Театр жизни

Театр жизни

Конечно, избирательные кампании стали с 90-х годов неотъемлемой и весьма увлекательной частью нашей жизни, но они не могли длиться непрерывно, отвлекая людей от повседневных забот и суровых будней.

Поэтому основными средствами хоть чуточку разнообразить свою скучную, нелегкую жизнь для большинства обывателей продолжали оставаться привычные дебильные юмористические телепередачи, КВНы (клубы веселых и находчивых, хотя страна нуждалась в умных и работящих), «мыльные оперы», а иногда и настоящие суды. Причем именно судебное заседание по какому-нибудь конкретному делу (куда можно было прийти бесплатно любому желающему) давало зрителю стопроцентную гарантию того, что его тяжелая, неудачная жизнь после увиденного казалась не такой уж плохой и безнадежной. На некоторое время.

Когда в 1991 году, в ходе первой избирательной кампании президента России, еще никому не известный Владимир Жириновский, отвечая на вопрос телеведущей московского канала о членах семьи и детях, вдруг заявил, что его сын — подлец, это вызвало шок. Шокирована была телеведущая — пожилая женщина, задававшая аналогичные вопросы всем кандидатам в президенты, шокированы были и сами кандидаты, рассказывавшие перед этим, сколько у каждого из них детей, какие они все хорошие и чем занимаются.

Но Жириновский, казалось выпаливший это слово спонтанно, под впечатлением каких-то своих свежих переживаний, на самом деле знал, что говорит. Десятки миллионов людей, смотревших ту передачу, хотя и смеялись над откровенным признанием Вольфовича (пришедшего в студию в смокинге и с бабочкой), но сразу же выделили его в группе однообразных во всем соперников. А миллионы из них подумали, что этот мужик такой же, как и они, ведь и у них самих дети не слушаются, не хотят учиться или работать. А с другой стороны, значит, их жизнь не такая уж и неудачная, если даже у такого мужика в смокинге, как Жириновский, сын подлец. И эти миллионы отдали свои голоса Жириновскому.

Владимир Вольфович конечно же всех надул: его сын был и есть вполне нормальный молодой человек, который уже тогда работал, поступил учиться и впоследствии стал надежным помощником своего отца. Чего, к сожалению, не скажешь про детей его тогдашних соперников, присутствовавших в телестудии.

Но не об этом речь. Это лишь яркий пример того, что желают видеть и слышать многие миллионы людей, которые следят за политическими дебатами. То же самое можно сказать и о тех из них, кто любит посещать заседания судов или хотя бы смотреть их постановочное, приглаженное и упрощенное воплощение на телеэкране.

Впрочем, есть люди (и таких, видимо, немало), которые и эти постановочные, телевизионные судебные процессы воспринимают всерьез, как настоящие. К примеру, я сам слышал, как в 2010 году один из подсудимых по громкому делу, связанному с убийством и бандитизмом, требовал допустить в зал суда журналистов с видеокамерами, мотивируя это тем, что «по телевизору же показывают такие процессы с участием суда присяжных»!..

Да, люди любят смотреть судебные процессы, и вовсе не для повышения своих юридических знаний. Их привлекают там чужие страдания, боль и чужое горе. И, видя все это, зрителям кажется, что их собственное горе, их личные страдания не такие уж и большие, а боль вполне можно и перетерпеть.

Но я не стану рассказывать душещипательные истории, наполненные страданиями и горем потерпевших, подсудимых и их родственников. Я расскажу то, что, как правило, остается за рамками интересов публики и прессы и что происходит чаще всего тогда, когда ни тех ни других в зале судебных заседаний обычно не бывает.

Я расскажу о свидетелях.

Свидетели бывают разные: бывают темные, бывают ясные.

Вот такого ясного свидетеля и пригласил я как-то раз в суд для дачи показаний по одному из самых резонансных дел, рассматриваемых в 2005–2006 годах в Иркутске.

И фамилия у него была подходящая — Ясный. Точнее, то был его творческий псевдоним, так как свидетель являлся тогда (и является поныне) одним из самых популярных в регионе музыкантов. И хотя по паспорту он — Игорь Несынов, но большинство людей знают его как певца и композитора Игоря Ясного.

Никакого криминального аспекта в наличии псевдонима у моего свидетеля не было и нет! Но в это упрямо не хотел верить один из гособвинителей на том процессе, некто Сергей Плохотнюк — еще сравнительно молодой, но почему-то уже с трудом соображающий и плохо выражающий свои мысли прокурорский работник. Те, кто его знал поближе, говорили, что, возможно, это последствия чрезмерного употребления пива. Но я в это не верю. Хотя в любом случае с такими данными и с такой фамилией — Плохотнюк (или Плахотнюк, что в общем-то не намного лучше) — он вряд ли будет генеральным прокурором.

Весь процесс со стороны гособвинения фактически тащил на себе его более опытный и старший по званию коллега. Но иногда Плохотнюк тоже открывал рот.

Итак, после того, как Игорь Ясный ответил на все вопросы защиты, Плохотнюк и взял слово. Коротко подстриженный, с торчащим вперед чубчиком, нахмуренным лбом и юношеским румянцем на щеках, гособвинитель с полминуты пыжился, но потом все-таки спросил:

— Скажите, свидетель, вас когда-нибудь вызывали в милицию?

— Да, — сказал Ясный.

Плохотнюк заерзал на стуле:

— Расскажите.

Здесь надо пояснить, что Игорь Ясный — интеллигентный, спокойный и, я бы даже сказал, очень мягкий человек. Он родился и вырос в Таллине, в семье известных художников, получил консерваторское музыкальное образование, как музыкант и певец работал со многими популярными советскими и российскими артистами. Но по своему мягкому, застенчивому характеру Игорь напоминает мне моих питерских друзей-музыкантов, для которых музыка и дружба — понятия святые. Такое впечатление, что все они следуют трем заветам Валерия Брюсова и, несмотря ни на что (ни на возраст, ни на научно-техническую революцию, ни на изменения в стране и в мире), продолжают «поклоняться искусству, только ему, безраздумно, бесцельно»… И вот такой человек стоял в качестве свидетеля в зале Иркутского областного суда и отвечал на вопросы гособвинителя Плохотнюка.

— Итак, — повторил Плохотнюк, — расскажите, зачем вас вызывали в милицию?

— Да, было такое… — стал вспоминать Ясный. — Примерно полтора года назад. Ко мне в студию приехали два полковника милиции. Или подполковники, не помню. И спросили: «Это вы Игорь Ясный?» — «Да, — отвечаю, — это я. А что такое?» — «Вы, — говорят, — должны проехать с нами».

Привезли в ГУВД, завели в кабинет. А там — генерал. Ну, их самый главный начальник. Он приказал тут же подать чай, кофе, коньяк там, закуску какую-то принесли. Пригласил он меня за стол и говорит: «Игорь Иванович, а не вы ли написали песню «За мужскую дружбу»?»— «Да, — отвечаю, — есть у меня такая песня». — «Игорь Иванович, — он мне, — а вы не разрешили бы нам, нашему милицейскому хору, исполнять эту песню?» — «Да ради бога, — отвечаю, — берите! Пойте на здоровье. Я буду даже рад».

Мы тут же с ним выпили по чуть-чуть, ради такого дела и за знакомство. Поговорили немного о жизни, и все. Меня отвезли назад в студию…

Выслушав это, Плохотнюк еще более нахмурился. Судья и все мы, защитники и подсудимые, смотрели на расстроенного гособвинителя и ждали, что он будет делать дальше.

Подумав с минуту и полистав для вида бумаги, Плохотнюк выдавил из себя второй вопрос:

— А еще был случай, чтобы вас доставляли в милицию? — Он с надеждой посмотрел на свидетеля: — Когда-нибудь…

— Ах да! — воскликнул тот. — Было. Точно, был еще один случай…

Плохотнюк даже расправил плечи.

— Можете рассказать?

— Конечно. Но это было уже позже. Приехали ко мне в студию два полковника. Или подполковника. Но уже другие. Говорят: «Вы Ясный? Проедемте с нами. Тут недалеко».

Приезжаем в ГУВД, заводят в кабинет к тому же генералу. Ну, он меня, конечно, встречает уже как старого знакомого. Тут же принесли чай, кофе, коньяк… И он мне рассказал, что их хор занял с моей песней первое место на конкурсе милицейских хоров. Кажется, в Екатеринбурге. И, значит, поблагодарил меня, а я его поздравил. Посидели, выпили, поговорили. Хороший такой, солидный дядька…

В зале раздались смешки.

Плохотнюк, раскрыв рот, смотрел на Ясного не мигая. А тот, стоя за свидетельской трибуной, учтиво смотрел на него.

— Вопросов больше нет, — произнес, наконец, прокурор.

— Поясните, Игорь Иванович, — сказал я, — а кто был автором этой песни? Вы один?

— Нет, я являюсь только автором музыки, а стихи написал Игорь Иннокентьевич Абанин.

При этих его словах в зале раздался оглушительный смех, так как только что названное имя принадлежало человеку, о котором здесь на протяжении всего многомесячного судебного процесса гособвинители говорили как об одном из основных криминальных авторитетов и лидеров братского ОПС (организованного преступного сообщества).

И тут уж впору было смеяться не только защитникам и подсудимым, но и судье, что он и делал, прикрывая лицо руками. И только гособвинитель Плохотнюк, по-мальчишески насупив брови и обиженно оттопырив губы, сидел, уставившись в одну точку.

Около трехсот свидетелей были допрошены нами на том процессе, и все они опровергли утверждение гособвинителей о создании подсудимыми указанного ОПС или об участии в нем. В результате суд оправдал их всех по статье 210 УК («Организация преступного сообщества»).

И я, несколько раз встречавшийся в Братске с Игорем Абаниным, видел в нем кого угодно: и удачливого предпринимателя, и талантливого организатора спорта — президента Федерации дзюдо Сибирского федерального округа, и создателя знаменитой местной детской спортивной школы дзюдо, и заядлого охотника, и даже поэта, но никак не криминального авторитета. Впрочем, никого убеждать в этом не собираюсь. Особенно тех, кто тупо причисляет к этому мифическому ОПС даже Игоря Несынова, по прозвищу Ясный.

А вот несколько строк из той самой песни на стихи Игоря Абанина «За мужскую дружбу», с которой хор иркутских милиционеров поехал на всероссийский конкурс и одержал там победу:

Мы не знали, что у нас получится,

Ноша ожиданья тяжела,

Вера и Надежда нам попутчицы,

Да мужская дружба лишь была.

Время неуклончиво отмерило

Все, что было так или не так,

А мужская дружба все проверила,

Отразила истину в делах.

За мужскую дружбу

подниму бокал,

О таких друзьях

я и не мечтал.

Вы мне Богом посланы,

посланы Судьбой,

Нас теперь вовек

не разлить водой.

За мужскую дружбу

подниму бокал,

За друзей, кто рядом

и тех, что потерял.

Мы печаль и радость

делим пополам,

Если будет нужно,

жизнь свою отдам…

В марте 2005 года Игорь Абанин подарил мне две свои книги стихов «Жить человеком тяжело» и «Театр жизни». Это, без всякого преувеличения, уникальные издания, несущие на себе отпечаток нашего времени. Их содержание (незамысловатые, но искренние стихи на вечные темы дружбы, любви, верности, стихи о родителях и о детях, о своем родном крае и большой родине) полностью вписывается в жанр так называемого русского шансона — уникальной субкультуры, присущей только народам бывшего Советского Союза. А вот дизайн книг, выполненный в стиле «китч а-ля рус» и идеально соответствующий их содержанию, просто бесподобен! Будь эти книги представлены на какой-нибудь международной книжной выставке, я думаю, они вполне могли бы получить там заслуженные награды и в любом случае не остались бы незамеченными.

Хотя и без выставок эти две книжки привлекли к себе внимание читателей. Особенно из числа сотрудников уголовного розыска. Причина в том, что при оформлении книг автор использовал фотографии своих друзей, которым он посвящал стихи и которые числились у иркутских ментов в списках братского ОПС. А кроме того, там же были опубликованы и фотографии их родителей, любимых учителей и тренеров, жен и детей… Полная портретная галерея известных братчан и членов их семей!.. Неудивительно, что я уже не единожды натыкался в материалах различных уголовных дел на фотокопии страниц из этих книжек.

Но что доказывают все эти фотографии? Ровным счетом ни-че-го! Это просто история жизни, дружбы и любви нескольких славных русских парней, которые, по выражению Михаила Скрипника, были детьми 90-х. Миша, Игорь, Дима, Олег, Слава, Вадик, Сергей, Вадим, Саша… Всех и не перечислишь. Они вместе учились, они гуляли друг у друга на свадьбах и вместе крестили своих детей, они поддерживали друг друга в трудную минуту и никогда не оставляли в беде. Они занимались бизнесом и вкладывали деньги в свой родной город, благоустраивая и украшая его, заботясь о будущем своих детей, а также о благополучии стариков.

Точно так же поступал и Геннадий Коняхин со своими товарищами в Ленинске-Кузнецком, и многие другие дети 90-х по всей стране, восстанавливая церкви, открывая гостиницы и современные кинотеатры, культурно-развлекательные и торговые центры, спортивные залы и бассейны, там, где раньше десятилетиями царили бездуховность, нищета и разруха.

Побывав в 90-х за границей, увидев, как там живут обычные люди, эти ребята захотели изменить жизнь к лучшему и в своих родных краях. Сильные, энергичные и жесткие в борьбе с окружавшим их тогда миром, они были, по сути, сентиментальными романтиками и не понимали, как опасно в России быть на виду.

Теперь, спустя пятнадцать и более лет, когда они остепенились, обзавелись семьями, обросли вещами и удобствами, став более уязвимыми, судьба порой начинает играть с ними злую шутку, наказывая за то, что было и чего не было в те далекие годы.

Кто-то скажет, что наказания без преступления не бывает. Наверное, это так. И они далеко не ангелы. Но также очевидно и то, что люди могут ошибаться в своих оценках, как могут ошибаться и суды. И когда теперь кто-то, тоже далеко не ангел, не зная близко этих парней, распространяет о них всякие бредни, я воспринимаю его слова как банальную месть неудачника тем, кто оказался более умен, решителен, талантлив и успешен.

Выступая в конце 2006 года с последним словом в суде, Михаил Скрипник потряс присутствующих вот такой рассказанной им историей.

«Ваша честь, — обратился он к судье, — я заядлый охотник, как и многие сибиряки. У меня есть охотничье оружие и собаки, обученные выслеживать и загонять зверя. Однажды, охотясь в тайге, собаки бросились в чащу, привлекая мое внимание своим бешеным лаем. Я подобрался поближе и, увидев мелькнувший за кустами смутный силуэт какого-то крупного животного, вскинул карабин. Собаки заставили зверя прижаться к толстому дереву, которое мешало мне рассмотреть его и точно прицелиться. Я сделал несколько шагов в сторону. До цели было все так же далеко, и по-прежнему мешали ветки кустов, но я уже видел большое черное пятно. Пятно было неподвижно, в то время как мои собаки носились вокруг и заходились в лае. Хорошенько прицелившись, я уже готов был нажать на спуск, но тут вдруг понял, что передо мной у дерева стоит человек… Какой-то бомж. Забрел в тайгу и жил там. И что я сделал? В первую очередь я избил собак. И я лишил их в тот день мяса. А это для них серьезное наказание, так как, когда собака на охоте загоняет зверя, она получает кусок его мяса. Сейчас, ваша честь, охотник вы. Гос обвинители — собаки, которые загнали вместо зверя человека. Присмотритесь внимательней, не спешите нажимать на спуск. Я не медведь, не зверь. Я — человек…»

В тот момент в зале, кроме жены Михаила и двух моих московских коллег, случайно оказавшихся в Иркутске и зашедших в областной суд, чтобы со мной повидаться, никого не было. Журналистов и публику интересовал приговор, который был уже не за горами. И главное они пропустили.

А судья с «юридической» фамилией Поправко на спуск действительно не нажал.

Гособвинение просило признать Скрипника виновным по всем десяти пунктам предъявленного ему обвинения и приговорить к пожизненному заключению, то есть фактически к смерти.

Но суд, полтора года рассматривавший это непростое дело, оправдал Михаила по пяти из них, включая и уже упомянутую мною «организацию преступного сообщества» — самый принципиально важный для иркутских прокуроров пункт обвинения! Чего местные, подментованные журналисты постарались не заметить, а напрасно. Ведь с того момента они и все иркутские обыватели могли спать спокойно: суд своим приговором подтвердил, что никакого организованного преступного сообщества в городе Братске не существует!

В результате Михаил получил хотя и строгое наказание, но это была все же возможность жить, возможность увидеть наконец свою маленькую дочку, родившуюся после его ареста, а потом оказаться и на свободе.

А Игорю Ясному через несколько лет я предложил принять участие в работе над музыкальным альбомом ЛИМОNOFF. И Игорь написал и исполнил для него чудесную песню под названием «Дом» — такую же добрую и светлую, как и он сам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.