Встречи с Эваном, Меир и Даяном

Встречи с Эваном, Меир и Даяном

«Совершенно секретно

Особая папка

тт. Андропову, Громыко

Выписка из протокола № 12 заседания Политбюро ЦК от 5 августа 1971 года

Вопрос МИД СССР (по Израилю)

1. Направить в Израиль для проведения негласных контактов с официальными представителями Израиля тов. Примакова.

2. Утвердить проект указаний тов. Примакову для бесед с израильскими руководителями.

3. Утвердить указания послу СССР в Каире.

Секретарь ЦК»

Нужно сказать, что все материалы, которые цитирую, я увидел только три десятка лет спустя, когда по моей просьбе, связанной с написанием этой книги, они были рассекречены. Да и о том, что назначен осуществлять столь ответственную миссию, узнал лишь после состоявшегося решения об этом. Будучи заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений, проводил свой отпуск с женой в Венгрии на озере Балатон, когда туда приехал из Будапешта сотрудник нашего посольства и сказал: «Вам необходимо срочно вылететь в Москву».

Что случилось? В голову лезла страшная мысль: что-то стряслось с сыном, который не был с нами. Чуть-чуть меня успокоило разъяснение представителя посольства, столь рьяно выполнявшего данное ему поручение: «А супруга может оставаться отдыхать — срочно вызывают вас одного».

И вот я в Москве. У трапа самолета меня встретил мой товарищ, принимавший участие в начальной стадии «курдской эпопеи», о которой тоже пишу в этой книге, Владилен Николаевич Федоров. На момент встречи в аэропорту генерал Федоров был начальником отдела Ближнего Востока Советской внешней разведки. От него я сразу узнал о причине вызова. Затем последовали встречи с Ю.В. Андроповым, А.А. Громыко, тщательное знакомство с директивными указаниями по поездке.

Решили осуществить ее с помощью председателя Комиссии по атомной энергии Израиля Ш. Фрейера, с которым познакомился во время одного из заседаний Пагуошской конференции. Профессор Фрейер — очень симпатичный, либерально настроенный, расположенный к откровенным беседам человек — принадлежал к тем израильским кругам, которые хотели сближения с СССР. Его положение позволяло ему выходить на «израильский верх». Он мне говорил тогда, что было бы полезно организовать контакты СССР с Израилем «хотя бы на неофициальном уровне».

Передали Фрейеру, что я хотел бы встретиться с ним в Риме. Там он с готовностью взял на себя организацию моей секретной поездки в Тель-Авив. О полной конфиденциальности миссии не забывали каждый раз говорить мне все, с кем встречался в Москве до поездки. В Рим Фрейер прибыл с директором кабинета министра иностранных дел Израиля Бароном. С билетом в Кельн через транзитный зал римского аэропорта 28 августа 1971 года я попал на борт самолета израильской авиакомпании «Эль Ал», взявшего курс на Тель-Авив.

Разместили меня в квартире жилого дома. Не скрою, чувствовал себя неуютно — один, в незнакомой стране, думал: произойдет что-то и никто даже не узнает. Но при этом понимал, что израильтянам невыгодно, чтобы «что-то произошло». Устал, все эти мысли отступили, и я заснул крепким сном. А на следующий день после прилета состоялась встреча с министром иностранных дел Израиля Аба Эбаном. Он вначале решил прочесть мне лекцию, как был создан Израиль, об отношениях с арабскими странами, с жаром стал высказывать претензии к советской политике. Тут я решил прервать его: «У нас есть куда больше, что сказать о недостатках вашей политики. Но я не думаю, что в таком обмене „любезностями“ смысл нашей встречи». Небезынтересно отметить, что Эбан читал по заранее заготовленному тексту и предложил даже протоколировать беседу, от чего я отказался, сославшись на неофициальный характер своей миссии. Тогда он попытался истолковать инициативу Меир в Финляндии как «предложение именно официальных контактов». Но, видимо почувствовав по моей реакции, что Эбан перегибает палку, в разговор вмешался участвовавший во встрече советник премьер-министра Динрих и сказал, что Меир в его присутствии предлагала контакты между нами в любой форме. Динрих не ограничился этим и передал записку Эбану, однако тот продолжал выяснять, «кого я представляю — Громыко, Андропова или кого-то еще». Сказал ему, что в ответ на предложение премьер-министра Израиля о встрече я направлен в Израиль с неофициальной и конфиденциальной миссией советским руководством.

После такого начала можно было прийти к выводу о бесполезности моей миссии. Но поубавили пессимизма последовавшие беседы с премьер-министром Голдой Меир и министром обороны Моше Даяном, во всяком случае, беседы с ними позволили лучше определить израильскую позицию.

Голда Меир была опытным политиком, умевшим скрывать свои истинные взгляды за невинной милой улыбкой. А взгляды эти были далеко не сентиментальные. Как-то Бен-Гурион сказал, что в его правительстве только один настоящий мужчина — это Голда Меир. Я бы добавил: порой слишком эмоциональный «мужчина». Родившись в 1898 году в Киеве, она 3 с малолетства находилась в США, куда эмигрировала ее семья.

С 23-летнего возраста жила в Палестине, где принимала активное участие в сионистском движении.

Что касается Моше Даяна, то он отличался от Меир сдержанностью и солдатской прямолинейностью. Родился он в 1915 году в Палестине. Еще подростком присоединился к военной организации Хагана, арестовывался английскими мандатными властями, но в разгар Второй мировой войны был выпущен на свободу и принял участие в разведывательной операции, осуществленной англичанами перед высадкой в Сирии. Там был ранен — осколки бинокля попали в глаз, — остался жив, но до конца жизни носил черную повязку, закрывающую рану. Быстро выдвинувшись по военной линии, занимал посты начальника Генштаба и министра обороны, а по приглашению победившего на выборах в 1977 году Бегина стал, несмотря на то что не был членом его партии Ликуд, министром иностранных дел.

Вопреки распространенному мнению, ни Меир, ни Даян не говорили по-русски.

В отличие от Эбана Меир сразу же постаралась задать доброжелательный тон беседе. Ее, несомненно, проинформировали, что, после того как я расстался с Эбаном, сказал израильскому переводчику (разговоры с израильскими руководителями шли через переводчика на русском и иврите): «Очевидно, зря откликнулись на предложение о начале контактов». По-видимому, не случайно и то, что встреча с Меир произошла не в резиденции премьер-министра, а в ее доме в Западном Иерусалиме. Поприветствовав меня, она начала разговор с того, что восхищена Москвой (какая красавица!), русским языком (какой звучный!), вспомнила нашего посла Бодрова (какой остроумный!), свою дочь и зятя — йеменского еврея (как он свободно говорит по-русски!).

«Ну а теперь, — сказала она, — поближе к делу. Израиль заинтересован в улучшении отношений с Советским Союзом. Мы никогда не присоединимся к каким бы то ни было акциям, направленным против СССР. Соединенные Штаты знают хорошо, что они не могут диктовать нам нашу политику». Но мы тоже знали, что Меир в свое время по прямому указанию Бен-Гуриона вела в Вашингтоне разговоры о возможном присоединении Израиля к НАТО. Решил не говорить об этом впрямую, но спросил ее, как можно тогда расценивать недавнее заявление Даяна, что США, «игнорируя военное значение Израиля, до сих пор не включили его в военную систему НАТО». Очевидно, мое замечание попало в цель, так как на следующий день Даян, сославшись на мой разговор с Меир, сказал: «Я хочу сразу же подчеркнуть, что мое заявление было извращено при публикации в израильской печати. Нам не нужна защита со стороны США, и в то же время мы не хотим сражаться за их цели и интересы. Нам необходимо лишь вооружение, которое мы получаем и без вступления в НАТО».

Меир тоже сделала упор на собственные усилия Израиля по обеспечению его безопасности. На ее лице появилась гримаса, когда я сказал: «Безопасность можно и следует отделить от территориального вопроса, который для арабов имеет жизненно важное значение. Я долго находился в арабском мире и знаю, что улица захлестнет любое арабское правительство, отказывающееся от освобождения оккупированных в 1967 году земель».

«Даже под угрозой нового тура войны, — вспыхнула Меир, — Израиль не примет диктата ни со стороны арабов, ни со стороны США или других великих держав в отношении возвращения к положению до июня 1967 года». На нее не оказали никакого воздействия мои замечания, что претворение в жизнь резолюции Совета Безопасности ООН от 22 ноября 1967 года отнюдь не означает возвращения к прежнему положению, так как приносит Израилю признание со стороны соседей, создает международно-правовой статус для его границ, кстати резко расширяющихся по сравнению с теми, в которых было по решению ООН создано это государство, и, наконец, гарантирует безопасность Израиля.

«Безопасности можно достичь не с помощью пресловутых гарантий, — продолжала Меир, все больше распаляясь. — Где были войска ООН с гарантиями секретаря Хаммаршельда, что они будут защищать судоходство? На Голанские высоты наши танки взбирались почти вертикально, и мы потеряли много людей. Что вы думаете, мы отдадим их назад? Когда Насер начал „войну на истощение“ в зоне Суэцкого канала, он узнал, что мы каждое утро публикуем в газетах сообщения о погибших и их портреты. Насер сказал, что такая нация не может победить. Он просто ничего не понял».

Нарочитые попытки показать себя независимыми от США могли не приниматься всерьез — мы обладали другой информацией. Но с такой же меркой нельзя было подходить к категоричному отрицанию необходимости гарантий безопасности Израиля со стороны ООН, США или других великих держав.

Не скрою, в Москве считали — это было заложено и в директивные указания для бесед с израильскими руководителями, — что предложение по международным гарантиям безопасности позволит сделать Израиль более сговорчивым по вопросам ухода с оккупированных территорий. Стала очевидной проблематичность такой увязки. Яснее ясного сказал об этом на следующий день после моей встречи с Меир Даян: «Если вы ставите вопрос таким образом: отойдите на линию 4 июня, и мы готовы обсудить любые ваши предложения, гарантирующие безопасность Израиля, — то я категорически против такого решения. Компромисс с арабами может состояться с обязательным включением в него территориальных вопросов».

К концу беседы со мной Меир мало чем напоминала хладнокровного политика. «Если война будет, мы будем ее вести, — сказала она. — Если нам будут мешать какие-либо самолеты, мы будем их сбивать». Это было сказано в условиях, когда возникла угроза прямого столкновения между советскими и израильскими пилотами в египетском небе. По моей реакции Меир почувствовала, что зашла слишком далеко. На мой вопрос: «Уточните, какие самолеты вы намерены сбивать?» — она сразу же, не задумываясь, выпалила: «В 1948 году (во время первой арабо-израильской войны. — Е. П.) мы сбили пять английских самолетов».

Тут же Меир сказала, как Израилю важны контакты с СССР.

После этой встречи Барон пригласил меня наедине отобедать с ним в китайском ресторане. Откровенно сказал ему, что при принятии решения направить прямо в Израиль советского представителя для контактов с израильским руководством исходили из доведенной до нас израильской информации о готовности обсудить конкретные вопросы урегулирования. Причем, со ссылкой на руководителей Израиля, подчеркивалось, что в их позиции есть новые элементы, способные продвинуть процесс урегулирования. Я пока этого не обнаруживаю.

Как бы в ответ Барон предложил, как он сказал, «чисто абстрактно, теоретически рассмотреть ряд идей». Может ли, например, Египет согласиться передать Шарм-аш-Шейх Израилю при заявлении последнего, что он признает его как часть египетской территории. Я ответил, что, с моей точки зрения, это невозможно. Аналогичный ответ был дан Барону, когда он спросил о моем мнении, может ли Сирия согласиться на постоянное размещение военных постов Израиля на Голанских высотах при сохранении сирийского суверенитета над их остальной частью.

Барон явно занервничал, когда я коснулся намеков Меир о готовности сбивать наши самолеты. «Неужели она не понимает, как мы ответим на это. Или думает, что американцы помогут, пойдя на риск ядерной войны?» — «Нет, конечно нет, — быстро сказал Барон. — Ваш приезд очень важен. Нужно идти к доверию, а оно сразу не создается». Барон заговорил о восстановлении дипломатических отношений СССР с Израилем. Я не имел полномочий обсуждать этот вопрос и откровенно сказал об этом Барону.

Встреча с М. Даяном происходила в Западном Иерусалиме в отеле «Хилтон». Мы заехали в подземный гараж и поднялись на лифте. В гостиничном номере нас ждал Даян, который сказал: «Мне приказано явиться сюда и встретиться с вами». Улыбнулся, услышав мой ответ: «А я думал, что вы сами отдаете приказы». Очевидно не без знакомства с содержанием моих бесед с Меир и Бароном, Даян сказал о стремлении Израиля «избежать любого столкновения с советским военным персоналом в Египте, израильские ВВС имеют прямые инструкции в отношении этого». Между тем, по его словам, накануне прекращения огня в зоне канала израильские самолеты были атакованы нашими. «В случае продолжения таких атак, — сказал он, — нам нужно либо отходить от канала, либо защищаться в воздухе. У нас нет выбора, кроме как принять последнюю альтернативу». Спросил у Даяна, считает ли он, что выбора альтернативы лишены другие, например СССР. Подчеркнув стремление Советского Союза ослабить напряженность и привести дело к урегулированию на Ближнем Востоке, вместе с тем обратил его внимание, что наша страна имеет ряд обязательств, вытекающих из политики достижения мира в интересах и Израиля, и арабских народов. Отметил также близость ближневосточного района к нашим границам и поэтому особую чувствительность СССР к событиям на Ближнем Востоке, заинтересованность в стабильном урегулировании конфликта. А такая стабильность может быть достигнута лишь при компромиссном решении.

Даян не спорил по этому вопросу. Не оспаривал он и моего вывода о том, что нет военного решения. На слова «Израиль не в состоянии оккупировать Египет или Сирию, удержать оккупацию, да никто и не позволит ему сделать это» Даян отреагировал следующим образом: «Мы понимаем, что военные действия с арабами закончатся тем же положением, которое существует сегодня, — линией разграничения сил. Но и арабы ничего не добьются возобновлением военных действий».

Естественно, не был обойден вопрос о палестинском государстве. Даян был максимально прямолинеен и здесь: «На территории Палестины есть мы и есть Иордания. Такое положение нас устраивает». Посчитал нужным сказать Даяну, что решение вопроса о государстве — за палестинцами и навряд ли они кому-то позволят решать эту проблему за себя.

Из разговоров можно было прочувствовать заинтересованность израильского руководства в крайнем случае согласиться с частичным отводом войск на Синае. Но Меир и особенно Эбан проявляли негативизм, может быть показной, к этой «американской идее».

Судя по моим беседам, израильское руководство сделало ставку на сохранение положения, сложившегося после войны 1967 года, — оно хотело бы заморозить ситуацию на Ближнем Востоке на длительный период.

Должен сказать: несмотря на то что придерживались по большинству обсуждавшихся вопросов противоположных взглядов, иногда выражавшихся в достаточно резкой форме, чувствовал стремление, особенно Барона и Фрейера, снизить накал страстей за счет гостеприимства. Запомнился ужин в венгерской таверне в Тель-Авиве, где присутствовали Барон с супругой и личная секретарша премьер-министра Лю Каддар. Она неуклюже вмешивалась в светский разговор, что коробило жену Барона, которая явно не воспринимала вульгарностей, но все-таки относилась к госпоже Каддар с внешним респектом, видимо понимая ее значение.

С Фрейером был в кино. Не помню, какой фильм смотрели, но был удивлен тем, что зрители, заполнившие кинозал, были так похожи на арабов — и внешне, и по поведению — свистели, когда порвалась лента, — как будто сидел в кинотеатре в Дамаске или Багдаде. Побывал на севере Израиля, но отказался поехать на оккупированные территории — Голанские высоты или Западный берег. Сопровождавшему меня гиду был представлен как «ученый из Финляндии».

Краткие впечатления от поездки запечатлел в записной книжке: «Северные районы. Действительно, повсюду убежища от обстрелов. В кибуцах религиозное влияние слабо. Нет синагог. Дети живут отдельно. Спортплощадки, небольшие бассейны. С 4 до 7 часов каждый день плюс суббота детей забирают родители. Общие для всех столовые. Если приезжают гости, можно забрать еду домой. Коммуна владеет средствами производства. Многие кибуцы имеют фабрики. Все решает собрание, даже поступление ребенка в университет. Выйти из кибуца можно, но при этом все оставляется общине. Эмигрантские городки. Дома очень разные. В каждом — спецкомната от обстрелов. Очень много солдат на дорогах. Голосуют, просят подвезти. Обязательный срок службы: три года для юношей, два года для девушек».

Перед моим возвращением в Рим Барон, сославшись на мнение Меир, сказал, что она считает наши контакты успешными с точки зрения выяснения позиций и хотя бы потому, что контакты все-таки состоялись после четырехлетнего перерыва. Барон предложил осуществлять их на постоянной основе.

Подробный мой доклад в Москве был воспринят положительно. Были даны указания послу СССР в Каире проинформировать о поездке советского представителя в Израиль президента Садата.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.