Журнал «Часовой» 70 лет назад

Журнал «Часовой» 70 лет назад

До II мировой войны существовала традиция – юным, тогда ещё солидаристам для их текстов предоставляли свои страницы солидные русские зарубежные периодические издания. Долг платежом красен…

Письмо из Прибалтики

В нашем приморском городе волнение и ожидание. Прибыла советская эскадра. Издали впечатление очень неплохое. «Но как люди?», – задумываются все.

Первый официальный визит командного состава. Установленный салют. Советский адмирал и его свита внешне производят впечатление боцманов любого иностранного флота, наших старых российских кондукторов флота.

Наконец, съезжают на берег отпущенные матросы. Удивительно однообразные лица – робкиe, пугливо озирающиеся ребята. Держат себя oчень прилично, но ни шуток, ни смеха, столь свойственных съезжающим на берег морякам.

Первым делом матросы устремляются к витринам магазинов и, разинув рты, смотрят на выставленные товары. Они не верят тому, что вот так просто можно войти в лавку и купить сапоги, бельё, хлеб, сыр, мясо. Они убеждены, и ничто не может разубедить их, что это всё не сделано нарочно для их распропагандирования. Но, так или иначе, пользоваться надо. И вот они заходят в магазины и начинают покупать. Покупают всё, что ни попало, но с опаской и недоверием. Некоторые предусмотрительно захватили с собой старые сапоги и удостоверения о том, что других у данного лица нет. Торговцы тщетно пытаются убедить «творцов новой счастливой жизни», что они могут купить всё им нужное без всяких специальных разрешений. Покупают, но продолжают не верить.

Пытаемся разговаривать с матросами. На все вопросы о том, что делается в СССР, нехотя отвечают: «У нас всё хорошо и наша страна самая свободная в мире». Держатся всё больше группами по 3–4 человека. Очень интересуются «рабочими кварталами» и почему на улицах не видно рабочих. Объясняют им, что никаких особых рабочих кварталов нет, а рабочие одеваются в свободное время «по-буржуйски». Не верят сначала, потом удивляются и смущённо переглядываются, ничего не говоря.

Но матросы во всех отношениях лучше и представительнее красноармейцев, которые начинают прибывать в нашу страну. Это бедно и жалко обмундированные, не по времени года, заморенные люди, всё больше не русского типа. Попадаются и хорошие pyccкие парни, но больше в формах специальных частей, большинство же инородцы. Их сразу же заключают в особые лагери, откуда сообщение с внешним миром крайне ограничено. Эти почти недоступны для разговоров. Офицеры, среди которых много русских, – производят такое же жалкое впечатление. Может быть, в обстановке похода впечатление это было бы другим, но здесь, на улицах европейского города, в стране, где маленькая армия прилично экипирована, а офицеры хорошо одеты, появление этих мешковатых людей, в жалких бумажных гимнастерках, со смешными потугами «на элегантность» (корявые «галифе» и лихо смятые фуражки) производит какое-то дикое впечатление, и местные жители, помнящие старую русскую армию, трудно осваиваются с мыслью о том, что это «тоже pyсские».

Энтузиазма среди красных войск никакого. Какая-то заученная политграмота и робкое оглядывание на начальство и политкомов. Инициативы никакой, наоборот, боязнь её. Боязнь также как-нибудь разоткровенничаться с окружающим населением. Люди ушли в себя и думают какую-то очень и очень невесёлую думу. Но проклятый советский режим заставил их и думы спрятать под личиной тупого равнодушия.

Вот «творцы самой счастливой жизни» перед нами, и ужас и горе закрадываются в души тех, кто ещё любит Россию и надеется на возрождение её народа.

1940 год

Второе письмо из Прибалтики

18–19 октября, по договору, красноармейские части перешли в районе Х. границу, и двинулись походным порядком, а частью поездами для занятия обусловленных пунктов на островах и в Н. порту. При переходе состоялась официальная встреча, игрались взаимно Интернационал и местный гимн и произносились дружественные речи. Путь следования был ограждён полицией, частями гражданской самозащиты, и население не подпускалось ближе известной дистанции для предупреждения провокаций. Магазины и частные дома на пути следования советских войск были закрыты, и всё прошло в порядке.

Местных коммунистов, пробовавших кое-где поднимать голову, заблаговременно выслали с мест на пути следования красных войск или арестовали. Какая-то группа местных коммунистов явилась в полпредство с изъявлением своих чувств и предложением услуг. Их любезно приняли, записали фамилии и сообщили о том местной политической полиции, которая немедленно арестовала делегатов. Подобное происходило и при других попытках местных коммунистов входить в контакт с частями красной армии. Указанные факты, как будто, несомненны и произвели здесь большое впечатление.

От половины октября участились визиты в Н. гавань советских миноносцев, команды которых спускаются на берег, разгуливают по городу, привлекая к себе общее внимание.

Бросаются в глаза: малый рост, истощённость, робость до пугливости, неразговорчивость, подчёркнутая, иногда, неумело смешная вежливость, трудность различить по лицу матроса от офицера, слабая добротность обмундирования и стремление, по-видимому, по приказу, ходить не в одиночку, а группами по 3–4 человека. У всех почти есть деньги, с которыми они бросаются на закупки, главным образом, ботинок, белья, часов, портсигаров, ювелирных безделушек и пр.

Деньги у них есть вот почему: советские червонцы, как известно, не котируются на международной бирже, но по советской официальной расценке, стоит около 16 крон. Фактическая же цена его на чёрной бирже равна 2 кронам, т. е. эквиваленту того, что у нас можно купить за 2 кроны, а в советской России за червонец. Советские матросы, находясь в заграничном плавании, при спуске на берег в иностранных портах получают свои деньги в соответствующей валюте, согласно не чёрно-биржевому, а официальному курсу. И, следовательно, могут купить на эти деньги в 8 раз больше, чем дома в СССР. В результате получается очень интересное и поучительное явление для советских людей: магазины в «голодающей и изнывающей от капиталистического гнёта» загранице ломятся от разнообразных товаров, продаваемых без очередей, карточек, талонов и пр., по ценам, более дешёвым во много раз, нежели дома…

Отмечу ряд характерных сцен:

1) Матрос или офицер приходит в магазин и спрашивает ботинки, вынимает 80 крон (5 червонцев) и страшно удивлён и обрадован, когда получает 68 крон сдачи – прямо не верит своему счастью. С опаской спрашивает, нельзя ли купить ещё одну пару для себя и, может быть, в виде одолжения, ещё пару дамских ботинок. «Да покупайте хоть 10 пар, мне же лучше», – говорит хозяин. Обалдение полное.

2) Матрос приводит в магазин приятеля или старшего, который может удостоверить, что у него лишь одна пара совершенно изношенных ботинок и он нуждается в новой. «Берите, сколько хотите, без всяких удостоверений». Опять обалдение.

3) Матрос покупает ботинки или рубашку и старается вручить в кассе старые: «сдаёт поношенное обратно» и удивляется, что не принимают.

4) Приходит в кафе и, пугливо озираясь, съедает наспех пирожное, уходит, через три минуты возвращается, съедает ещё одно, опять уходит и опять спрашивает, пока ему со смехом не говорят, что он может свободно сесть за столик и съесть любое количество.

Подобных случаев не перечесть.

Публика вступает с ними в разговоры, естественно, вокруг этой же темы о товарах, ценах и пр. Разговаривают неохотно и пугливо. О том, что и как в СССР, – почти не отвечают или, видимо, заученными фразами говорят, что там очень хорошо и что СССР очень сильная страна. Подлинная реакция матросов на всё виденное трудноуловима: слишком они скрытны. Между прочим, некоторые, видимо со слов политруков, высказывают убеждение, что свободная торговля и низкие цены – только декорация, предназначенная для их разложения. На это публика смеётся им в глаза, что на них сильно действует. Особенно поражает их «декорация» рынка, который изобилует продовольствием.

5) Заходит группа матросов на окраину города и спрашивает двоих жителей: «Мы хотим посмотреть, как живут рабочие». «У нас такого специального квартала нет, рабочие живут, где хотят». «А почему же их нигде не видно?» «Как не видно, да мы сами рабочие». «Какие вы рабочие, вы одеты, как буржуи, в вольную одёжу». «Наша рабочая одежда на месте работы, а в городе и дома мы переодеваемся». Опять недоверие и удивление.

Весьма можно предположить, что сравнение с виденным за границей действует на советских людей разлагающе, и не только в Прибалтике, где они не хозяйничали, но и в оккупированных частях Польши, где они хотя и несут разорение, но вступают в совершенно новый мир экономических и бытовых условий жизни. Подобное разложение может принести ряд крупных сюрпризов советской власти, которая, кажется, совершает неосторожность, нарушая прежнюю изоляцию своего населения от иноземных впечатлений. Недавно, по просьбе полпредства, наше правительство издало распоряжение, чтобы население не обращалось с разговорами и расспросами к чинам красной армии и флота, но это, конечно, вряд ли изменит дело.

Состояние сухопутных частей красной армии, которые, минуя столицу, следовали к своим базам на островах и в порт – самое плачевное: народ – карлики и даже какого-то не русского типа – не то мордва, не то черемисы. Пугливость и забитость намного превосходит матросскую. Сапог почти нет – ботинки и обмотки. Обмундирование и снаряжение отвратительны. Техническая часть ниже всякой критики. Вот факт: огромная авто-танковая колонна, перейдя границу в назначенное время, должна была в известный час проходить попутный город в расстоянии около 130 вёрст по прекрасно оборудованному шоссе. Колонна не только опоздала на 8 часов, но и оставила позади себя множество «заболевших» машин, для починки которых были привлечены кузнецы и техники из ближайших пунктов. Что бы делали эти машины на грунте? И машины, и танки выглядят крайне неряшливо и идут в беспорядке, вызывая глумление. Импонирует, конечно, количество (кажется, около 200 танков малого типа).

Старожилы наши удостоверяют, что ничего подобного в смысле убожества, неряшливости и внешнего вида они не встречали среди царских солдат и матросов. – «То были богатыри, щёголи, красавцы, а это нищий сброд перед ними».

Рассказывают о таких сценах:

а) советский легковой автомобиль останавливается у полпредства. Выходит красный офицер и, торопясь, направляется к двери, дверца же автомобиля остаётся распахнутой. – «Товарищ майор, – говорит шофёр, – дверцу надо закрывать» – офицер возвращается и закрывает дверцу.

б) красноармейские части расположены постоем на дачах в окрестностях порта. На одной из дач живёт присматривающая за ней старушка. Красноармеец приносит ей кусок хлеба: «На, бабушка, подкрепись». «Не надо, голубчик, спасибо, с меня хватает, тебе, видно, нужнее». Через некоторый срок приносит кусок масла: «Вот тебе, бабушка, полакомиться». «Спасибо на том, голубчик, у меня у самой целая кадушка стоит нетронутая». Красноармеец стоит в изумлении, вздыхает и говорит: «Господи, кому же верить».

Комментарии, как говорится, излишни.

Февраль 1940 г.

Публикация Антона Васильева.