школьной курилке прошел слух, что в ДК Свердлова идет «Испорченная девчонка». Побросав «бычки», мы рванули туда, по пути «нашкуляли» денег на билеты, купили, сели – а кино оказалось про малолетнюю воровку. Ничего «такого», ноль. В огорчении мы переломали стулья и убежали. Зато в фильме со спортивным названием «Спартак» мужик держал бабу за грудь целую минуту. Через пару дней грудь из фильма вырезали. А вот интересно, кто этим занимался? КГБ? Обллит? Да сами киномеханики, заразы, вырезали «клубничку», делали из нее слайды и угощали друзей!

Любили «Анжелику», ох, как мы ее любили… В «Комсомольце» шла, третьим экраном, за билетами – убийство. Оттуда уже ничего не вырежешь, там вся ткань фильма пропитана аристократической похотью, его просто сняли с проката, чтобы советского зрителя не нервировать.

Любили футбол. В период игр над городом носился рев болельщиков. Гнездился он на стадионе «Центральном» (ныне «Орленок»), там наша «Звезда» встречалась с «Пахтакором», за их свиданием мы подсматривали через щели забора и с окрестных крыш.

Любили пластинку Ободзинского. Ту самую:

Льет ли теплый дождь,

Падает ли снег –

Я в подъезде против дома

Твоего стою.

Аранжировочка там была – нормальная. «Зарубежную эстраду» обожали, она к нам тогда просачивалась по капле. Вот ее рейтинг по возрастанию: сперва эстрада соцлагеря – Караклаич, Димитров, Готт; над ними – польский рок («Червоны гитары», «Скальды», о! Марыля Родович – она первая вышла на сцену в рваном пончо!), французов не было в природе. На самой вершине господствовали англоязычные исполнители. Боги из богов – надсадные крикуны с мощной бас-гитарой, «drive and shout», грязный «shout». Чистый звук мы прощали только «Битлз». Вкусы других людей для нас не существовали. Любая чужая музыка для нас была – лажа.

«Лажей» – чужой музыкой – для нас было вообще все вокруг: помпа 100-летия Ленина, всенародный субботник, лунный трактор, дурацкие тиражи «Спортлото» по телеку, конкурсы «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!» – всё подлежало осмеянию и уничтожению. Или вот еще – какой-то писатель Солженицын из Москвы «настучал» на нас, на нашу кривую жизнь, иностранцам. Да у нас в лагере за это делали «темную»! Но в этом пункте между нами, парнями, согласия не было, «темную» Солженицыну делала газета «Правда», от которой нас тошнило, приходилось мыслить – так наша стая распадалась на индивиды. В 1970 году в Перми судили «тайное общество» – молодых людей, собиравшихся по ночам у сторожа детсада не вино пить, а читать «диссидентскую» литературу – «Хронику текущих событий» московских правозащитников. Посадили не всех. Мир становился сложнее.

Становились сложнее магнитофоны. Портативный, на батарейках, катушечный – «Орбита», кассетный – «Весна» (у нас на электроприборном выпускали). Подумать только – теперь «Роллингов» можно было слушать на пляже! Излюбленный пляж – КамГЭС, там работали буфеты: «Солнцедар» с ресторанной наценкой стоил 1-70 – образцовая, кстати, мерзость, им «травили негров», «красили заборы», а дурачье, вроде нас, принимало внутрь, да еще в жару. «Солнцедар» давал невероятную отдачу в голову, потрясающие приключения и тяжелейшее похмелье. Читатель, выживший после «Солнцедара»! Жму твою лапу, ты знаешь жизнь.

«Битлов» путали с хиппи, с битниками. Почти ничего не знали ни о тех, ни о других, ни о третьих. По фотографиям кумиров отращивали волосы до плеч и распускали клеши. С прическами блюстители нравов боролись тремя способами: осмеянием («Ты парень или девица?»), убеждением («Даже битлы постриглись. А ты?»), насилием (да просто – ловили волосатиков и стригли). А брюки-клеш мы шили сами или у молодых портних – пожилые в резкой форме отказывались, и тогда мы вставляли в прямые брюки клинья от колена, цветные клинья – нате вам! Клеши накрывали туфли на высоком каблуке целиком и волочились по асфальту. Радикалы подшивали их бахромой, «молнией», гнутыми монетками. Любили мульт «Бременские музыканты» за точный образ волосатика и еще за талантливую пародию на западный рок.

Любили свою музыку активно, не то, что нынешние. Мастерили своими руками звукосниматели и присобачивали их на простые гитары, втыкали в «кинап» – без штекера, так, на спичках, скорее и – громче, громче! Играли «Ventures» – в переводе с обожаемого английского – сплошной риск…

Лупа времени. Ровно тридцать лет назад, день в день, стояла жара. Я потел с конспектами в руках под палящим солнцем на крыше, безуспешно пытаясь что-то выучить к экзамену и одновременно загореть – двойная пытка. Конспекты были, конечно же, не мои, откуда у меня конспекты. Их дала мне девочка, которая меня любила. Ей ничего не надо было от меня, она была искренне рада, что я существую, что ей есть кому писать, не ожидая ответа. А я чувствовал себя идиотом, потому что ответить мне было нечем. Но я тогда понял простое правило: настоящая любовь никогда не говорит: «Дай», она всегда говорит: «На». Девочку звали – Любовь. Через несколько лет она умерла от родов, мне сказали: «Ее больше нет». Я не верю этому, предпочитаю думать, что она теперь – ангел и реет между нами, спасая нас, давая нам шансы без счета и не спрашивая ни о чем…