Руководящая тройка

Генерального секретаря решили не выбирать, потому что никто не может заменить Сталина на этой должности. А председательствовать на заседаниях президиума ЦК поручили Маленкову как главе правительства. Так было при Ленине, когда Владимир Ильич, а не генсек Сталин руководил работой политбюро.

При Сталине Маленков был фигурой номер два, сейчас по логике вещей становился номером первым.

В мире его и восприняли как нового хозяина Советской России. Поздней весной 1953 года в США, Англии и Канаде одновременно вышла книга американского журналиста Мартина Эбона «Маленков: наследник Сталина».

В этой книге содержалось множество ошибок. Автор почему-то считал, что Маленков был дважды женат. Первой женой Георгия Максимилиановича он считал некую «Елену Рубцову, секретаршу из Министерства иностранных дел», на которой Маленков будто бы женился в 1939 году. Второй-столь же мифическую «бывшую актрису и певицу Елену Хрущеву, ставшую ректором Московского университета».

Эти ошибки естественны, ведь в те годы вообще никакой информации получить было нельзя.

Но любопытны впечатления иностранных дипломатов, побывавших в Советской России и наблюдавших Маленкова на трибуне или на дипломатических переговорах и приемах.

Все обращали внимание на одутловатое, неподвижное лицо Маленкова, лишенное эмоций, на его вялое рукопожатие, на то, что он всегда ходил в придуманной Сталиным униформе и не носил наград, хотя орденами его вождь не обидел.

Бежавший на Запад бывший чехословацкий дипломат с откровенной неприязнью утверждал, что Маленков «напоминает евнуха из турецкого гарема».

Другие дипломаты наперебой уверяли, что у него жестокие глаза. Один из них с мрачным юмором заметил:

— Если бы в пыточной камере мне пришлось выбирать себе палача, меньше всего мне хотелось бы попасть в руки Маленкова.

Автор первой книги о Маленкове достаточно точно показал политический путь Георгия Максимилиановича, отметил его участие в репрессиях, обратил внимание на ту аппаратную школу, которую он прошел под началом Кагановича и Ежова, на его борьбу со Ждановым.

Американский журналист прозорливо отметил, что Маленкову недостает обаяния, юмора, сталинского умения играть на человеческих чувствах и слабостях. Американец обратил внимание на то, что сталинский наследник отнюдь не наделен сталинской властью. Он не спешит избавиться от старых кадров, не выдвигает на важнейшие должности своих людей и вынужден делить власть с опасным Берией.

Маленков мог выбрать себе любой пост. Предпочел стать главой правительства, потому что в последние годы Сталин сосредоточил власть в аппарате Совета министров. Кроме того, по традиции на заседаниях политбюро (президиума) с ленинских времен председательствовал глава правительства.

Иосиф Виссарионович, правда, сохранял за собой и пост секретаря ЦК, а Маленков 14 марта на пленуме от него отказался, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций Председателя Совета министров СССР и секретаря ЦК КПСС».

Поначалу о нем ходили очень доброжелательные слухи. Говорили, что он пришел на какое-то заседание. Его встретили обычными аплодисментами. Он сказал:

— Здесь не Большой театр, а я не Козловский.

Милован Джилас писал о Маленкове:

«Он казался замкнутым, внимательным человеком без ярко выраженного характера. Под слоями и буграми жира как будто двигался еще один человек, живой и находчивый, сумными и внимательными черными глазами».

Но наследнику Сталина не хватило воли, властности, силы, хитрости, чтобы удержать власть.

Берия и Маленков считали, что правительство важнее ЦК. Так было при Ленине, так было и в последние годы при Сталине. Ключевые вопросы решал президиум Совета министров. Тем более что, за исключением Хрущева, секретари ЦК были неавторитетными аппаратчиками, которые не могли и не смели спорить с Берией или Маленковым.

В Москву приехал глава партии и правительства Венгрии Матьяш Ракоши, который вежливо спросил у советских товарищей:

— Я прошу дать совет, какие вопросы следует решать в Совете министров, а какие в ЦК.

Тогда Берия пренебрежительно сказал:

— Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой…

8 мая в правдинской передовой «Совершенствовать работу государственного аппарата» говорилось: «Партийные комитеты подменяют и обезличивают советские органы, работают за них… Берут на себя несвойственные им административно-распорядительные функции…» Передовую заметили все.

Ослабевший партийный аппарат Маленков опрометчиво оставил Хрущеву, забыв, как за тридцать лет до этого подобную ошибку совершили ленинские соратники. Они тоже не понимали, каким мощным инструментом станет партийный аппарат в руках умелого секретаря ЦК. Они обманулись насчет Сталина, а Маленков недооценил Хрущева.

Да они все ошиблись в Никите Сергеевиче, ошибочно принимая его за простачка, с которым легко будет сговориться! Привыкли, что Сталин ернически именовал его Микитой, и думали, что тоже смогут им командовать.

«Никита Сергеевич был крайне самолюбивым и амбициозным, хотя до поры до времени умел это скрывать», — рассказывал о нем Иван Александрович Бенедиктов, который был министром сельского хозяйства. Бенедиктов, как верный сталинец, Хрущева возненавидел, но уже на пенсии вспомнил любопытный эпизод.

После сталинского разноса они вышли вдвоем из Кремля.

— Много он знает, — вдруг резко и зло сказал Хрущев. — Руководить вообще — легко, а ты попробуй конкретно…

— Кто это «он»? — переспросил Бенедиктов.

— Да это я так, про себя, — тут же спохватился Никита Сергеевич. — Здорово нам шею намылили, надо делать выводы…

Сразу после смерти Сталина правдинские редакционные умельцы так смонтировали фотографию, сделанную во время подписания в феврале 1950 года советско-китайского договора, что на первой полосе «Правды» новый глава правительства Маленков оказался рядом со Сталиным и Мао Цзэдуном.

Главный редактор «Правды» Дмитрий Шепилов решил сделать приятное Маленкову, который воспринимался как новый хозяин страны. Но товарищи по президиуму ЦК вовсе не хотели, чтобы Маленков и в самом деле был первым.

12 марта 1953 года президиум ЦК объявил главному редактору «Правды» строгий выговор за то, что «в номере «Правды» за 10 марта текущего года допущена произвольная верстка речей руководителей партии и правительства на траурном митинге и за опубликование в «Правде» без ведома ЦК произвольно смонтированного снимка на третьей полосе».

Четыре самые крупные фигуры стали первыми заместителями главы правительства: Берия, он же министр внутренних дел; Молотов, он же министр иностранных дел; Булганин, он же военный министр, и Каганович. Эти же четверо вместе с Маленковым и Хрущевым составили костяк нового президиума ЦК.

Молотов надеялся на большее. Подчеркивал, что в партийном руководстве он единственный, кто работал с Лениным. Но на первые роли его не пускали.

Еще до смерти Сталина образовались две группы: Берия и Маленков — с одной стороны, Хрущев и Булганин — с другой. Молотов в стороне.

После смерти вождя всем стала заправлять руководящая тройка — Маленков, Берия, Хрущев. В эту компанию Молотов опять не вписывался. С членами партийного руководства у него были плохие отношения — на протяжении долгой карьеры он всем успел доставить неприятности. Дружить он не умел. Да и поставить его во главе правительства означало бы нарушить волю Сталина. Товарищи по партийному руководству ловко воспользовались этим, чтобы не допустить Молотова к власти.

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал, как в 1953 году он увидел Молотова на заседании президиума ЦК. Молотов поразил Сахарова своим обликом, не похожим на портреты, — пергаментно-желтое лицо, выражение какой-то постоянной настороженности, как будто каждый момент ему угрожает смертельная ловушка.

И все же после смерти Сталина Молотов изменился. Исчез страх, и он немного расслабился, старался вести себя мягче, любезнее. Он вообще очень обижался на упреки в сухости и педантизме:

— Это только некоторые представляют меня в виде робота, лишенного человеческих качеств.

Иногда Вячеслав Михайлович даже начинал острить, но видно было, что он это делает скорее по служебной необходимости, чем по велению души.

Его помощник Олег Трояновский вспоминал:

— Через месяц после смерти Сталина он меня вызвал и предложил стать его помощником. Сказал, что нам нужно выправлять положение в международных делах. Я увидел, что он переменился. Он с иностранцами иначе стал разговаривать, более свободно. И даже анекдоты рассказывал. Но я бы не решился их сейчас повторить.

В аппарате министерства пришли к выводу, что Молотов мало изменился. Он остался таким же организованным человеком. У него все было расписано по часам. После обеда он ложился поспать. Если спал дольше обычного, начальник охраны его будил.

Его огромный стол, вспоминал Анатолий Добрынин, был мысленно разделен на восемь частей, и помощники раскладывали бумаги в строго установленном порядке: туда чрезвычайные срочные сообщения, туда — телеграммы от послов и так далее. Он приходил в кабинет, смотрел: у него есть пятнадцать минут — тогда смотрел самые срочные бумаги, есть час — смотрел следующие по важности материалы.

Он не любил длинных докладов. Сам говорил коротко и четко. Юмора почти не признавал.

— Сухарь был невозможный, — говорит один из его бывших помощников. — Работать с ним было чрезвычайно сложно…

5 марта 1953 года маршал Берия стал одним из руководителей страны — первый заместитель председателя Совета министров, член президиума ЦК партии. А уже 26 июня он был арестован. У власти он находился сто четырнадцать дней.

За это короткое время было закрыто несколько позорных дел, заведенных Министерством госбезопасности, и наказаны те, кто их организовал.