Письмо ровеснику Виктору Астафьеву о нашей солдатской молодости

Письмо

ровеснику Виктору Астафьеву о нашей солдатской молодости

Виктор Петрович,

осенью 1985 года ты писал, что на фронте тебе с твоей "точки зрения" не так уж много было видно, что "правда о войне складывается из огромного потока книг, посвященных этой теме". И ты перечислил те из них, которые "могли бы служить "фундаментом" для будущего великого произведения о прошедшей войне", — книги К. Симонова и А. Бека, Ю. Бондарева и В. Быкова, В. Курочкина и К. Колесова, С. Алексиевич и Г. Егорова. Ты называл их правдивыми. Можно было надеяться, что с течением времени тебе удается расширить свой взгляд на войну, углубить знание литературы о ней. Но всего через два с половиной года ты вдруг заявил: "Мы как-то умудрились сочинить другую войну". И уверял, будто созданы "вагоны", даже эшелоны лживой литературы о войне. Словом, раньше ты видел со своей "кочки" прежде всего "огромный поток книг", который радовал тебя как источник правды о войне, а теперь с обретенной недавно высоты видишь прежде всего "вагоны" да "эшелоны" макулатуры, в создании которой повинны будто бы все, кто писал о войне.

Разумеется, всегда и на любую тему есть книги поверхностные, неубедительные, фальшивые, конъюнктурные. Но не они же кладутся камнями в "фундамент", о котором ты говорил раньше. К названным тобой тогда можно добавить книги М. Шолохова, В. Некрасова, Г. Березко, В. Гроссмана, К. Воробьева… Так что же, ты теперь считаешь, что в этих книгах вагонно-эшелонная, "совсем другая", незнакомая фронтовикам война? А если нет, то зачем так обобщать и говорить "мы умудрились"? Уж не для того ли это сказано, чтобы эффектнее преподнести свою новую книгу о войне как единственное правдивое слово о ней?

Если твое нынешнее отношение к работе своих собратьев-писателей, по меньшей мере, нуждается в разъяснении, то с историками и их работой у тебя все предельно ясно и определенно. В качестве самых разительных образцов "другой войны" ты назвал труды именно исторические: 6-томную "Историю Великой Отечественной войны" (Воениздат, 1960–1965) и 12-томную "Историю второй мировой войны" (Воениздат, 1973–1982). Правда, ты их порой путаешь и не всегда ясно, к какому из этих изданий относится то или другое твое суждение.

Признавая, что иные вещи из истории войны тебе неизвестны, "может быть, по невежеству, по недоученности, оторванности от центра", ты тем не менее с великой уверенностью вот что сказал, кажется, о втором из этих многотомников: "Более ловкого документа, сфальсифицированного, состряпанного, просто сочиненного, наша история не знала. Его делали очень ловкие, высокооплачиваемые, великолепно знающие, что они делают, люди. Они сочиняли, а не создавали эту историю".

Да, к сожалению, в указанных изданиях есть крупные недостатки — и ошибки, и упущения, и излишества. В частности, можно было обойтись без цитат из Л. И. Брежнева, надо было обстоятельно рассказать о судьбе наших окруженных войск, следовало давать данные о потерях во всех крупных сражениях и т. д. Но, может быть, причину некоторых недостатков надо искать — ведь дело-то довольно давнее! — в недоступности архивов, в нехватке общих знаний о войне, в недостаточной квалификации некоторых авторов, наконец, в простой человеческой нерадивости? Нет! Ты категорически отметаешь это и видишь только одно — злой умысел ловкачей с целью обмануть народ и нажиться.

И в соответствии с этим ты делаешь убийственный вывод: "Историки, которые сочинили историю войны, не имеют права прикасаться к такому святому слову, как правда. Они лишили себя этого права — своей жизнью, своими деяниями, своей кривдой, криводушием". Ну, прямо-таки анафемское проклятие, равного которому по убежденности, благородному гневу и доказательности не приходилось слышать, пожалуй, со второй половины тридцатых годов. Так что, к стенке их, что ли?

Твое ритуальное проклятье, извергнутое на Всесоюзной конференции историков и писателей, немедленно растиражировали "Литгазета", "Советская культура", "Вопросы литературы" и "Вопросы истории". А тиражи-то были не то, что ныне. У "Литературки", например, подбирался к шести миллионам. Но тебе и этого показалось мало. Ты жаждал донести свои разоблачительно-патриотические страсти до сведения мировой общественности, и с этой праведной целью послал письмо в "Московские новости", выходящие на шести главных языках мира.

Там, перед лицом обалдевшего человечества, ты учинил "ссученным" историкам разнос еще более грандиозного пошиба: "крючкотворы", "крючкотворные перья", "хитромудро состряпанные книги", "словесный бурьян", "ловкость рук", "приспособленчество", "лжесвидетельство", "кормились и кормятся ложью", "вся 12-томная "История" создана "учеными" для того, чтобы исказить историю войны, спрятать "концы в воду", держать и далее наш народ в неведении"… Тут еще раз повторил отлучающее проклятье: "Советские историки в большинстве своем, а редакторы и сочинители "Истории Отечественной войны" в частности давно потеряли право прикасаться к святому слову "правда". Они потеряли, а ты нашел…

Но какие же именно конкретные претензии у тебя к тем, кто писал историю Великой Отечественной? Может, они умолчали, что удар агрессора застал почти все наши войска врасплох, и мы не были к нему должным образом подготовлены, что немцы вошли в Минск на седьмой день вторжения? Нет, не умолчали. Может, утаили факты окружения наших войск под Минском и Вязьмой, под Харьковом и Брянском? Нет, не утаили. Может, скрыли, что враг подошел на 27 километров к Москве, водрузил свой флаг на Эльбрусе и, дойдя до Сталинграда, прорвался к Волге? Опять нет. Может, за громкими словами о победах спрятали тот факт, что в январе — феврале 1943 года была возможность окружить на Северном Кавказе 23 дивизии противника и устроить ему второй Сталинград, но наши войска, увы, с этой задачей не справились, и противник улизнул на Таманский полуостров, за Кубань? Нет, не умолчали, не утаили, не скрыли, не спрятали ни этих, ни других обстоятельств и фактов войны, горьких, скорбных, а то и позорных. Так какие же у тебя основания вещать на весь мир о фальсификации истории войны, о крючкотворстве, о лжесвидетельстве, о стремлении "спрятать концы в воду"?

Или историки и мемуаристы нарисовали такую картину, будто мы, допустим, вышибли захватчиков со своей земли уже в 1943 году? Нет. Или уверяют, скажем, что мы с ходу, единым махом и малой кровью овладели Берлином? Нет. Или пишут, например, что потери немцев составили 20 миллионов, а наши 5? Нет. Как же у тебя повернулся язык обвинить ученых в том, что они "состряпали" историю войны с помощью "ловкости рук"?

А разве ничего не сказано об ошибках, допущенных нашим политическим, государственным и военным руководством, например, таких, как просчет в определении срока возможной агрессии или промах в плане летней кампании 1942 года? Разве обошли молчанием измену генерала Власова или кровавые дела украинских националистов? Разве не написали о тяжком, героическом труде в тылу? Нет, и это все нашло место в работах историков, в воспоминаниях полководцев, как и многих других участников, современников войны. Так что же стоит за твоими воплями о "сочинении" истории войны, о кривде, криводушии?

А не хотел ли кто-то принизить заслуги Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского, И. С. Конева и А. М. Василевского, И. Д. Черняховского и Ф. И. Толбухина, Р. Я. Малиновского и других выдающихся полководцев Великой Отечественной? Уж не пытался ли кто представить фигурами первого плана в истории войны К. Е. Ворошилова и С. М. Буденного, С. К. Тимошенко и Г. И. Кулика, Н. С. Хрущева и Л. 3. Мехлиса? Уж не старались ли изобразить немецких генералов невеждами и дураками? Нет, нет и нет. Так кто же, спрашивается, "кормится ложью"? Кто так преуспел в "приспособленчестве"? Историки, мемуаристы или ты, горбачевский Герой Соцтруда?

Надо отдать должное, свои проклятья всеобщего характера ты иногда дополняешь вполне конкретными, в частности относительно наших потерь. В "Истории второй мировой" можно прочитать: "Половина людских потерь в Европе приходится на СССР. Они составили свыше 20 миллионов человек, значительная часть их гражданское население, погибшее в гитлеровских лагерях смерти, в результате фашистских репрессий, болезней, голода, от налетов вражеской авиации". Тебя это не удовлетворяет. Ты хотел бы знать со всей точностью, сколько именно погибло на поле боя, сколько от ран и болезней, сколько в фашистских лагерях и т. д. Законное желание!

Но ведь ты говорил, что правда о войне складывается из огромного потока книг, посвященных ей. Так заглянул бы, например, в книгу "Советский Союз в Великой Отечественной войне" (М., 1976. С. 369) или в энциклопедический однотомник "Великая Отечественная война" (М., 1985. С. 509, 756). Там мог бы узнать некоторые весьма существенные слагаемые общей цифры наших потерь: на оккупированной территории захватчики истребили около 11 миллионов наших соотечественников — около 7 миллионов мирных жителей и около 4 миллионов военнопленных. Ныне появились новые публикации, уточняющие эти и другие цифры потерь.

Ты кривишься при словах "около" или "свыше", хочешь непременно знать точно и по всем статьям. Понятно. Но надо помнить же, какая это была война! В Англии, например, надо думать, имеются соответствующие сведения по всем пунктам с максимальной точностью. Так еще бы! Во-первых, она не подверглась внезапному массированному по всей границе нападению с его неизбежным хаосом в лагере жертвы агрессии; наоборот, Англия сама объявила войну Германии и имела более восьми месяцев для всесторонней подготовки своих войск, для организации отпора. Представь, какова была бы картина войны, если таким временем располагали мы, если эти восемь месяцев были бы в запасе у нас… Во-вторых, Англия не знала на своей земле ни битв (а ведь с точки зрения и учета потерь одна Курская битва с ее четырьмя миллионами участников чего стоит!), ни великих отступлений и наступлений, ни беженцев, ни эвакуации огромных предприятий и населения за тысячи верст в глубь страны, ни угрозы захвата своей столицы, ни партизанской стихии, ни разгула карателей, ни массового угона населения в неволю, ни концлагерей, ни душегубок, ни изменников, наконец, — словом, Англия не знала ничего, что как страшная буря, как неистовый ураган несколько лет бушевал на нашей земле, все переворачивая, перемешивая, кромсая. Попробуй, учти многолетнюю бурю. Поди, разложи по статьям бесконечный ураган. Изловчись-ка все это разнести по графам. Не думаешь ли ты, что, учиняя массовые расстрелы, фашисты направляли списки убитых в местные загсы?.. А главное-то, общие потери Англии в войне составили 370 тысяч человек, что в десятки раз меньше потерь Советского Союза. Нам с тобой довелось родиться, жить и воевать в этой горькой стране, а не в благословенной Англии.

Неудивительно, что в огромной стране находятся люди и органы печати, которые подхватывают твои обличения, смакуют их и несут дальше. Например, критик В. Шапошников. Этот правдолюб толкает твои идеи дальше, он хочет точно знать: "Почему немцы, воевавшие шесть лет, бросавшие свои дивизии и на Запад, и на подавление повстанческого Сопротивления, понесли потери вдвое меньше, чем мы?" Хотя давно известно, что один правдолюб может задать столько вопросов, что от них очумеют десять мудрецов, но здесь не тот случай. Здесь твоего выученика, пожалуй, можно привести в чувство одним-единственным встречным вопросом, который будет ему и ответом: "Известно ли тебе, правдолюб, что, хотя фашисты истребили миллионы мирных советских граждан и наших военнопленных — цвет народа, мы ничего подобного на их земле не творили, а немецкие солдаты и офицеры, попавшие к нам в плен, после войны все до единого, кроме осужденных за злодеяния, вернулись на родину? Понятно ли тебе, как это сказалось на соотношении потерь? А ведь если бы дело обстояло наоборот, то есть мы поступали бы как немцы, а немцы — как мы, то еще неизвестно, кто кому слал бы сегодня посылки".

На шести языках поносишь ты, Виктор, целые коллективы, целые поколения историков еще конкретно и за то, что из их "хитромудро состряпанных" книг наш народ (все-то ты о народе печешься, все о народе!) будто бы не может узнать, "что произошло под Харьковом, где гитлеровцы обещали нам устроить "второй Сталинград". Странновато изъясняешься, мастер: будто один Сталинград немцы нам уже устроили.

Ты имеешь в виду контрнаступление группы немецких армий "Юг" в Донбассе и в районе Харькова в феврале — марте 1943 года. Целью контрнаступления было вернуть утраченную после Сталинградского побоища стратегическую инициативу. Планировалось разгромить наши части, выдвинувшиеся к Днепропетровску, вновь захватить Харьков и Белгород, а затем, одновременно ударив с юга от Белгорода и с севера от Орла в общем направлении на Курск, окружить и уничтожить наши войска. Захватить Харьков и Белгород немцам тогда удалось, сумели они и окружить часть наших войск, нам пришлось крайне трудно, мы понесли большие потери, но осуществить свой главный стратегический замысел противник не смог. Поэтому Верховный Главнокомандующий имел все основания в своем приказе от 1 мая 1943 года констатировать: "Немцы рассчитывали окружить советские войска в районе Харькова и устроить нашим войскам "немецкий Сталинград". Однако попытка гитлеровского командования взять реванш за Сталинград провалилась".

И обо всем этом, вопреки твоим паническим уверениям, можно прочитать во многих книгах наших военачальников и историков. Что же касается "Истории второй мировой войны", то там вскрыты и причины наших трудностей, неудач, потерь в этой операции и названы те, кто допустил ошибки, приведшие к прискорбным последствиям: Ставка ВГК, которая, неосновательно полагая, что противник отходит за Днепр, несмотря на тяжелое состояние наших войск, измотанных в предыдущих боях, решила в середине февраля продолжать наступление; лично И. В. Сталин, давший указание командующему фронтом Н. Ф. Ватутину возможно дальше отогнать противника от Харькова; лично сам Ватутин, не согласившийся с просьбой командующего подвижной группой отвести войска на новый, более удобный рубеж из-за угрозы окружения; опять же Ставка, недооценившая угрозу и не поправившая комфронта… Да, все это написано в "Истории", надо только не лениться, читать. А прочитав, хорошо бы передать книжечку таким своим поклонникам, как В. Шапошников.

В тех же "Московских новостях" ты, народный заботник, печалишься о том, что народ так и не узнает, "как весной 1944 года два фронта "доблестно" били и не добили 1-ю танковую армию противника". Тем же пальцем в то же небо. Речь идет о Проскуровско-Черновицкой операции в марте — апреле 1944 года, в ходе которой было окружено много немецких войск, ликвидировать которые или взять в плен, однако, не удалось: большая их часть вышла из окружения. Да, не удалось. Ну и что? Война — это такое дело, где всегда что-нибудь кому-нибудь не удается. И немцам операции на окружение, так лихо удававшиеся в начале войны, с течением времени перестали удаваться вовсе, они их уже не предпринимали. У нас же наоборот: вначале дело не шло, а потом наладилось неплохо.

В первый год войны мы пытались окружить оккупантов в районе Ельца, Торопца и Холма, Демянска, Ржева и Вязьмы, Любани и Тихвина, — увы, ничего не получилось: явно не хватало ни сил, ни опыта. В Сталинграде наши старания увенчались успехом первый раз, но отменно: окружили 22 дивизии и много отдельных частей — всего 330 тысяч войск. Чуть позже, как уже упоминалось, была возможность устроить немцам "второй Сталинград" на Северном Кавказе (23 дивизии), но в силу ряда причин снова не удалось. Затем мы сумели окружить и ликвидировать немалые силы противника в ходе Осторогожско-Россошанской операции (13 дивизий), Воронежско-Касторненской (9 дивизий), Корсунь-Шевченковской (10 дивизий и 1 бригада). В январе — марте 1944 года на юге были проведены Кировоградская, Никопольско-Криворожская, Березнеговато-Снигиревская операции. В целом они оказались успешны, но в ходе их осуществить, как планировалось, окружение врага наше командование опять не смогло. В этом ряду стоит и Проскуровско-Черновицкая операция.

Спрашивается, откуда взяты эти сведения не только об удавшихся, но и о неудавшихся наших операциях на окружение? Ты можешь, конечно, не верить, но ответ у меня один: не из сочинений западногерманских ученых, а из трудов наших военных историков, в частности из "Истории второй мировой войны", которую ты, к сожалению, читал плохо. Так в действительности обстоит дело и с сокрытием от народа некоторых горьких фактов войны, до которых будто бы лишь теперь докопался один Астафьев.

Но обратимся к самой Проскуровско-Черновицкой операции. Ты написал о ней как о чем-то позорном, словно огромные силы двух фронтов окружили всего-то навсего какую-то одну тощую армию и вот не смогли с ней совладать. Тут надо прежде всего заметить, что, как видно из многих твоих рассуждений, ты не понимаешь, насколько различны были у нас и у немцев войсковые объединения, называемые армией.

Полевая армия у немцев — это 10–20 и даже больше дивизий. Например, к 17 июля 1942 года 6-я армия генерал-полковника Ф. Паулюса состояла из 13 дивизий и насчитывала около 270 тысяч человек. К началу нашего контрнаступления под Сталинградом нам противостояло пять армий общей численностью свыше 1 миллиона солдат и офицеров, то есть в среднем на армию приходилось по 250 тысяч человек. 6-я полевая армия генерала К. Холлидта, вновь воссозданная после разгрома и пленения армии Паулюса в Сталинграде, в феврале 1944 года включала 17 дивизий, и это было 540 тысяч человек. Танковые же их армии, которые в 1942–1945 годах обычно действовали как полевые, порой достигали 28 дивизий. Так, в самом конце 1943 года 4-я танковая армия генерала Э. Рауса, действовавшая бок о бок с 1-й танковой, имела 26 дивизий. Вот какие цифры. А наши общевойсковые армии в годы войны обычно состояли из 7—12 дивизий, общая численность их редко превышала 100 тысяч. Например, в январе — феврале 1944 года 13-я и 60-я армии, действовавшие совместно в Ровно-Луцкой операции, имели в сумме 19 стрелковых дивизий, 2 кавалерийских и 2 танковых корпуса. Немцы не знали таких объединений, как фронт. А у нас можно назвать такие фронты, что состояли всего из двух-трех армий. Скажем, Карельский фронт был в начале войны образован в составе 7-й и 14-й армий, а 4-й Украинский в августе 1944 года — воссоздали в составе 1 —й гвардейской и 18-й общевойсковой и 8-й воздушной. Подобные факты и цифры полезно помнить всем нынешним ораторам о войне.

Во время Проскуровско-Черновицкой операции 1-я танковая армия немцев противостояла нашим войскам вовсе не в одиночестве, как можно подумать, читая твои обличения, а в составе мощной группы армий "Юг"

— справа от нее держала оборону 8-я полевая армия под командованием опытнейшего и талантливейшего генерал-фельдмаршала Э. Манштейна, слева — упоминавшаяся 4-я танковая армия Э. Рауса, а с воздуха эти немалые силы прикрывал 4-й воздушный флот. Напомним и о том, что в окружении 1-й танковой армии принимали участие далеко не все наличные силы двух наших фронтов, у которых были и другие боевые задачи в этой операции. Кольцо окружения 30 марта замкнули в районе Каменец-Подольского 4-я танковая армия левого фланга 1 —го Украинского фронта и 40-я армия правого фланга 2-го Украинского. Эти армии в основном и выполняли задачу удержания кольца. А в нем оказались 11 пехотных, 10 танковых, 1 моторизованная и 1 артиллерийская дивизии, всего — 23. Опять целый Сталинград. Легко ли удержать такую силу!

Кроме того, не надо думать, будто не было никаких внешних препятствий для удержания 1-й танковой армии в кольце и ликвидации ее. Совсем наоборот! Как только она попала в беду, немецкое командование срочно создало юго-восточнее Львова с целью ее деблокирования сильную группировку из переброшенных с запада войск в составе 2-го танкового корпуса СС, шести пехотных дивизий, одной бригады, нескольких дивизионов самоходной артиллерии, а позже еще и 1-й венгерской армии. Вначале "блуждающий котел" 1-й танковой отходил на юг к Днестру, но, когда контрудар с целью деблокирования был в основном подготовлен, командование группы армий "Юг" приказало 1-й танковой армии изменить направление отхода, повернуть на запад — на Чортков и Бучач. И две мощные группировки устремились навстречу друг другу.

Вот как с немалой долей самокритичности рассказывается об этой фазе сражения в проклятой тобой "Истории второй мировой войны": "Масштабы перегруппировок и сосредоточения войск противника в районе юго-восточнее Львова так же, как и изменение направления отхода 1-й танковой армии, не были своевременно вскрыты командованием 1-го Украинского фронта. Вследствие этого оно не приняло соответствующих мер по усилению войск на направлениях готовившихся врагом ударов. Недостаток сил, особенно танков, не позволил создать сплошного внутреннего фронта окружения и быстро перейти к решительным действиям по расчленению и уничтожению группировки врага… Окруженная группировка, выдвинув вперед танковые дивизии, таранным ударом прорвала оборону слабой по своему составу 4-й танковой армии, у которой в это время оставалось в строю не более 60 танков… Прорыву врага способствовала разразившаяся трехдневная снежная вьюга.

Командование 1-го Украинского фронта бросило на пути отхода врага части двух находившихся на марше стрелковых корпусов, однако и они не смогли создать надежного заслона, вступив в бой с ходу, иногда без артиллерии. Окруженная группировка, прижатая советскими войсками к Днестру, образовала своеобразный "блуждающий котел", который упорно продвигался на запад, не считаясь с потерями.

4 апреля противник всеми силами перешел в наступление на внешнем фронте окружения. На пути 2-го танкового корпуса СС, который наносил удар на главном направлении южнее Подгайц, оборонялись две растянувшиеся на 35-километровом фронте и понесшие потери стрелковые дивизии. Они не смогли остановить врага. 7 апреля в районе Бучача немецкие танковые дивизии, наступавшие с запада, соединились с "блуждающим котлом". 1-я немецкая танковая армия избежала участи фашистских войск, окруженных под Корсунь-Шевченковским, однако она потерпела сокрушительное поражение, потеряв большую часть боевой техники и понеся тяжелые потери в людях. Все вырвавшиеся из окружения дивизии до их восстановления значились в германских оперативных документах как боевые группы".

Как видим, делать секрет из нашей неудавшейся попытки окружения 1-й танковой армии противника никто не собирался. Была такая же неудача и через год, в марте — апреле 1945 года, когда в ходе Венской наступательной операции мы хотели окружить южнее Секешфехервара, в Венгрии, 6-ю танковую армию СС. Нашим войскам оставалось пройти всего 2,5 километра, чтобы замкнуть кольцо окружения, но через этот узкий коридор, который, естественно, насквозь простреливался, немецкому командованию ценой больших потерь все же удалось вывести значительную часть живой силы и техники. У наших военных историков можно прочитать и об этом.

Словом, список наших неудач в операциях на окружение довольно обширен, но можно дополнить список и успехов в этом деле. После окружения и разгрома 10 дивизий и 1 бригады под Корсунь-Шевченковским последовали такого же рода успехи во многих других операциях на окружение: в Витебско-Оршанской (5 дивизий), Бобруйской (6 дивизий), Минской (20 различных соединений), Львовско-Сандомирской (8 дивизий), Яссо-Кишиневской (18 дивизий), Будапештской (20 различных соединений), Восточно-Прусской (около 32 дивизий), Берлинской (93 дивизии), Пражской (более 50 дивизий).

Немцы же с весны 1943 года уже не осуществили ни одного сколько-нибудь значительного окружения наших войск… Да, война — это такое дело, где всегда кому-нибудь что-нибудь удается, а кому-то нет. Гитлеровцы хотели взять Москву, Ленинград, Сталинград, Баку, мечтали разбить Красную Армию, планировали уничтожить наш народ, наше государство, — ничего не удалось!

А мы в первый же день войны сказали: "Враг будет разбит. Победа будет за нами", — так все и вышло.

О некоторых твоих рассуждениях о войне просто не знаешь, что и думать. На конференции ты сказал: "Вот в "Истории Великой Отечественной" опубликованы карты… Вы посмотрите внимательно в них и в тексты, которые их сопровождают". Ну, послушаемся совета, посмотрим внимательно, почитаем еще раз, — и что же? Оказывается, "вы увидите полное расхождение". В "Московских новостях" ты настойчиво повторил: "достаточно взглянуть на них, как сразу же видно сделается разительное расхождение между картами и текстом, "объясняющим", что за картой следует". То есть в тексте, мол, одно, а карты свидетельствуют совершенно о другом. Какое великое открытие сделал внимательный читатель Астафьев, ротный телефонист!

Правда, тут сразу напрашиваются два вопроса. Во-первых, почему же возникло расхождение? Да потому, объясняешь ты, что тексты-то писали спустя много лет после войны, а карты взяли подлинные, военных лет, в Генштабе, что ли. Но если так, то непонятно, во-вторых, почему же не фальсифицированы, не приведены в соответствие с лживым текстом и карты, — ну, что это стоило "ссученным ловкачам!". На сей вопрос ответ у тебя уж слишком простецкий: "Не догадались!" Ну, знаешь, такие-то доки!..

Но в чем же именно, в чем конкретно состоит оглашенное с высокой трибуны открытие и, с другой стороны, криводушие, лживость ученых, будто бы воочию явствующее из вопиющего расхождения смысла текста и карт? Читаем: "Вы посмотрите на любую из карт 1941 года и даже 1944 года: там обязательно 9 красных стрелок против 2–3 синих". Разумеется, это совсем не так, на разных картах разное количество стрелок тех и других, но не будем сейчас отвлекаться, важно понять суть открытия, а она выплывает из следующего заявления: "Это 9 наших армий воюют против 2–3 армий противника". То есть ты разгадал и объявляешь пребывавшему в неведении миру, что любая стрелка на картах "Истории Великой Отечественной войны" означает не что иное, как армию: не корпус, не дивизию, а именно армию, — вот оно, твое Архимедово открытие.

Взять, допустим, наше контрнаступление под Москвой в декабре 1941 года. Ты читаешь, что перед началом операции мы не имели численного превосходства над противником ни в живой силе, ни в технике (за исключением авиации). Но потом смотришь на карту и видишь: красных стрелок штук 15, а синих, ну, 5. "Эге! — смекаешь ты, — значит, у нас было трехкратное численное превосходство, а вы, криводушные фальсификаторы, исказили святую правду истории. Ужо вам!.."

Или вот, скажем, наше контрнаступление под Сталинградом. Историки пишут: советские войска насчитывали 1 миллион 100 тысяч человек, а противник имел 1 миллион 12 тысяч, т. е. наше численное превосходство в живой силе составляло всего 8–9 процентов. Но ты снова зришь в карту и собственными глазами видишь: десятка четыре красных стрелок, не больше одного десятка синих. Выходит, уже четырехкратное наше превосходство. Опять эти бессовестные ловкачи обманывают все человечество, а вместе с ним и бедного Витю, бывшего до сих пор столь простодушным. А Курская битва? Историки уверяют, что перед ее началом в составе ударных группировок врага было свыше 900 тысяч человек, а противостоявшие им Центральный и Воронежский фронты имели 1 миллион 336 тысяч. Да, мы располагали почти полуторным превосходством в живой силе. Но ты, конечно, и тут начеку. Раскрываешь карту нашего контрнаступления 12 июля — 23 августа 1943 года и видишь своим недреманным оком такое количество красных стрелок, что синие в них прямо-таки тонут. Ах, шельмецы высокооплачиваемые!..

С помощью карт воочию убедившись, что мы "все время, на протяжении всей войны" имели огромное численное превосходство над захватчиком, ты, мыслитель, пришел к такому галилеевскому резюме: "Мы просто не умели воевать. Мы и закончили войну, не умея воевать". Поскольку все участники конференции оторопело молчали, то оратор, уверенный в грандиозности своего открытия, плюнул им в лицо еще и такое: "Мы залили своей кровью, завалили врагов своими трупами". В связи с этими "мы не умели", "мы залили своей кровью" пишет доктор экономических наук, капитан в отставке А. И. Залкинд на страницах "Военно-исторического журнала": "Позволительно спросить, кто это "мы"? Ведь в числе воевавших "неумех" были Жуков, Рокоссовский, Конев, Говоров, Мерецков. Как могли они, не умея воевать и не совершив чуда, кончить войну в Берлине и Праге?.. "Мы" воевать не умели. Кто же умел? Немцы? Но ведь они не устояли против "неумех".

Здесь интересно отметить, что раньше, в ноябре 1985 года, рассказывая о боевых действиях части, в которой сам служил, ведь ты, Витя, рисовал несколько иную картину войны и по соотношению сил, и по потерям. Писал, например, что в августе 1943 года в бою под Ахтыркой 92-я гаубичная бригада, где ты был телефонистом, уничтожила более восьмидесяти танков и "тучу пехоты" противника. Более восьмидесяти! По нашим меркам того времени это целая танковая бригада и еще танковый полк. А "туча пехоты" — это уже не иначе как целая дивизия. На каждое наше орудие (их, по твоим словам, было 48) шло по нескольку вражеских танков, и почти каждое орудие уничтожило по два танка, иначе говоря, наша бригада не только нанесла сокрушительное поражение гораздо большим силам врага, но и уничтожила изрядную часть их.

В другом месте ты раньше писал, что 17-я артиллерийская дивизия, в которую входила твоя 92-я арт-бригада, "в последних на территории Германии боях потеряла две с половиной тысячи человек. Противник понес потери десятикратно больше". То есть противник потерял 25 тысяч человек. Иначе говоря, одна наша дивизия уничтожила по меньшей мере две полносоставные дивизии неприятеля. Так, спрашивается, кто же кого заливал кровью, кто кого заваливал трупами?

Исходя из таких именно приведенных выше фактов, ты с полным основанием тогда и писал: "Мы достойно вели себя на войне… Мы и весь наш многострадальный, героический народ, на века, на все будущие времена прославивший себя трудом и ратным делом". Вот какие возвышенные и гордые слова о ратной славе народа говорил когда-то человек, который ныне, потрясенный изучением карт, уверяет, что народ этот вовсе не умел воевать. Да, перестройка! Но до таких ее поворотов еще никто недодумался.

Право же, очень трудно понять, какой жизнью шестьдесят с лишним лет жил и живет человек или что с ним случилось, если он до сих пор не знает смысл простейших условных обозначений на военных картах. Откуда он взял, кто ему внушил (ведь вычитать это он нигде не мог!), что стрелка на карте непременно означает армию и что, следовательно, по числу стрелок разного цвета можно судить о количественном соотношении боровшихся сил?

Я думаю, что все, кто хоть раз в жизни держал в руках и рассматривал военную карту, давно поняли уже, какова подлинная цена астафьевских открытий, выкладок и резюме. Но, возможно, среди читателей есть и такие, кто по молодости лет или нелюбознательности никогда еще этих карт не рассматривал. Имея в виду лишь таких читателей (и, конечно, тебя, стратег), приходится разъяснить…

Во-первых, как уже отмечалось, наша армия и немецкая — понятия совершенно разные. У нас очень редко состав армии превышал 100 тысяч человек, обычно это было 50–70 тысяч. У противника армии составляли и 100, и 200, и 300 тысяч. Если, Витя, ты знал хотя бы это, то, думается, не полез бы на всесоюзную трибуну со своим вопиющим открытием.

Но главное-то в другом: стрелки на карте означают прежде всего направление ударов и контрударов. Если армия предпринимала удар в двух или трех направлениях, то от ее буквенно-цифрового обозначения на карте разойдутся и две и три стрелы. Именно тремя стрелками на карте Курской битвы обозначены, например, начальные действия 27-й армии, в которой служил ты. Последовательный ход действий той или иной группы войск (армии, корпуса, дивизии) обозначается несколькими, одна за другой следующими стрелками, а ты каждую из них считаешь еще за одну армию.

Если операция развивается успешно, противник отступает, если он даже и сопротивляется, хочет удержать позиции, но не предпринимает контрударов или делает это редко, то на карте почти все стрелки могут быть лишь одного цвета — цвета наступающей стороны. Это можно видеть, например, на картах начальной стадии войны, допустим, на карте Смоленского сражения: синих (немецких) стрелок здесь неизмеримо больше, чем красных (наших). Как ты, исследователь, мог не видеть этих карт, непостижимо. Или вот карта Висло-Одерской наступательной операции Красной Армии. Тут наоборот: множество наших стрелок и лишь две-три немецких. Но такие соотношения стрелок вовсе не означают, что у нас в Смоленском сражении, а у немцев в Висло-Одерской операции было гораздо меньше сил, чем у противника. Словом, по количеству стрелок можно судить, в чьих руках находится инициатива, кто наступает, а кто обороняется, но никак нельзя делать вывод о количественном соотношении борющихся сил. За изложение столь элементарных сведений, право же, хочется извиниться, тем более что ведь в низу каждой карты обо всем этом можно прочесть.

Есть у тебя замечательный рассказ "Светопреставление". Там об одном персонаже в соответствующем эпизоде ты говоришь: "Мужик зацокал, как белка. Не сразу я догадался, что он матерится. Будучи сам немалым специалистом по этой части, я, как ни пытался, ни в одном из отечественных матюков не припомнил звука "це"… Поразительный для русской литературы факт: писатель печатно представляется публике специалистом по матерщинной части! Не будем ханжествовать: среди русских писателей были и есть такие специалисты. Но о том, что к ним принадлежал, допустим, Лев Толстой, мы узнаем все-таки не из его собственных гордых признаний, а из прекрасных воспоминаний Горького. Еще поразительнее другое. Будучи когда-то детдомовцем, ты, казалось бы, действительно должен быть большим специалистом "по этой части", но, увы, приведенный отрывок из рассказа свидетельствует об обратном, ибо есть же, есть первостатейные отечественные матюки со звуком "це"! И я, совсем не детдомовец, а потомственный интеллигент, могу назвать с полдюжины их, когда угодно. На днях послал тебе сей реестрик по почте. И поверь, он составлен не по бодуэновскому словарю Даля, а взят из живой жизни.

Не буду гадать, чем объяснить этот вопиющий провал в твоих познаниях. Может, действительно, оторванность от центра? Неужто самые большие матерщинники в центре? Если так, то дело не безнадежно, оно поправится. Нет, не буду гадать. Но вынужден с горечью констатировать: твои военные познания, Виктор, в частности некоторые представления об истории Отечественной войны, увы, не превышают уровня твоих познаний в области матерщины.

Но есть в жизни вопросы, области, сферы, в которых незнание и глухота писателя гораздо более огорчительны, чем в области военной… В одной статье, напечатанной не где-нибудь, а в "Правде", в самой массовой тогда нашей газете, коснувшись того, каким хорошим солдатским оружием был на войне карабин, ты привел в подтверждение этого два примера. Первый: "в воробья-беднягу попадали за сто шагов". Второй: "я из карабина в Польше врага убил". И тут же легко и просто рассказал, как это произошло, при каких обстоятельствах, кем был убитый, как выглядел. Сам рассказал при всем честном народе, никто тебя не расспрашивал, не понуждал. Лишь для иллюстрации отменной прицельности карабина: "Котелок у него на спине под ранцем был… Цель заметная. Под него, под котелок, я и всадил точнехонько пулю". В спину… Со смаком: "точнехонько". Одно дело, когда это персонаж в романе, а ведь тут — о себе лично.

У Толстого в "Казаках" есть такая сцена. Старый казак Ерошка, в прошлом сорвиголова, зашел к юнкеру Оленину. Сидят они вдвоем, беседуют, пьют водку, крепко уже набрались. Гость, облокотившись на руку, задремал. Вдруг послышалась веселая песня.

"— Это знаешь, кто поет? — сказал старик, очнувшись. — Это Лукашка-джигит. Он чеченца убил, то-то и радуется. И чему радуется? Дурак, дурак!

— А ты убивал людей? — спросил Оленин".

Да, служилый казак Терской линии Ерошка, конечно, убивал. Но вот какое действие произвел на него вопрос любопытствующего юнкера:

"Старик вдруг поднялся на оба локтя и близко придвинул свое лицо к лицу Оленина.

— Черт! — закричал он на него. — Что спрашиваешь? Говорить не надо. Душу загубить мудрено, ох, мудрено! — Прощай, отец мой, и сыт и пьян, — сказал он вставая". И ушел Ерошка, видимо, опасаясь новых расспросов.

Так вот не странно ли: то, что в середине прошлого века понимал и чувствовал дремучий казак, не считавший возможным говорить об этом даже с глазу на глаз с приятелем, даже в пьяном виде, то в конце нынешнего века не понимает, не чувствует известный писатель и, будучи вполне трезвым, без малейшего смущения говорит об этом в многомиллионной газете. "Врага убил…" В спину… Не потому ли и сейчас то-то радуются Грачев, Степашин и подобные им: чеченца убили…[5]