Л. Троцкий. ТРУД, ДИСЦИПЛИНА, ПОРЯДОК[161]

Л. Троцкий. ТРУД, ДИСЦИПЛИНА, ПОРЯДОК[161]

(Доклад на Московской Городской Конференции РКП 27 марта 1918 г.)

Товарищи! Конференция собирается в дни глубокого внутреннего перелома нашей вообще переломной эпохи и в такой момент, когда настроение не может быть подъемным и боевым. Несомненно, что мы переживаем период внутренней заминки, больших затруднений и, главное, – самокритики, которая, будем надеяться, поведет к внутреннему очищению и новому подъему революционного движения.

Мы ведем свою родословную, как власть, от Октябрьской революции, от которой кое-кто из тех, кто держался в рядах, близких к нам или шел параллельно с нами, склонен теперь как будто отказываться. И еще теперь Октябрьская революция рассматривается многими мудрецами не то как авантюра, не то как ошибка.

Мы, коммунисты, не можем рассматривать вопрос об Октябрьской революции под этим субъективным углом зрения. После 1905 г., в течение ряда лет, предшествовавших революции 1917 года, мы не только предсказывали неизбежность новой революции, но утверждали, теоретически предвидели, что если эта революция придет к победоносному завершению, то она обязательно поставит у власти рабочий класс, опирающийся на все беднейшие слои населения. Наш, оправдавшийся в Октябре, анализ называли утопией. Теперь называют утопией нашу социалистическую перспективу, нашу коммунистическую программу. Но для всех очевиден тот факт, что диктатура рабочего класса, которую мы предсказывали, осуществилась, и что все те «трезвенники», которые видели в этом предсказании утопию и наши субъективные пожелания, оказались отброшенными прочь развитием классовой борьбы в нашей революции.

Февральская революция обнаружила основное соотношение сил: во-первых, совокупность всех имущих, владельческих классов, – совокупность, возглавляемую кадетской партией, внутри которой растворились все противоречия, все антагонизмы между различными группами имущих, именно потому, что революция поставила ребром коренной вопрос о собственности, как таковой, и тем самым устранила разногласия внутри собственнических классов.

Соглашательские группы представляли собой второй большой лагерь революции, политически гораздо больший, чем это отвечало их действительным социальным силам (по причинам, о которых я скажу сейчас несколько слов). Третий лагерь представлял возглавляемый нашей партией рабочий класс и трудящиеся массы, связанные с ним.

Я сказал, что соглашательский лагерь, который наложил свою роковую печать на первую эпоху революции, казался самому себе и другим несравненно более могущественным, чем это на самом деле отвечало социальной природе того слоя, из которого этот лагерь вербовался. Я говорю о той буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, из которой соглашательские партии рекрутировали не только своих вождей, но и свои боевые кадры.

Чем же объясняется тот факт, что в первую эпоху революции партии эсеров и меньшевиков играли руководящую роль и тем задерживали развитие революции, усугубляли разруху и придали всему дальнейшему процессу развития крайне острый и болезненный характер? Это объясняется тем, что наша революция выросла из войны, а война мобилизовала и организовала наиболее отсталые темные народные массы из среды крестьянства, придала им военную организацию и таким путем заставила их в первую эпоху революции оказывать прямое и непосредственное воздействие на ход политических событий, прежде чем эти массы, под руководством пролетариата, прошли хотя бы элементарную политическую школу.

Полки, дивизии, корпуса выбирали своих депутатов в Советы Рабочих и Солдатских Депутатов, наравне с рабочим классом. Но рабочий класс выбирал своих депутатов, исходя из своих естественных трудовых очагов – фабрик, заводов. Крестьяне же выбирали, будучи включены, через посредство государственной машины, в принудительные организации армии, и потому они выбирали не крестьянских депутатов, а полковых, ротных и иных.

Через армию крестьяне были привлечены к непосредственному активнейшему влиянию на ход политических событий, прежде чем, повторяю, политическая школа под руководством рабочего класса дала им для этого необходимые внутренние побуждения и необходимый минимум политических идей. Естественно, что эта крестьянская масса искала для себя представителей и вождей вне себя, и она находила их в среде мелкобуржуазной интеллигенции армии: в вольноопределяющихся, в молодых, более или менее революционных офицерах, словом, в выходцах из буржуазии, которые обладали известными формальными преимуществами перед солдатско-крестьянской массой – умением выражать свои мысли более или менее членораздельно, грамотностью и проч. Вот почему так расплодились в первую эпоху кадры соглашательских партий эсеров и меньшевиков. Они опирались на многомиллионную крестьянскую армию. И поскольку рабочий класс инстинктивно стремился не отрываться от тяжелых крестьянских резервов, он сам обнаруживал известное тяготение к соглашательству, потому что это последнее было для него мостом, связывающим его с крестьянскими и солдатскими массами. Вот та причина, в силу которой в первую эпоху революции эсеры и меньшевики накладывали печать всеопределяющего внимания на ее развитие. Свое внимание они выражали, однако, в том, что не только не приступали к разрешению хотя бы одного из поставленных революцией вопросов, но прямо затягивали, тормозили все вопросы, усугубляли все трудности и придали характер страшного исторического бремени тому наследству, которое досталось нам в Октябре.

Когда внутренней логикой классовой борьбы наша партия, стоящая во главе пролетариата, оказалась у власти, был призван к испытанию третий лагерь, лагерь рабочего класса, который, по всей своей природе, является единственно способным разрешить основные задачи революции.

В смысле политическом и непосредственно боевом, Октябрьская революция прошла с неожиданною и ни с чем несравнимою победоносностью. В истории еще не бывало примеров такого рода могущественного наступления угнетенного класса, который бы с такою планомерностью и быстротой отбрасывал господство имущих, правящих классов во всех частях страны, распространяя из Петрограда и Москвы по всем углам и закоулкам России свое собственное господство.

Эта победоносность Октябрьского восстания показала политическую слабость буржуазных классов, коренящуюся в особенностях развития русского капитализма.

Слагаясь в условиях полного разложения мелкой и средней промышленности и старой капиталистической идеологии в Западной Европе, русский капитализм, сразу выступивший в самом концентрированном виде, развил, несомненно, большое экономическое могущество и, вместе с тем, внутреннюю способность перехода к более совершенным формам хозяйства, т.-е. создал почву для национализации предприятий. Но, вместе с тем, эти же условия превратили представителей русского торгово-промышленного и финансового капитала в небольшой привилегированный класс, малый по численности и оторванный от широких народных масс, без идеологических корней в народе, в его толщах, без своей политической армии.

Отсюда ничтожество того политического сопротивления, которое наша буржуазия оказалась способной противопоставить нам в октябре, ноябре и в последующие месяцы, когда в отдельных местах страны поднимались восстания калединцев, корниловцев, дутовцев[162] или Украинской Рады. И если Украинская Рада временно победила или побеждает в настоящее время Советскую власть на Украине, то это происходит исключительно при помощи могущественной машины германского милитаризма.[163]

Как в передовых, так и в отсталых, наименее промышленных частях страны, везде и всюду наши имущие классы оказались бессильны собственными средствами задержать военно-революционное наступление пролетариата, боровшегося за завоевание государственной власти. Это указывает нам, прежде всего, на то, товарищи, что, если бы силою и волею исторических судеб, – чего я не думаю, и чего не думаете и вы, – мы оказались отброшенными от власти, то это было бы только эпизодом, только на самый короткий промежуток времени, ибо развитие шло бы дальше по той же самой основной линии, по которой шло оно и до сих пор. Глубокая социальная пропасть между буржуазными верхами и трудящимися классами и глубокая спайка всех обездоленных масс с пролетариатом говорят за это и ручаются за это.

Будучи даже временно отброшен от власти, пролетариат остался бы вождем огромного большинства трудящихся масс страны, и новая ближайшая волна неизбежно поставила бы его у власти. В этом мы должны почерпать глубочайшую внутреннюю уверенность во всей нашей политической работе. По всей социальной структуре России и по той международной обстановке, в которой мы живем, мы, в полном смысле слова, непобедимы, несмотря на все затруднения и даже несмотря на наши собственные недостатки, ошибки и промахи, о которых я еще буду говорить.

Военное сопротивление буржуазии оказалось сломленным в кратчайший срок. Она выдвинула тогда другой механизм сопротивления, в виде саботажа чиновничьего и технического персонала, всех квалифицированных и полуквалифицированных интеллигентных сил, которые служат в буржуазном обществе механизмом технического руководства и, вместе с тем, классового господства, классового правления.[164]

Все эти элементы встали на дыбы после завоевания власти рабочим классом. Теоретически это не должно было быть и не могло быть для всех нас неожиданностью. По поводу Парижской Коммуны Маркс писал, что рабочий класс, встав у власти, не может механически завладеть старым государственным аппаратом: он его должен перестроить целиком.[165] И этот факт невозможности для рабочего класса просто овладеть старой машиной выразился у нас в двух формах: в недоверии рабочих масс и Советов к старым чиновникам и в ненависти старого чиновничества к новому хозяину – к рабочему классу. Отсюда саботаж, дезертирство, дезорганизация всех правительственных и многих общественных и частных учреждений со стороны их руководящего технического и административного персонала.

Этот саботаж, – поскольку он не был простым продуктом паники интеллигентских элементов перед тяжелой рукой рабочего класса, взявшего в свои руки власть, поскольку он преследовал политическую цель, – упирался в будущее Учредительное Собрание, как в естественную свою цель, как в новый мост имущих классов к власти.

Если русской буржуазии, русским имущим классам вообще, по их природе, по их политическим интересам, отвечала, как политический идеал, цензовая ограниченная монархия, то интеллигентским элементам, возглавляемым соглашательскими партиями, их интересам, их понятиям отвечает больше всего Учредительное Собрание, которое отводит мелкобуржуазной интеллигенции непропорционально большую роль, потому что она, благодаря своему бойко привешенному языку, выступает в парламенте от лица всех наиболее темных и отсталых масс, которые еще лишены языка, и потому что она, оказываясь посредине между имущими классами и трудящимися массами, играла бы свою роль соглашателя, маклера, посредника. И Учредительное Собрание, по ее мысли, было бы великой примирительной камерой, великим соглашательским учреждением русской революции.

Советы, т.-е. рабочий класс, организованный в Советы, отбросили Учредительное Собрание, заявив, что в эпоху прямого и непосредственного столкновения классовых сил открыто и прочно может править только тот или другой класс, – что в этот момент может быть либо диктатура капитала и землевладения, либо диктатура рабочего класса и беднейшего крестьянства.

Упразднив Учредительное Собрание, Советы, прежде всего, политически разбили позвоночный столб интеллигентского саботажа. Сопротивление всех этих технических, административных, чиновнических элементов было преодолено. Прямая открытая гражданская война, как и борьба с саботажем, – все это, до известной степени, отвлекало наше внимание от основных, органических, хозяйственных и административных задач. С другой стороны, естественно, у нас создалось такое убеждение, что, сломив калединцев, корниловцев, взяв окончательно власть в свои руки, подавив саботаж, мы приступим, наконец, к настоящей подлинной творческой работе.

После того как военное сопротивление буржуазии, корниловцев, калединцев, было разбито в открытом бою (не благодаря нашей военной технике, которая была на самом низком уровне, а благодаря тому, что у буржуазии не оказалось надежных боевых масс), после того как был сломлен саботаж административно-технического персонала, и оказалось возможным впрягать эту интеллигенцию в работу, – после этого мы оказались впервые лицом к лицу со всеми огромными задачами, затруднениями и препятствиями, какие мы получили в наследство от прошлого.

Естественно, что гражданская война и методы, с помощью которых мы сламывали чиновничий саботаж во всех учреждениях, сами по себе усиливали разруху, которую мы получили в наследие от войны и от первой эпохи революции. Мы это сами видели, отдавали себе в этом ясный отчет. Но это не останавливало нас, ибо мы знали и были глубоко уверены – эту уверенность мы почерпали из всего нашего анализа исторических событий в России, – что у нас есть лишь один выход на большую дорогу исторического развития, и этот выход – только через диктатуру рабочего класса. Мы знали, что если есть на пути этой диктатуры препятствия, они должны быть сметены. Если это сметание препятствий временно усугубляет разруху, то все это впоследствии должно окупиться сторицею политикой интенсивного хозяйственного творчества, которую, без промедления, должен будет развернуть, ставши у власти, рабочий класс.

Теперь, товарищи, преодолев политические препятствия, мы стоим перед всеми этими организационными трудностями вплотную. История ребром ставит перед рабочим классом, перед вами – его представителями – вопрос: сможете ли вы справиться со всеми затруднениями, которые накопили для вас предшествовавшие десятилетия и столетия, кое-где завязав их в гордиевы узлы, а кое-где предъявив их вам в виде совершенно бесформенной всероссийской разрухи? Справитесь ли вы, справимся ли мы с этими задачами? Другими словами, рабочий класс, руководимый коммунистической партией, в часы величайшего испытания, которому когда-либо подвергался рабочий класс во всей истории, окажется ли на исторической высоте?

Затруднения, стоящие перед нами, могут быть разделены на две категории: на затруднения объективного характера и на затруднения характера субъективного.

Затруднения объективного характера заложены во внешних условиях. Они состоят в самом факте всеобщей разрухи, в том, что пути сообщения у нас расстроены; вагоны у нас ободраны и расхлябаны; у нас огромный процент заболевших паровозов;[166] здоровые паровозы двигаются по рельсам не так, как следует (война все выбила из колеи); фабрики и заводы у нас дезорганизованы, вследствие сперва мобилизации, а потом частичной, крайне несовершенной демобилизации; у нас величайшие продовольственные затруднения[167] отчасти потому, что мы обеднели вообще, отчасти потому, что у нас расстройство всех средств и путей транспорта, учета и контроля. Вот те колоссальные, по своей глубине, затруднения, которые стоят перед нами, и которые мы должны преодолевать во что бы то ни стало. Если мы не совладаем с ними, крушение страны в ближайшую эпоху несомненно, ибо заменить нас некому.

Если мы, по словам Маркса, как рабочий класс, не можем просто механически овладеть старым аппаратом государственной власти, то это вовсе не значит, что мы можем обойтись без всех тех элементов, которые входили в состав старого аппарата государственной власти.

Несчастье рабочего класса в том, что он всегда занимал положение угнетенного класса. Это отразилось на всем: и на уровне его образования, и на том, что у него не было тех навыков управления, какие имеет господствующий класс и какие он передает по наследству через свои школы, университеты и проч. Ничего этого у рабочего класса нет, все это он должен приобрести.

Ставши у власти, он должен был рассматривать старый государственный аппарат, как аппарат классового угнетения. Но он должен, в то же время, извлечь из этого аппарата все ценные квалифицированные элементы, технически ему необходимые, поставить их на надлежащее место и повысить этими элементами свою пролетарскую классовую мощь. Это, товарищи, задача, которая стоит сейчас перед нами во весь свой рост.

Первая эпоха борьбы с саботажем заключалась в беспощадном разрушении организации саботажников. Это было необходимо, и потому правильно.

Сейчас, в период, когда власть Советов обеспечена, борьба с саботажем должна выражаться уже в том, чтобы вчерашних саботажников превратить, где это нужно, в слуг новому режиму, в исполнителей, в технических руководителей. Если мы с этим не справимся, если не привлечем все необходимые силы и не поставим их на советскую службу, то наша вчерашняя борьба с саботажем, борьба военно-революционная будет тем самым осуждена, как совершенно напрасная и бесплодная.

Как в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, бывших офицеров вложен народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если, вообще, хотим разрешить основные задачи, которые стоят перед нами.

Демократизация состоит не в том вовсе – это азбука для каждого марксиста, – чтобы совершенно упразднять значение квалифицированных сил, значение лиц, обладающих специальными познаниями, а только в том, чтобы, по необходимости, замещать их выборными коллегиями, главным образом, как органами контроля.

Выборная коллегия, состоящая из самых лучших представителей рабочего класса, но не обладающих необходимыми техническими познаниями, не может заменить одного техника, который прошел специальную школу и который знает, как выполнять данное специальное дело. Тот разлив коллегиальности, который ныне наблюдается у нас во всех областях, является естественной реакцией молодого революционного, вчера еще угнетенного класса, который отбрасывает единоличное начало вчерашних повелителей, хозяев, командиров и везде ставит своих выборных представителей. Это, говорю я, совершенно естественная и в источниках своих здоровая революционная реакция. Но это не есть последнее слово хозяйственного государственного строительства пролетариата.

Дальнейший шаг должен заключаться в самоограничении коллегиального начала,[168] в здоровом и спасительном самоограничении рабочего класса, который знает, где может сказать решающее слово выборный представитель самих рабочих, и где необходимо дать место технику, специалисту, вооруженному известными познаниями. На него нужно возложить при этом большую ответственность и взять его под бдительный политический контроль. Но одновременно необходимо специалисту предоставить возможность свободной деятельности, не стесненного творчества, потому что ни один сколько-нибудь способный, даровитый в своей области специалист не может работать, подчиняясь в своей специальной деятельности коллегии людей, не осведомленных в этой области. Политический коллегиальный советский контроль нужно вводить всюду и везде, но для исполнительных функций необходимо назначить специалистов-техников, ставя их на ответственные посты и возлагая на них ответственность.

Те, которые боятся этого, бессознательно относятся с глубоким недоверием к советскому режиму, думают, что привлечение на технические специальные посты вчерашних саботажников грозит самим основам советского режима; они не отдают себе отчета в том, что не о какого-нибудь инженера или вчерашнего генерала может споткнуться советский режим: в политическом, в революционном, в военном смысле советский режим непобедим, – но он может споткнуться о свою собственную неспособность справиться с творческими, организационными задачами.

Необходимо извлечь из старых учреждений все, что там было жизнеспособного и ценного, с целью запрячь в новую работу.

Если мы этого, товарищи, не сделаем, то с нашими основными задачами мы не справимся, ибо в кратчайший срок выдвинуть из своей среды всех необходимых специалистов, отбросивши все, что было накоплено в прошлом, решительно невозможно.

В сущности говоря, это было бы то же самое, как если бы мы сказали, что все те машины, которые доселе служили для эксплуатации рабочих, мы теперь отбрасываем. Это было бы безумием. Привлечение ученых специалистов для нас так же необходимо, как взятие на учет всех средств производства и транспорта и всех вообще богатств страны.

Повторяю, нам надо, и притом безотлагательно, взять на учет техников-специалистов, которые у нас есть, и ввести для них трудовую повинность, предоставивши им в то же время широкое поле деятельности под нашим политическим контролем.

И здесь, товарищи, перед нами вырастают те затруднения субъективного характера, о которых я упоминал и которые лежат в самом рабочем классе. Здесь тоже сказываются прошлые века русской истории, дают себя знать те времена, когда массы народные были придавлены к земле, обобраны материально и духовно и лишены необходимейших навыков управления.

Мы и раньше знали, что нам не хватает необходимой организации и дисциплины, т.-е. необходимой исторической школы. Но это нисколько не мешало нам с открытыми глазами идти к завоеванию власти. Мы были уверены, что всему научимся и все наладим.

Теперь, взявши власть в свои руки, мы, представители рабочего класса, должны совершенно ясно и честно отдать себе отчет в том, каковы наши внутренние грехи и недочеты, которые представляют собой величайшие опасности для дела социалистического строительства.

Они имеют, как сказано, свое историческое объяснение, которое покоится в старом «сплошном» мужицком быту, когда не было еще пробужденной свободной, самостоятельной человеческой личности, а была, по выражению Глеба Успенского, «вобла», сплошная масса, которая жила и гибла, как живет и гибнет сплошная масса саранчи. Революция, пробудившая человеческую личность из ее подавленного состояния, естественно, на первых порах, придала этому пробуждению крайний, если хотите, анархический характер. Это пробуждение элементарнейших инстинктов личности имеет нередко грубо-эгоистический, или, говоря философским термином, «эгоцентрический» характер. Вчера еще человек массы, он был ничем, рабом царя, дворянства, бюрократии, придатком машины фабрикантов. В крестьянском быту он был только тяглецом, плательщиком налогов. Сегодня, освободившись от этого, он впервые почувствовал себя личностью и начинает думать, что он – все, что он – центр мироздания. Он стремится взять для себя все, что может, думает только о себе и с народной классовой точкой зрения не склонен считаться. Отсюда разлив дезорганизаторских настроений, индивидуалистических, анархических, хищнических тенденций, которые мы наблюдаем особенно в широких кругах деклассированных элементов страны, в среде прежней армии, а затем в известных элементах рабочего класса.

Это есть не что иное, как болезнь роста. Мы были бы, товарищи, слепцами и трусами, если бы видели в этом какую-нибудь роковую опасность, гибельный симптом. Нет, этого нет. Как корь у ребенка или как боль при прорезывании зубов, это – органическая болезнь роста класса, муки пробуждения его классовых сил, его творчества. Но это есть все же болезнь, и мы должны постараться преодолеть ее в кратчайший срок. Отрицательные явления наблюдаются везде: на заводах, на фабриках, в мастерских, в профессиональных союзах, на железных дорогах, в учреждениях среди нового чиновничества, всюду и везде…

Мы разбили старый саботаж и вымели метлою большинство старых чиновников. Но заместившие их оказались далеко не всегда первоклассным материалом. С одной стороны, на освободившиеся посты пошли наши товарищи по партии, которые проделали подпольную работу, прошли революционную школу, лучшие элементы – боевые, честнейшие, бескорыстные. С другой стороны, пошли карьеристы, интриганы, вчерашние неудачники, которые при старом режиме были не у дел. Когда оказалось необходимым привлечь сразу десятки тысяч новых квалифицированных работников, немудрено, если многим мародерам удалось проникнуть в поры нового режима.

Нужно к тому же сказать, что многие из товарищей, работающих в разных ведомствах и учреждениях, далеко не всегда оказывались способными к органическому, творческому, настойчивому труду. Мы наблюдаем в министерствах сплошь и рядом таких товарищей, особенно из рядов октябрьских большевиков: они работают четыре-пять часов в день и то не весьма интенсивно, в то время как все наше положение сейчас требует от нас самого напряженного труда не за страх, а за совесть.

Многие, хотя и честные, но слабовольные люди легко поддаются внушению, что теперь, в том состоянии расслабления страны, когда все развинчено, разболтано, незачем проявлять энергии, ибо все равно она не учтется в общей экономии государственной жизни; многие говорят себе «что, мол, мне одному надрываться в этом хаосе?».

Поэтому, товарищи, на представителей нашей партии ложится совершенно новая задача. Если мы первыми были в революционных боях, как еще раньше первыми были в подполье, а потом первыми брали с бою позиции враждебного нам класса, то теперь нам нужно на всех постах, которые мы занимаем (ни на минуту я не забываю, что мы сейчас господствующий класс), проявить максимум добросовестности, исполнительности, творчества, – словом, тех качеств, которые характеризуют класс подлинных строителей новой жизни. И нам необходимо внутри своей партии создать новую мораль или, вернее сказать, такую, которая должна явиться развитием нашей вчерашней революционно-боевой морали. Если вчера наиболее ценился тот, кто с наибольшею беззаветностью был способен жить по нелегальным квартирам, отказываясь от всякого личного интереса и чувства, кто был способен в любой момент жертвовать своей жизнью, то теперь те же самые основные качества русского революционера, которыми мы гордились, должны найти себе новое применение на всех постах, какими бы прозаическими они нам ни казались по своей внешности.

Везде должны стать передовые исполнители всех функций, всех задач, всех потребностей Советской Социалистической Республики и в выполнение их внести все свое самоотвержение, весь свой энтузиазм.

Мы должны, через посредство нашей коммунистической партии, на каждом заводе создать образцовую ячейку, которая была бы трудовою совестью данного завода. Нужно, чтобы эта ячейка следила, наблюдала, под углом зрения общенародных интересов, за жизнью данного завода и внушала рабочим необходимость везде и всюду выполнять элементарнейшие обязанности по отношению к нашей советской стране, ответственность за судьбы которой всею своею тяжестью лежит ведь на нас, и за которую отвечаем только мы, как правящий класс и правящая партия, особенно теперь, когда группа левых эсеров ушла от нас, и когда на одной коммунистической партии лежит прямая и всеобъемлющая ответственность за все то, что делается в государственной, а через государственную и в хозяйственной жизни страны.

Необходимо через партию и через наши профессиональные союзы прививать это новое настроение на заводах и фабриках, вводить в массы это новое сознание трудового долга, трудовой чести и, опираясь на это сознание, вводить трудовые суды, чтобы и тот рабочий, который относится безучастно к своим обязанностям, расхищает материал, небрежно с ним обращается, и тот, который не заполняет всех пор своего рабочего времени трудом, подвергались суду, чтобы имена этих нарушителей социалистической солидарности печатались во всех советских изданиях, как имена отщепенцев.

Такую коммунистическую мораль, товарищи, мы обязаны сейчас проповедовать, поддерживать, развивать, укреплять. Это есть первейшая задача нашей партии на всех поприщах ее деятельности. От ее разрешения зависит судьба нашей политики. Для примера возьмем железные дороги. До сих пор в железнодорожном деле мы обвиняли друг друга, мы делали нападки на прежнее правительство, на старые правления дорог, на Викжель.[169] И мы были правы. После того как мы оказались победителями, власть и руководство и в этой области перешли к нам. Теперь железные дороги находятся в наших руках, но это, товарищи, еще не все дело и даже не половина дела, это, может быть, только десятая часть дела. Теперь необходимо аппарат железных дорог превратить в часовой механизм, и это в настоящее время одна из самых важных политических задач коммунистической партии и Советской власти. Вот в чем все существо дела, и это нужно понять.

Если раньше политическая задача состояла в агитации, в пропаганде, в уличной открытой борьбе на баррикадах, в завоевании власти, в выборах, то теперь организация железных дорог, создание на них трудовой дисциплины, полной ответственности каждого за свой пост, представляют именно политическую задачу нашей партии. Почему? Потому что, если мы с этим не справимся, мы будем опрокинуты, и в мировой истории пролетариата великим минусом учтется этот факт. Разумеется, мы понимаем, что пролетариат, в конце концов, победит, но не бесследно пройдет и тяжко учтется то, что в данный момент наша партия и наш класс испытания не выдержали. Вот почему все отмеченные мною организационные, творческие государственные задачи превращаются прямо и непосредственно в политические обязательства нашей партии.

Все это относится целиком и к той области, к которой я сейчас имею теснейшее отношение, – к военной. Я не буду сейчас говорить о международном положении страны, о внешних перспективах и опасностях. Для моего доклада будет достаточно, если я скажу, что поскольку судьба русской революции зависит от мирового положения, она связана с судьбою европейской революции. Если в Европе не будет революции, если европейский рабочий класс окажется неспособным подняться против капитала в результате этой войны, если бы это чудовищное предположение осуществилось, это означало бы, что европейская культура осуждена. Это означало бы, что на исходе мощного развития капитализма, в результате той мировой бойни, в которую мировой капитализм вверг народы, европейский рабочий класс оказался неспособным овладеть властью и освободить Европу от кошмара империалистического ада. Это означало бы, что Европа обречена на разложение, на вырождение, на возвращение назад. Да, разумеется, если Европа будет отброшена назад к варварству, и если культура будет потом развиваться где-нибудь на Востоке, в Азии, в Америке, если Европа превратится в отсталый полуостров Азии, как Балканы, которые были когда-то очагом культурного развития, потом замерли и превратились в самый отсталый юго-восточный угол Европы, – если все это совершится, тогда, разумеется, не устоять и нам. Но поскольку у нас нет решительно никаких оснований для принятия такого рода чудовищной гипотезы, поскольку мы убеждены, что европейский пролетариат, в результате этой войны и, вероятно, еще в процессе ее, поднимется, а его толкает на этот путь новое наступление на Западном фронте, снова обнаруживающее перед рабочими массами всю безвыходность его положения, постольку мы можем сказать, что будущее нашей революции, неразрывно связанной с судьбою революции европейской, а, стало быть, и с судьбою Европы в международном масштабе, скорее благоприятно. Но нам, как фактору этой европейской революции, как ее составной части, нужно позаботиться о том, чтобы быть сильными, т.-е., в частности, о том, чтобы быть вооруженными такой армией, которая, во-первых, отвечала бы характеру и духу советского режима, а, во-вторых, сумела бы оборонять его и содействовать мировой революции.

Вы читали основные положения, с которыми обращается к вам Народный Комиссариат по военным делам.[170] Мы считаем, что, так как дальнейшее развитие международных отношений может уже в ближайший период снова поставить нас перед жестокими военными испытаниями, нужно для ближайшего же периода создать прочные и надежные кадры армии, и они не могут быть образованы на принципе всеобщего обязательного набора, потому что в ближайшие два месяца мы такого набора не произведем. Вот почему нам приходится временно опираться на принцип добровольчества, который, разумеется, должен быть очищен путем установления строгого личного и политического критерия для всех добровольцев.

Партийные организации, комитеты и ячейки везде и всюду обязаны заботиться о том, чтобы элементы, вступающие в армию, были доброкачественны в политическом и моральном смысле и чтобы, уже войдя в состав армии, они не теряли своей связи с рабочими массами, а подвергались бы систематическому воздействию с их стороны.

Забегая несколько вперед, я должен сказать, что некоторые товарищи из нашей собственной партийной среды боятся, как бы армия не стала орудием или очагом контрреволюционных замыслов. Это опасение, поскольку оно имеет известное оправдание, должно заставить нас целиком направить наше внимание на низы, на солдатские ряды Красной Армии. Здесь мы можем и должны создать такой фундамент, который сделает бесплодными всякие попытки превращения Красной Армии в орудие контрреволюционных покушений. Первейшею задачею на этом пути является пополнение кадров всеобщим обучением рабочих на заводах и фабриках и крестьянской бедноты в селах и деревнях. До сих пор, товарищи, многие декреты и положения, которые издавались нами, оставались только на бумаге. Первостепенной задачей партии является достигнуть того, чтобы имеющий быть опубликованным на днях декрет о всеобщем обязательном военном обучении на заводах, фабриках, в мастерских, школах и т. д. был, на самом деле, проведен в жизнь. Наблюдать за фактическим осуществлением этого декрета есть задача партийных организаций и ячеек.

Только широкое военное обучение рабочих и крестьянских масс везде, где это окажется сейчас осуществимым на практике, обусловит возможность превращения добровольческих кадров в тот скелет, который в минуту опасности обрастет плотью и кровью, т.-е. действительно широкими вооруженными рабоче-крестьянскими массами.

Здесь я перехожу к щекотливому пункту, который сейчас, до известной степени, составляет больное место в нашей партийной жизни. Это один из вопросов организации армии, а именно вопрос о привлечении военных специалистов, т.-е., попросту говоря, бывших офицеров и генералов, к созданию армии и к управлению ею.[171] Все основные, руководящие учреждения армии строятся теперь так, что составляются из одного военного специалиста и двух политических комиссаров. Таков нынешний основной тип руководящих органов армии.

Мне приходилось уже не раз говорить на открытых собраниях о том, что в области командной, оперативной, боевой мы на военных специалистов возложим всю полноту ответственности, а, стало быть, дадим им и необходимые права. Этого-то у нас многие боятся, и их опасения находят свое выражение в резолюциях некоторых партийных организаций. У меня в кармане есть одна такая резолюция. Я получил ее вчера из Северо-Западного края. В этой резолюции есть прекрасная характеристика тех трудностей, перед которыми мы стоим. Как много всякого произвола – констатирует эта резолюция – наблюдается со стороны кое-каких советских представителей, как много неряшливости, даже бесчестности и воровства, – да, и воровства! – наблюдается со стороны отдельных носителей Советской власти, выборных от рабочих организаций. Да, много этого, очень много этого есть сейчас! И здесь опять-таки задача партии со всею беспощадностью относиться к такого рода явлениям в нашей собственной среде, ибо они губят страну, позорят и разлагают нашу партию. Нужно преследовать не только тех, кто прямо или косвенно повинен в расхищении народных денег, но и тех, кто будет снисходителен по отношению ко всякого рода явлениям распущенности и разврата. Мы должны проводить отбор с железной беспощадностью, потому что в этой области есть много опасных и тревожных симптомов. Именно об этом и пишут товарищи из Северо-Западного края в упомянутой резолюции, которая прекрасно характеризует положение и требует от партии драконовских мер, – мер выжигания нравственных язв каленым железом.

И эта самая резолюция с равной тревогой указывает на другую опасность – именно на привлечение генералов, которые, дескать, поведут страну навстречу новой корниловщине. Конечно, опасность корниловщины не исключена. Но только питается эта опасность не привлечением на службу десятка или двух бывших генералов, а более глубокими корнями.

Откуда развиваются произвол, неряшливость и даже беспечность? Сплошь и рядом, это есть результат того, что люди занимают посты, с которыми они не могут справиться. Вглядитесь, что происходит сейчас на Украине. Те, которые великолепно и геройски сражались против калединцев, дутовцев и корниловцев, которые победили этих врагов, стоявших технически на том же уровне, спасовали и почувствовали свою полную беспомощность, когда оказались перед немецкой военной машиной. Отсюда их недовольство собою. Они, эти начальники партизанских отрядов, борются друг с другом, обвиняют друг друга и нередко с немцами борются меньше, чем с местным населением.

Происходящее на Украине показывает нам, что если мы говорим серьезно о защите Советской революции путем вооруженного отпора, путем войны, то нужно отбросить прочь всякие лево-эсеровские фразы о партизанском восстании, кружковых мероприятиях; нужно поставить перед собою задачу создания регулярной армии. Только при наличности этой регулярной армии, на ее флангах могут сыграть положительную роль партизанские отряды. Но для создания такой армии нам необходимы квалифицированные специалисты, в том числе и вчерашние генералы. Как я раньше говорил, трудность советского режима состоит в настоящее время не в борьбе с саботажем, позвоночник которого сломлен, а в умелом привлечении к делу бывших саботажников.

Есть еще один вопрос в области организации армии: так называемое выборное начало. Весь смысл его вообще заключается в том, чтобы бороться со старым составом офицерского аппарата, чтобы контролировать командный состав.

Пока власть была в руках враждебного нам класса и командный состав являлся орудием в руках этой власти, мы обязаны были стремиться к тому, чтобы, путем выборного начала, сломить классовое сопротивление командного персонала. Но сейчас политическая власть в руках того самого рабочего класса, из рядов которого рекрутируется армия.

При теперешнем режиме в армии – я говорю вам это совершенно открыто – выборное начало является политически бесцельным, а технически нецелесообразным, и декретом оно уже фактически отменено.[172]

Я спрашиваю: везде ли у вас в профессиональных союзах или кооперативах проведено выборное начало? Нет. Выбираете ли вы чиновников, бухгалтеров, конторщиков, кассиров, выбираете ли вы служащих со строго определенною профессией? Нет. Вы избираете из наиболее заслуженных и доверенных деятелей профессионального союза ваше правление и уже ему поручаете назначение всех необходимых служащих и специалистов-техников. То же самое должно быть и в армии. Раз мы установили советский режим, т.-е. такой строй, при котором во главе власти оказываются лица, непосредственно избранные советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, не может быть антагонизма между властью и рабочими массами, как нет антагонизма между правлением союза и общим собранием его членов, а, следовательно, не может быть и оснований опасаться назначения лиц командного состава органами Советской власти. Подлинное решение вопроса о командном составе состоит в том, чтобы создать инструкторские курсы для передовых солдат и рабочих и, таким образом, постепенно воспитать новый командный состав, отвечающий духу советского режима. И эту задачу мы поставили перед собой.[173]

Вопрос о создании армии есть для нас сейчас вопрос жизни и смерти. Вы сами это понимаете так же, как и я. Но создать армию мы не можем только через посредство административного механизма, который у нас, пока что, в высшей степени плох. Если у нас есть могущественный механизм, то это механизм идейный, этот механизм – наша партия. Она и будет создавать армию, товарищи, и сделает все, чтобы искоренить предрассудки, о которых я говорил, поможет нам пополнить кадры революционной армии боевыми и преданными рабочими и крестьянами, приложит руки к тому, чтобы провести на заводах, фабриках и в деревнях обязательное военное обучение, и создаст, таким образом, боевой аппарат защиты Советской Республики.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.