Озарения Лимонова, или Божий промысел

Озарения Лимонова, или Божий промысел

Когда летом 2002 года Следственное управление ФСБ России завершило расследование уголовного дела в отношении Эдуарда Савенко (Лимонова) и пяти его однопартийцев, обвиненных сразу по четырем статьям УК, а Генеральная прокуратура РФ решила направить это дело для рассмотрения из Москвы в Саратовский областной суд, мы (защита и обвиняемые) инстинктивно выступили против.

Нам казалось, что лучше было бы, если бы данное дело рассматривал все же Московский городской суд.

Мы полагали (и не без основания), что Генеральная прокуратура делает это специально. Во-первых, чтобы отправить громкое дело подальше от Москвы и столичной прессы (а в тот период в России, когда Владимир Путин правил всего второй год, а премьер-министром еще был Михаил Касьянов, существовала реальная свобода печати и множество независимых СМИ, включая и телевидение). А во-вторых, чтобы лишить обвиняемых помощи их московских защитников, которые вряд ли бы (по разумению прокуроров и чекистов) решились уехать из Москвы в далекий провинциальный Саратов для участия в непрерывном процессе, обещавшем быть очень долгим.

Почему в Саратов? Потому, что именно там, в начале 2001 года, группа нацболов купила у… чекистов (выступавших под видом членов местного отделения баркашовского «Русского национального единства») шесть ржавых автоматов Калашникова и около сотни патронов к ним.

Фактически, эта «контрольная закупка» была обычной чекистской провокацией, которая в материалах уголовного дела гордо именовалась «спецоперацией». (Одновременно чекисты подбирались с подобными предложениями к нацболам и через их брянскую организацию, но там провокаторов раскусили и разумно послали куда подальше, а вот в Саратове провокация удалась.)

Учитывая все эти обстоятельства, Генеральная прокуратура и решила, что лучше всего будет направить дело для рассмотрения в Саратов.

А мы попытались такое решение оспорить в Верховном суде РФ, упирая на то, что покупка оружия не является особо опасным преступлением, а все особо опасные преступления, которые инкриминируются нашим подзащитным (включая и терроризм), были, по мнению самого следствия, совершены обвиняемыми еще ранее, и совершены именно в Москве (где Лимонов писал свои статьи «с призывами к свержению государственного строя», где он постоянно встречался с членами Национал-большевистской партии и якобы «готовил террористические акции и создавал незаконные вооруженные формирования»).

Тем не менее Верховный суд встал в этом споре на сторону обвинения, и дело было направлено в Саратов, а вскоре туда же спецрейсом авиакомпании «Россия», под усиленной охраной спецназовцев ФСБ, были этапированы и шесть лефортовских узников: длинноволосый, бородатый 59-летний Лимонов и пятеро его молодых подельников, среди которых была и одна маленькая хрупкая девушка — Нина Силина.

Но еще до этого (как только стало известно нам намерение Генеральной прокуратуры и всплыло слово «Саратов») Эдуард, на свидании со мной в Лефортово, твердо заявил: «Это судьба!» И попросил не оставлять его, а непременно поехать вместе с ним в Саратов, чтобы там организовать защиту и его, и его товарищей.

«При чем тут судьба?» — возразил я, еще надеясь на Верховный суд. «Нет, это уже предрешено. Судьба…» — стоял на своем Лимонов.

И он рассказал о том, что в далеком не то 1968, не то 1969 году написал стихотворение, о котором вспомнил только теперь. Стихотворение так и называлось — «Саратов», хотя сам он никогда в этом городе не бывал. И в этом стихотворении пророчески говорилось о том, что его будут судить в том городе. Именно в Саратове будет суд над ним!..

Нет, никакой обреченности ни в его голосе, ни на его лице в тот момент не было. Была лишь злая ухмылка и азартный блеск в глазах.

Прошедший снег над городом Саратов

Был бел и чуден, мокр и матов.

И покрывал он деревянные дома,

Вот в это время я сошел с ума…

Вот в это время с книгой испещренной

В снегах затерянный, самим собой польщенный,

Я зябко вянул. В книгу мысли дул.

Саратов город же взлетел-вспорхнул!

[…]

и белый снег не укрощен,

протест мельчайший запрещен.

И только вечером из чашки

пить будут водку замарашки

и сменят все рабочий свой костюм,

но не сменить им свой нехитрый ум.

И никогда их бедное устройство

не воспитает в них иное свойство

против сей жизни мрачной бунтовать,

чтобы никто не мог распределять

их труд и время их «свободное»,

их мало сбросит бремя то народное.

И я один на город весь Саратов

— так думал он — а снег все падал матов.

[…]

Я образ тот был вытерпеть не в силах,

Когда метель меня совсем знобила

и задувала в белое лицо.

Нет, не уйти туда — везде кольцо!

Умру я здесь, в Саратове, в итоге,

не помышляет здесь никто о Боге,

Ведь Бог велит пустить куда хочу,

Лишь как умру — тогда и полечу.

Меня народ сжимает — не уйдешь!

Народ! Народ! — я более хорош,

чем ты. И я на юге жить достоин!

Но держат все — старик, дурак и воин.

Все слабые за сильного держались

и никогда их пальцы не разжались…

и сильный был в Саратове замучен,

а после смерти тщательно изучен.

В то время, когда Лимонов, вспоминая, читал мне эти строки своего стихотворения, сидя на привинченном к полу стуле в следственном кабинете Лефортовской тюрьмы (где решетки на окне лукаво скрыты за цветной мозаикой стекол), ни он, ни я, конечно, не знали и не могли знать того, что будет с нами через год или два, где и как пройдет в действительности судебный процесс и чем он завершится.

Но в стихах говорилось о смерти. И это звучало ужасно. К тому же опять же этот Саратов!.. Мрачное пророчество, не предвещавшее ничего хорошего.

— У меня случаются озарения. Такое было не раз, — проговорил Эдуард. — А ты бывал в Саратове?

— Бывал, — ответил я подавленно. — Я там учился в институте. Случайно оказался. После армии…

— Ну, вот видишь, судьба! — снова ухмыльнулся Лимонов. — Значит, ты там уже все знаешь.

Меня это обстоятельство мало утешило. И уж совсем не хотелось снова оказаться в Саратове (о котором у меня еще со студенческой, голодной, советской поры сохранялись не самые лучшие воспоминания) ровно через двадцать лет!

Я действительно попал в Саратов случайно: не решался после службы в армии поступать в МГУ на юридический факультет, где был большой конкурс и еще всякие льготные квоты для представителей национальных советских республик, но хотел непременно учиться на дневном отделении. А в советские времена в Москве такой факультет был только один — в МГУ! И тогда я, по настоянию матери, которая нашла каких-то знакомых в Саратове, готовых меня приютить, и где был юридический институт с дневной формой обучения, поехал туда с четырьмя палками дефицитной копченой колбасы.

И вот складывалась ситуация, что теперь мне предстояло туда вернуться уже достаточно известным московским адвокатом да еще в качестве защитника Эдуарда Лимонова!

«Наверное, и в самом деле — судьба!» — подумал я. Но Лимонову тогда ничего не сказал, попробовав с помощью Верховного суда все-таки с судьбой побороться.

А когда мне это не удалось и я уже сел в поезд Москва— Саратов, чтобы съездить на разведку в Саратовский облсуд, чтобы познакомиться с судьями и определить порядок и сроки нашей предстоящей работы, то подумал вот о чем.

Если верить в пророческие озарения Лимонова, в мистику или в Божий промысел, то выходит следующее. Лимонов, мерзавец этакий, напророчил сам себе в стихах суд в Саратове. (Написанное пером не вырубишь топором!) На скрижалях его судьбы это все, следовательно, было записано. А раз так, то в суде у него должен быть и защитник. И значит, уже тогда, в 1968 году, когда я десятилетним пацаном беззаботно гонял с друзьями мяч в подмосковном дворе или украдкой слушал вечерами, как ребята постарше поют под гитару незамысловатые блатные песни о любви к дочери прокурора, на скрижалях и моей судьбы было начертано быть адвокатом у Лимонова в Саратове?!

К счастью, не все в жизни получилось так, как описал это Лимонов в своем стихотворении «Саратов».

Но тут на судьбу Эдуарда повлияло много факторов.

Я думаю, что в лужковской Москве в тот год или в Саратове двумя-тремя годами позже Лимонов получил бы те самые 14 лет лагерей, запрошенные прокурором. И суд бы его вряд ли оправдал по трем самым тяжким обвинениям.

Но это произошло! Время, люди и сам город вмешались в ход судьбы и изменили ее предначертания.

Сотни свидетелей приезжали в Саратов со всех концов России и даже из-за рубежа, чтобы выступить в защиту Эдуарда; сотни журналистов по всему миру освещали этот процесс; губернатор Саратова Дмитрий Аяцков публично заявил (тогда такое было в России еще возможно!), что он не допустит, чтобы Саратов стал «символом тюрьмы и смерти писателя» Лимонова, «которому кто-то пытается залить в горло свинец»; суд под председательством судьи Владимира Матросова оправдал Лимонова и всех подсудимых по обвинению в терроризме, создании незаконных вооруженных формирований и в призывах к свержению государственного строя в России, а также вынес два частных определения за плохую работу и нарушение законов в ходе следствия в адрес генерального прокурора РФ и директора ФСБ!

Надеюсь, свою лепту во все это внес и я. Согласно предначертаниям судьбы.

Это если, конечно, верить в мистику, в лимоновские озарения или в Божий промысел.