Л. Троцкий. НАШИ ФРОНТЫ И МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Л. Троцкий. НАШИ ФРОНТЫ И МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
(Доклад на собрании партийных работников в Пензе 29 июля 1919 г.)
Острый период неудач на Южном фронте, когда мы отступали сразу на десятки верст и сдавали врагу такие могучие центры рабочего движения, как Харьков или Екатеринослав,[77] остался позади. Но было бы преувеличением сказать, что положение на Южном фронте так же благоприятно, как оно благоприятно на востоке. Кое-где мы еще отступаем, кое-что мы отдаем Деникину. На крайнем левом фланге Южного фронта мы потеряли Камышин. На правом фланге мы на некоторое время ворвались в Екатеринослав, но потом отскочили на тридцать верст. Мы взяли Константиноград, – взяли после упорного боя, с большими трофеями, – но потом его покинули. Все это показывает, что на Южном фронте еще не достигнуто то положение, какое сейчас существует на востоке и какое зимой было на юге, – положение, когда можно с полной уверенностью глядеть на завтрашний день.
Переходя к вопросу о причинах неудач на Южном фронте, тов. Троцкий говорит:
Прежде всего, Деникину удалось сосредоточить на Южном фронте крупные силы, какие никогда не выдвигал против нас ни один противник. Могу сказать, что сейчас у нас уже имеется численный перевес. Далее, у Деникина 60 процентов войска составляла кавалерия, – род оружия, представленный у нас до сих пор слабо, ибо рабочие – плохие кавалеристы, а большинство казачества – против нас. Кавалерия же производит огромное впечатление на непривычную к ней массу, в особенности массу, уставшую во время долгого отступления. Теперь у нас конницы больше, чем у Деникина, – мы ее лихорадочно формируем. Кроме того, на Южном фронте впервые появились танки. Их немного, всего десятка полтора.
Мы пускаем против них танки, захваченные на юге у англичан, и строим свои.
Наши войска привыкнут к ним, начнут разбивать их артиллерией, но на первых порах они производят сильное впечатление не только на красноармейцев, но даже на старых боевых офицеров.
Но все же главная причина нашего отступления на юге – не кавалерия и не танки: просто в известный момент мы оказались значительно слабее нашего врага, – у Деникина войска была в 2 – 3 раза больше, чем у нас. Численное превосходство Деникина над нами объясняется не тем, что у нас мало людского материала, а тем, что у нашей армии было мало снабжения: с одной стороны, страна обеднела, истощена, с другой – у нас до сих пор была слишком плоха организация снабжения. Нашей армии не хватало белья, сапог, шинелей, – между тем в стране всего этого было достаточно, а если бы и не было, то нужно было разуть тыловое население и обуть фронт. Кроме обмундирования, нашей армии долго не хватало винтовок и патронов. Наша военная промышленность сосредоточена в трех областях, из коих в наших руках находятся сейчас только две: Петроград с Москвой и Тулой и Урал. Третья – Дон с Екатеринославом, Харьковом и Луганском – сейчас потеряна. До самого последнего момента только одна центральная область с Тулой снабжала нас оружием. Мы добились того, что тульский завод повысил свою производительность в несколько раз, как в лучшие времена империалистической войны, позднее мы пустили в ход Ижевский завод, и теперь у нас оружия больше, чем у Деникина. Если бы наша армия была обеспечена с самого начала достаточным количеством оружия, портянок, сапог, шинелей, победа была бы ближе, а может быть, была бы уже за нашей спиной.
Отчасти здесь виновата и наша партия. Военное ведомство давно заявляло нашей партии, что военное снабжение должно быть признано первым делом наших учреждений, и что военное хозяйство нужно поставить в центр всего нашего хозяйства, ибо Красной Армией отстаивается сейчас самая возможность коммунистического строительства. Мы говорили, что самая неэкономная, расточительная война – война потихоньку-полегоньку. Такая война всегда носит страшно затяжной, канительный характер.
Если войну надо закончить в 2–3 месяца, нужно сосредоточить на ней все силы, на время приостановить всю работу культурных и просветительных учреждений, перевести всю промышленность на военное положение. От такого сосредоточения всех сил на ликвидации гражданской войны культурно-хозяйственная жизнь страны только выиграет, ибо после быстрого окончания войны можно будет все силы гражданского фронта вернуть культурной деятельности. Слишком долго в этом отношении наблюдалась рутина. Считалось, что больше того, что мы даем Красной Армии, мы дать ей не можем.
Теперь дело военного снабжения поставлено лучше. Во главе этого дела стоит теперь тов. Рыков, снабженный диктаторскими полномочиями. При энергичном просмотре складов всех «главков» и «центров» обнаружились большие запасы кожи, материи, – и теперь на Южный фронт отправляется очень большое количество поездов со снабжением для Красной Армии.
Партизанские части наших южных армий устали от постоянного беспорядка, от неудач, они подготовлены к переходу в дисциплинированные части, но нельзя дисциплинировать полк, если у него нет сапог, если он заеден вшами, – при первой возможности он захватит и разграбит склад, снимет с других сапоги. Прежде чем вводить в воинские части порядок и дисциплину, нужно дать ей сапоги, белье, мыло, – только после этого она сможет стать частью регулярной армии. Это особенно нужно иметь в виду, когда дело идет об Украине и украинской армии. Обмундирования там имеется достаточно, только там нет порядка, и сапоги оказываются в одном месте, а босоногие красноармейцы – в другом. Мы посылаем на Украину целые маршевые поезда, и дней через десять правый фланг нашей армии, действующий на Харьковском и Екатеринославском направлении, будет одет и обут и станет боеспособным.
Подобно правому флангу, несколько расшатан и левый фланг нашего Южного фронта.
Армия, занимающая этот участок, имела наибольшие успехи, имела наибольшее число кавалерии, быстро продвигалась от Царицына на Новороссийск, захватывала трофеи и большое количество пленных и уже форсировала Маныч, но когда нам пришлось отступать, отступление тяжелее всего отозвалось на этой армии.
Обычно, когда говорят о Южном фронте, совсем забывают, что на Южном фронте мы ведем вторую войну: первую мы вели с Красновым, вторую – с Деникиным. Краснов был нами разбит, и три четверти его армии было уничтожено, разложено, взято в плен. Уцелевшая четверть отступила к Новороссийску и там соединилась с армией Деникина, так как полуторастотысячная партизанская армия Северного Кавказа, удерживавшая доселе Деникина, расползлась в течение двух недель.
Деникин двинул свои войска на север, соединился с остатками красновских войск, и еще в апреле наши армии столкнулись с Деникиным. Своими превосходными силами он нанес нам жестокий удар, совпавший с обнажением правого фланга украинских войск из-за партизанщины. Неудачи на Южном фронте снова подняли в нашей среде вопрос о правильности нашей военной политики и о целесообразности привлечения военных специалистов. Центральный Комитет уже дал этим товарищам ответ в духе своих прежних решений и решений VIII партийного съезда,[78] он сказал, что у него нет оснований изменять свою военную политику.
В течение двух последних недель, когда я объезжал Южный фронт, я все более и более убеждался, что лучше всего во время отступления сохранились те армии Южного фронта, где правильнее всего была проведена наша военная система, и наиболее расшатаны те части, где больше всего сохранилась партизанщина.
В отдельных армиях я собирал партийных товарищей, работающих в армиях, и обсуждал с ними, чему учат нас неудачи на Южном фронте, не нужно ли нам изменить направление нашей военной политики, и нигде ни одного голоса не раздавалось против политики, утвержденной Центральным Комитетом нашей партии и VIII партийным съездом.
При голосовании одобрение военной политики проходило на фронте единогласно (только в одном месте поднялись две руки против нее), а это – вы сами понимаете – много значит, ибо нигде система не познается лучше, как во время неудач, и проверка огнем является лучшей проверкой.
Если на последнем партийном съезде было сравнительно большое количество противников нашей военной системы, то я не сомневаюсь, что на следующем съезде оно сведется к нулю, ибо опыт показал, что есть две военных системы: одна – наша, одобренная и проводимая Центральным Комитетом, другая – Григорьева и Махно, которая нас так подкузьмила на правом фланге. Никакой третьей системы нет, никто ее не выдумал и выдумать не мог.
Несколько дней тому назад я был в Киеве, где мы собрали фракцию ЦИК и всех ответственных работников. Я делал доклад о положении на Южном фронте, и все активные работники единогласно изъявили свое одобрение той политике, которая под руководством ЦК проводится военным ведомством. Это тем более важно, что сейчас на Украине защитниками партизанщины выступают не только анархисты, но и некоторые коммунисты, ибо, как вам известно, в нашей партии имеется маленькое теченьице, которое ничем не отличается от левого эсерства.[79]
Много говорят о предательстве командного состава. У вас, вероятно, указывают на то, как во время отступления бежал к Деникину временно исполнявший обязанности командующего той N-ой армией, которая занимает прилегающий к Пензе участок Южного фронта. В действительности это преступление явилось не причиной, а следствием нашего отступления. То же явление мы наблюдали не так давно и на Петроградском фронте. Под влиянием военных неудач число предательств всегда возрастает (хотя нужно заметить, что на Южном фронте число предательств и измен было весьма незначительно), но никакой перебежчик и изменник не может причинить столько вреда нашей армии, сколько причинила ей партизанщина.
На одного изменника приходятся сейчас сотни бывших офицеров, которые связали свою судьбу с Красной Армией и которые гибнут вместе с красноармейцами.
Подводя итоги нашему положению на Южном фронте, тов. Троцкий говорит:
Отступление на юге объяснялось тем, что у Деникина сил было больше, у нас – меньше. Теперь их больше у нас и меньше у Деникина. У Деникина нет резервов, у нас резервы – неисчерпаемы. Конницы у нас больше, чем у противника, – мы ее формируем самым лихорадочным образом. Во время отступления мы потеряли много орудий и винтовок, теперь убыль их пополнена, и орудий и винтовок у нас больше, чем у Деникина. Снабжение наших армий не менее обильно, чем снабжение армий противника. На Южном фронте созданы таким образом условия для перелома в нашу пользу, и если все-таки наступление противника не везде приостановлено, то это потому, что статистика – одно дело, а психология – другое. Приостановить процесс отката можно будет только тогда, когда удастся заразить армию духом наступления. Нужно убедить армию, что она сильнее противника, и что она должна наступать. Нужно дать это почувствовать каждому красноармейцу в отдельности. И здесь на первый план выступает агитация.
Растянувший свою гармонику и вынужденный вследствие этого перебрасывать подкрепления, Деникин дал нам передышку, которую мы должны использовать для агитации.
Я сказал, что психологического перелома у нашей армии еще нет. Но я могу добавить, что мы к нему подходим. Этот процесс мне хорошо знаком, я наблюдал его уже несколько раз. Я наблюдал его весной на Восточном фронте, когда Колчак противопоставил нашей армии если не перевес, то равенство сил. Наша армия стремительно откатывалась до тех пор, пока мы не влили в нее энергичных, твердых коммунистов, которые сумели убедить армию, что настала пора прекратить отступление.
И армия на Восточном фронте стала наступать. То же будет и с нашей южной армией.
Я думаю, что в течение ближайших двух или трех недель мы этого перелома в настроении армии достигнем и начнем наступление. А начав, мы будем вести его быстро и решительно. Деникин зарвался. Захватив огромную территорию, он должен создать власть, чтобы удержать ее, а так как вся Россия разбилась на два лагеря, Деникин вынужден призывать к власти старых помещиков, бывших губернаторов и земских начальников, старых полицейских. Это – лучшая пропаганда против Деникина. Мы знаем, что сословная ненависть к дворянам просыпается на юге даже у кулаков. Для укрепления растянувшегося фронта Деникину недостаточно одной конницы, ему приходится прибегать к принудительной мобилизации рабочих и крестьян, и этим он подготовляет условия разложения своей армии. Я думаю, что еще осенью мы нанесем решительный удар Деникину. Я надеюсь, что на этот раз на половине дороги мы не остановимся, а прижмем Деникина прямо к Кавказскому хребту.
Азербайджан сейчас целиком на нашей стороне. В Баку – забастовка рабочих, и англичане спешат убраться оттуда по добру по здорову. Грузия, где господствуют меньшевики, находится сейчас в прямой войне с Деникиным. Когда мы подойдем к Кавказскому хребту, там будут за нас все.
Положение на Восточном фронте очень хорошее. После взятия Челябинска, мы будем продолжать идти дальше в Сибирь. Колчаку не удалось создать в Сибири никакой власти, – там хозяйничают отдельные отряды черносотенных бандитов. Вся Сибирь сейчас в огне рабочих и крестьянских восстаний, и все вернувшиеся оттуда, даже меньшевики, признают, что наша армия пройдет по Сибири триумфальным маршем. Под Иркутском нам придется встретиться с японскими войсками.[80] В Сибири их тысяч шестьдесят, но если представить себе сибирские пространства и сибирский железнодорожный путь, то это – совсем немного, не больше отдельной армии.
К тому же не нужно забывать, что Сибирь – богатый край, на который разевают пасть вместе с японскими и американские империалисты. Япония имеет там свои войска, Северная Америка – своего Колчака, который является в самом непосредственном смысле агентом американских капиталистов, ибо во время своего пребывания в Америке он получил мандат, подписанный американской биржей и правительством, и вернулся в Сибирь, как их комми-вояжер.
Сейчас положение в Европе таково, что о военном вмешательстве в дела России не может быть и речи; об этом ежедневно говорит нам американское радио.
На Западном фронте нам приходится иметь дело с мелкими отрядами туземного происхождения. Здесь у наших врагов нет тыла, где бы они могли мобилизовать и формировать свои пополнения.
Финляндия, вероятно, скоро выйдет из рядов наших противников. Та взбучка, которую мы ей дали в Олонии,[81] бесповоротно скомпрометировала генерала Маннергейма в глазах буржуазии, и финляндский сейм избрал президентом финляндской республики профессора Стольберга, сторонника невмешательства в русские дела. В Румынии против нас орудуют ничтожные банды, и если иногда они имеют успех, то только потому, что мы не придаем большого значения Западному фронту.
Разбив Деникина, мы в этот самый день разобьем и эстонских баронов, и польскую шляхту, и румынских бояр.
Численный наш перевес на Южном фронте налицо, в вооружении и снабжении мы превосходим противника, перелом в настроении армии подготовлен, через 2–3 недели мы начнем наступать на Деникина, разобьем его и тем создадим во мнении мировой буржуазии перелом в нашу пользу.
Правда, мировая буржуазия очень туга насчет понимания революции, но после неудачи с Калединым, Корниловым, Колчаком, Маннергеймом, Юденичем и Деникиным, и она должна понять, что давать деньги русской контрреволюции – невыгодная коммерческая операция.
Недавно один товарищ напомнил мне, что 8 августа исполняется год, как он ездит вместе со мной по фронтам.[82] Тогда только начинала формироваться наша Красная Армия, на Волге тогда восстали чехо-словаки, на севере англичане высадили десант, Украина была занята Германией, английские и французские консульства организовывали внутри страны восстания, – казалось, что вот-вот нас задавят.
Если бы тогда кто-нибудь спросил меня, победим ли мы, я бы ответил: В этом я не сомневаюсь, только боюсь, что победителями мы будем лет через тридцать, т.-е. победителями будем не мы, а второе поколение революционеров. Теперь, после крушения германского империализма, после того как мы разбили главного агента мирового империализма – Колчака и остановили Деникина, на тот же вопрос я бы ответил так: Я не сомневаюсь, что мы выйдем победителями и притом не дети наши, а мы сами, создатели первой в мире Советской Республики.
Пока у Колчака была более или менее крепкая армия, Япония могла считать, что ее дела в Сибири не плохи. Мы разбили Колчака и тем нанесли удар американцам. Без Колчака японские отряды ничто. Попытка Японии увеличить их численность приведет к обострению ее отношений с Америкой. Удар, нанесенный Колчаку, – острый клин, вбиваемый Красной Армией между Японией и Америкой. И я не удивлюсь, если завтра Америка пошлет к нам в Москву явного или тайного дипломата, который предложит нам союз против Японии. Разбив Колчака, мы этим самым, может быть, открываем ворота окружающей нас блокаде для американских товаров.
На Западе наше положение благоприятно. Неспособность Франции и Англии вести с нами войну выяснилась в полной мере.
Правда, та стачка, которая предполагалась 21 июля,[83] имела только частичный успех и полностью не прошла, но иного и быть не могло, ибо рабочие организации на Западе разрушены войной; старшее их крыло оказалось шовинистическим, а младшее – еще слишком слабо.
Но лозунг поддержки Советской России и Советской Венгрии, брошенный в этот день открыто, сможет в недалеком будущем объединить вокруг себя сотни тысяч рабочих. Вспомним, что попытки стачек германских рабочих во время Брестских переговоров имели только частичный успех, а между тем через несколько месяцев мы уже имели германскую революцию.
«Известия Пензенского Совета», 31 июля 1919 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.