Предатель в штабе?

Всю войну Булганин провел на фронте. Он был членом Военного совета Западного фронта в самые трудные месяцы 1941 года. В декабре 1942 года он получил звание генерал-лейтенанта. Командующих фронтами Сталин менял, Булганин оставался на месте. Николай Александрович был назначен уполномоченным по использованию реактивных систем залпового огня — знаменитых «катюш».

Решение о серийном производстве боевых машин реактивной артиллерии правительство приняло 21 июня 1941 года. Слишком поздно… Когда началась война, из семи машин, имевшихся в наличии, сформировали 1-ю экспериментальную батарею реактивной артиллерии.

14 июля 1941 года под Оршей батарея нанесла первый удар по скоплению немцев на переправе через реку Оршицу. Семь машин БМ-13 под командованием капитана Ивана Андреевича Флерова за восемь секунд выпустили сто двенадцать реактивных снарядов. Капитан Флеров отличился в финскую войну, получил редкий тогда орден Красной Звезды и поступил в Артиллерийскую академию имени Ф.Э. Дзержинского. С первого курса его и назначили командиром батареи.

За успехами «катюш» следил сам Сталин. Ему докладывал член Военного совета Западного фронта Булганин:

«Действиями батареи реактивных снарядов 31 июля в Ярцевском направлении на немцев был наведен буквально ужас. Батареей PC был обстрелян находившийся в лощине батальон немцев, обратившийся в паническое бегство. Большая часть противника из батальона была уничтожена на месте.

В дивизии среди красноармейцев вокруг действий этой батареи нескончаемые разговоры. Практика показывает, что батарея PC — сильно эффективное оружие».

В 1943–1944 годах Булганин последовательно занимал должность члена Военного совета 2-го Прибалтийского и 1-го Белорусского фронтов. В июле 1944-го ему присвоили звание генерал-полковника, в ноябре он стал генералом армии.

Военным человеком он не стал, даже в суровых условиях фронтовой жизни сумел неплохо устроить свой быт, поэтому подчиненные, особенно окопные офицеры, относились к нему пренебрежительно.

Один из штабных офицеров, служивший в оперативном отделе армии, через много лет после войны вспоминал, как его отправили с докладом в штаб фронта:

«К начальнику штаба фронта я попал сразу после приезда с аэродрома. Через пять минут после прихода в блиндаж я уже был у Жукова. Напротив, к члену Военного совета фронта Булганину можно было попасть только на следующий день.

Меня поразил тогда различный по численности обслуживающий персонал у трех военачальников: у начальника штаба фронта Соколовского в приемной сидел один адъютант, у Жукова — адъютант и офицер, а у Булганина сидело человек пять политработников высокого ранга, два телефониста, личный повар, официант с подносом, который волновался, что остынут паровые котлетки, приготовленные специально для члена Военного совета. Из разговора в приемной я узнал, что Булганин не кушает жареных котлет.

Срубленный саперами дом рядом с блиндажом Булганина был в два раза больше, чем у Жукова. При доме была внутренняя охрана, чего не было у Жукова и Рокоссовского».

Генерал Петр Григорьевич Григоренко в своих воспоминаниях тоже описал Булганина на фронте.

Григоренко в начале 1944 года служил заместителем начальника штаба 10-й гвардейской армии, которой командовал генерал-полковник Михаил Ильич Казаков. Армия входила в состав 2-го Прибалтийского (бывшего Калининского) фронта. Им командовал Маркиан Михайлович Попов, «человек умный, предприимчивый, инициативный».

Но несколько наступательных операций фронта закончились провалом — немцы словно точно знали, где будет нанесен удар.

В войсках пошли разговоры о предательстве:

— Где-то в штабе сидит предатель.

В армии, где служил Григоренко, говорили откровенно:

— Сведения утекают из булганинского окружения.

Когда проработка плана операции заканчивалась, Маркиан Михайлович Попов звонил Булганину — без его подписи документ был недействителен. Тот либо сам приходил к командующему фронтом, либо приказывал принести документы ему на подпись.

Его дом находился за двойным оцеплением, члена политбюро бдительно охраняли. Когда Григоренко понес показывать Булганину карту с планом наступления, чекисты дважды проверили его документы. Наконец провели в приемную. Какой-то полковник показал на стол и распорядился:

— Развертывайте карты здесь.

«В это время, — вспоминал Григоренко, — вертя задочком, вошла девушка, видимо, из того булганинского гарема, о котором говорил весь фронт. Она мило улыбнулась и поставила на стол в центр поднос с печеньем и сахаром».

— Я здесь развертывать карты не имею права, — резко сказал Григоренко.

— А в чем дело? — удивился полковник.

— Сюда имеют доступ посторонние лица.

— Больше никто не зайдет! — Полковник прикрыл дверь.

— Вы для меня тоже посторонний. В этом доме я имею право показать план только члену Военного совета.

Полковник явно опешил. Начальник оперативного управления штаба фронта, который пришел вместе с Григоренко, объяснил, что полковник состоит при члене Военного совета.

Но Григоренко отрезал:

— Я и сам понял, кто это. Но полковника нет в списке допущенных к плану операции.

Вошел Булганин. Григоренко представился. Булганин приветливо поздоровался и произнес:

— Ну что ж, раскладывайте карты.

— Я не могу этого сделать, пока в помещении есть посторонние.

— Кто же здесь посторонний? — улыбнулся Булганин.

— В списке допущенных к плану операции нет полковника.

— Ну я его допущу. Что, вам написать это?

— Нет, мне достаточно и вашего устного распоряжения. Я разверну карты и сделаю полный доклад, но по окончании этого обязан буду донести в Генеральный штаб, что произошло разглашение плана операции.

— Ну, если такие строгости, не будем нарушать. Законы надо уважать всем, — Булганин обратился к полковнику: — Оставьте нас одних.

Но операция опять оказалась неудачной.

«Это, безусловно, указывало на утечку информации из окружения Булганина, — утверждает Григоренко. — Урок был учтен. Последняя при мне операция готовилась с особо строгим соблюдением тайны.

К Попову пришел Булганин — пьяный «до положения риз». Лицо сизо-красное, отечное, под глазами мешки. Подошел к Маркиану Михайловичу, сунул руку и свалился на стул рядом. Командующий увидел подход булганинской своры и закрыл карту и другие документы.

Попов сказал Булганину:

— Николай Александрович, попроси всех пришедших с тобой перебраться в приемную.

— Я не могу оставить товарища Булганина одного, — резко и с явным вызовом произнес громила в форме НКВД.

— Николай Александрович, я еще раз прошу. Я не могу продолжать работу, пока здесь будет хоть один посторонний.

— Вот вы как все заразились подозрительностью. Нужно же понять и товарища — начальника моей охраны. Он тоже имеет инструкции и не вправе их нарушать. Я ему дам распоряжение, а он сейчас же донесет, что я мешаю ему нести службу.

— Не знаю, не знаю, Николай Александрович, но я при посторонних рассматривать план операции не буду.

Они еще попререкались немного. В конце концов Булганин приказал всем своим выйти. Всю остальную часть обсуждения он продремал. В конце подписал все не глядя.

Эта операция была самой успешной».

Николай Александрович Булганин не был чужд радостей жизни, но представить себе, что в его окружении были немецкие агенты, — трудновато. Это уж точно стало бы ясно после поражения нацистской Германии, когда чекисты получили доступ ко всем материалам немецкой разведки.

Возможно, провал наступления имел более простое объяснение: задуманные операции были заведомо неудачными, трафаретными, немцы легко угадывали направление удара.

Во время войны Булганин фактически завел себе новую семью. Но разводы не поощрялись. Поэтому он фактически жил с новой семьей, но, когда к нему приезжал кто-то из высшего руководства, вынужден был принимать гостей на государственной даче, где жила старая семья. Веселья не получалось.

Жена Булганина Елена Михайловна Коровина преподавала английский язык в школе № 175, где когда-то училась их дочь Вера. У Булганиных было двое детей: сын и дочь.

Вера Булганина, врач по профессии, вышла замуж за Виктора Кузнецова, старшего сына знаменитого адмирала Николая Герасимовича Кузнецова. Но брак распался.

Лев Булганин стал летчиком, воевал. После первых боевых вылетов его наградили редким тогда орденом Отечественной войны I степени. Его сослуживец Степан Микоян вспоминал, что молодому Булганину было неловко перед товарищами и орден он не носил. После войны Лев Булганин служил в Испытательном научно-исследовательском институте военно-воздушных сил. Когда его отец попал в опалу, Льва Булганина из института убрали. Его вспоминают как хорошего летчика и товарища. Но он был склонен к употреблению горячительных напитков и умер сравнительно молодым.

Пристрастие Николая Александровича Булганина к женскому полу было широко известно. Уже в 1957 году на июньском пленуме Хрущев говорил:

«Помню, был у нас с ним один очень неприятный разговор в Крыму. Ряд товарищей говорили мне:

— Товарищ Хрущев, скажите Николаю Александровичу, пусть он квартиры артисткам не раздает, а тем более на новоселье к ним не ездит. Разговоров много нехороших по этому поводу идет!

Такой разговор был у нас с Булганиным на берегу Черного моря. Состоялось довольно бурное объяснение и по этому вопросу».

Сталин такими мелочами не интересовался и замечаний Булганину относительно его романов не делал.

Напротив, в годы войны он еще больше расположился к Булганину. В ноябре 1944 года он назначил Николая Александровича заместителем наркома обороны, членом Государственного Комитета Обороны, а в феврале 1945-го еще и членом Ставки Верховного Главнокомандования.

А после войны Сталин назначил Булганина своим первым заместителем в военном ведомстве, еще через год сделал министром вооруженных сил.

В феврале 1946 года на пленуме ЦК Сталин сказал:

— У меня небольшое заявление насчет себя. Я очень перегружен работой, особенно после войны пришлось пойти вглубь работы по гражданской части, и я бы просил, чтобы пленум не возражал против того, чтобы я был освобожден от обязанностей министра вооруженных сил. Меня мог бы с успехом заменить товарищ Булганин — мой первый заместитель. К тому же и возраст сказывается.

Председательствовавший на пленуме Молотов спросил:

— Есть ли желающие высказаться? Нет желающих высказаться. Есть ли возражения против предложения товарища Сталина?

Стенограмма зафиксировала голоса с мест:

— Принять.

Молотов констатировал:

— Принимается.

Почему Сталин выбрал на пост военного министра именно Булганина, который хотя и получил высокое военное звание, но в реальности остался штатским человеком? Почему подчинил ему целую плеяду полководцев, победивших в войне и рассчитывавших, что пост министра достанется кому-то из них?

Скорее всего, это был сознательный жест. Вождь не хотел возвышать кого-то из прославленных военачальников, напротив, поставил над ними комиссара, причем того, кого очевидно недолюбливали в войсках. Маршал Жуков был крайне недоволен тем, что как заместитель министра он фактически вынужден подчиняться не Сталину, а его первому заместителю Булганину, которого ни в грош не ставил.

Следующим шагом стала опала Жукова. Это была показательная акция, чтобы все видели: даже самого Жукова наказали! Нескольких генералов из его окружения посадили, чтобы военачальники не заблуждались: мол, раз они войну выиграли, то им теперь все можно.

На следующий день после Парада Победы в Москве Жуков собрал у себя на даче несколько близких ему генералов. Счастливые военачальники с радостью пили за Георгия Константиновича как за выдающегося полководца, одолевшего фашистскую Германию. Все разговоры на даче Жукова записывались, а записи показали Сталину. Он был крайне раздражен, потому что настоящим победителем считал себя, а вовсе не Жукова.

Он упивался своей ролью победителя. Недаром наградил себя полководческим орденом «Победа», придумал себе нелепое звание генералиссимуса, красовался в новой форме и даже хотел принимать парад на Красной площади, но возраст и самочувствие не позволили сесть на лошадь. Войска, выстроенные на парад, в те годы объезжали верхом.

В 1946 году, вернув маршала Жукова из поверженной Германии, Сталин назначил его главнокомандующим сухопутными войсками и заместителем министра вооруженных сил. Жукова избрали кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Но отношение Сталина к Жукову после войны изменилось. Министерство госбезопасности приступило, как это называется на профессиональном языке, к оперативной разработке маршала. Иначе говоря, на него стали собирать показания и, конечно же, следили за каждым шагом.

Заказ был исполнен очень быстро.

Сталину представили показания арестованных военачальников, из которых следовало, что Жуков зазнался, политически неблагонадежен, враждебен к партии и Сталину. Первый заместитель министра вооруженных сил Булганин доложил Сталину, что задержаны семь вагонов с мебелью, вывезенной из Германии для Жукова.

1 июня 1946 года на заседании Высшего военного совета Жуков подвергся публичной экзекуции. Его вину сформулировали так: «Маршал Жуков, несмотря на созданное ему правительством и Верховным главнокомандующим высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями правительства… Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывал себе разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной».

Военный совет предложил освободить Жукова от должности главнокомандующего сухопутными войсками и заместителя министра вооруженных сил. 3 июня Совет министров принял это предложение.

4 июня Жуков отправил в Кремль докладную записку:

«Министру Вооруженных сил Союза ССР

Генералиссимусу Советского Союза

Товарищу Сталину И.В.

В соответствии с постановлением Совета министров Союза ССР № 1157-476с от 3 июня 1946 года должность главнокомандующего сухопутными войсками Вооруженных сил Союза ССР и обязанности заместителя министра Вооруженных сил по сухопутным войскам — 4 июня 1947 года сдал маршалу Советского Союза т. Коневу Ивану Степановичу».

Жукова отправили командовать войсками второстепенного Одесского военного округа.

На пленуме ЦК в феврале 1947 года Жукова вывели из числа кандидатов в члены ЦК. Накануне пленума Сталин вызвал к себе секретарей ЦК Жданова, Кузнецова и Патоличева. Предупредил, что предстоит вывести из ЦК несколько человек. Предложение о выводе Жукова поручил внести Жданову.

Кадровые вопросы рассматривались сразу после начала пленума, вечером 21 февраля 1947 года. Жданов попросил слово для внеочередного заявления и сказал:

— Я вношу предложение вывести из состава кандидатов в члены Центрального комитета Жукова. Он, по моему мнению, рано попал в Центральный комитет партии, мало подготовлен в партийном отношении. Я считаю, что в кандидатах Жукову не место. Ряд данных показывает, что Жуков проявлял антипартийное отношение. Об этом известно членам ЦК, и я думаю, что будет целесообразно его не иметь в числе кандидатов в члены ЦК.

Председательствовавший на пленуме Молотов спросил:

— Кто желает высказаться по этому поводу? Нет желающих. Голосую. Кто за предложение товарища Жданова об исключении из состава кандидатов в члены ЦК Жукова — прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Таких нет. Кто воздержался? Таковых тоже нет. Предложение об исключении Жукова из состава кандидатов в члены ЦК утверждено единогласно.

Когда пленум проголосовал, Жуков встал, несколько помедлил, затем повернулся направо и четким строевым шагом вышел из зала. Обычно вслед за исключением из ЦК следовал арест…

Жуков написал Сталину письмо, которое начиналось словами: «Исключение меня из кандидатов ЦК ВКП(б) убило меня».

Положение Жукова в Одессе было очень тяжелым. Местные власти и политорганы вели себя с ним самым оскорбительным образом. После отъезда Жукова на его даче был обыск. Кончилось это тем, что маршал свалился с инфарктом.

20 января 1948 года специальным постановлением ЦК «вынес т. Жукову последнее предупреждение, предоставив ему в последний раз возможность исправиться и стать честным членом партии, достойным командирского звания. Одновременно ЦК ВКП(б) освободил т. Жукова с поста командующего войсками Одесского военного округа для назначения командовать одним из меньших военных округов».

4 февраля 1948 года министр вооруженных сил Булганин подписал приказ об освобождении маршала Жукова с поста командующего войсками Одесского военного округа. Его перевели в еще менее значимый Уральский военный округ.

Тем временем Булганин, назначенный еще и заместителем главы правительства, получил маршальские звезды.

3 ноября 1947 года Сталин продиктовал короткую записку:

«Членам Политбюро ЦК ВКП(б).

Предлагаю присвоить товарищу Булганину звание Маршала Советского Союза.

По-моему, соответствующий указ президиума нужно мотивировать выдающимися заслугами товарища Булганина перед Вооруженными силами СССР во время Отечественной войны и послевоенный период. Указ надо опубликовать не позже 5 ноября сего года.

Я думаю, что мотивы моего предложения не нуждаются в комментариях — они и так ясны».

На следующий день газеты вышли с указом Президиума Верховного Совета СССР.

Всего через несколько месяцев Булганин получил повышение по партийной линии. 16 февраля 1948 года Сталин подписал постановление политбюро:

«Ввиду того, что политбюро в своей работе трудно обойтись без министра вооруженных сил, политбюро считает необходимым поставить на голосование членов ЦК предложение о переводе т. Булганина Н.А. из состава кандидатов в состав членов политбюро ЦК».

Маршал Жуков командовал округом, а по всей стране одного за другим брали его бывших подчиненных и людей из его окружения. Арестованных обвиняли в том, что они участвовали в заговоре, во главе которого стоял Жуков.

В общей сложности по «делу Жукова» сидело около сотни генералов — без суда. Новый министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев, принимая после арестованного Абакумова дела, спросил Сталина:

— Что с ними делать? Может быть, пропустить их через Особое совещание и отправить в лагерь?

Сталин ответил министру через Берию. Игнатьев добросовестно записал: товарищ Сталин, как передал товарищ Берия, сказал: пусть еще посидят.

Эти генералы были арестованы только на основании материалов прослушивания их разговоров. Поэтому их дела не хотят рассекречивать и по сей день. Аресты среди окружения Жукова шли почти до самой смерти Сталина. И маршал понимал, на какой тонкой веревочке он подвешен.

Сталину принесли запись разговора Жукова с женой. Маршал считал, что на него капает Булганин:

— Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что ему говорят его приближенные. Ему кто-нибудь скажет, и он верит. Вот ему про меня сказали, и я в немилости. Ну, х… с ними, пусть теперь другие повоюют.