Садат проговаривается

Садат проговаривается

В США, очевидно, не были осведомлены о намерениях Египта и Сирии начать широкомасштабные военные действия. В своих воспоминаниях Г. Киссинджер тоже подчеркивает, что масштабы начатой арабами военной операции и синхронность египетской и сирийской ее частей были неожиданными для американского руководства.

А был ли заблаговременно осведомлен египтянами и сирийцами о готовящейся военной акции Советский Союз? Еще при Насере с прямым участием советских военных специалистов был отработан план операции по форсированию Суэцкого канала с целью освобождения захваченной египетской территории на Синае «Гранит» и его модификации «Гранит-2» и «Гранит-3», которые были использованы Садатом. Во время встречи с ним, о которой рассказывается ниже, он утверждал, что в феврале 1973 года дал команду «показать карту операции» маршалу Гречко. Из этих слов ясно, что на оперативном уровне военные действия не отрабатывались с советскими представителями. Карту лишь показали министру обороны СССР, да и сделали это еще в феврале, а война началась через восемь месяцев — в октябре. Опираясь на сведения весьма осведомленных источников, можно утверждать, что Садат не информировал Москву о часе X начала широкомасштабных военных действий против Израиля. Это подтверждается и тем, что в первых сообщениях о начале военных действий, поступивших из Каира и Дамаска (как выяснилось позже, сообщения были согласованы руководителями 1 двух стран), утверждалось, будто военные действия начаты Израилем. Видимо, Садат опасался, что СССР, будучи незаинтересованным быть втянутым в острую кризисную ситуацию на Ближнем Востоке, может попытаться заблокировать запланированную военную операцию. А Асад подчинялся договоренности, ранее согласованной с Садатом, в отношении «строжайшей тайны» о подготовке операции.

Советская разведка доносила о передвижении египетских и сирийских военных частей. Это вызвало беспокойство в Москве, где не исключали в том числе превентивного израильского удара, как это произошло в 1967 году. В таких условиях было решено начать эвакуацию семей советских дипломатов и специалистов из Египта и Сирии. Конечно, главной заботой при этом была безопасность женщин и детей, но одновременно «зажигался» своеобразный «сигнал» о грозящей опасности военного столкновения. Судя по всему, СССР не хотел, чтобы в США думали, будто он выступает за военное решение, и такой сигнал рассматривался как серьезное предупреждение об опасности.

Октябрьскую войну можно разделить на две части: ошеломившая многих, в первую очередь израильтян, демонстрация возросшей боеспособности египетской и сирийской армий, а затем перехват инициативы израильтянами, что поставило на грань разгрома египетскую и сирийскую армии, начавшие войну. Во время войны я был в Дамаске и видел своими глазами, какие большие потери несли на первых порах израильские ВВС в небе над сирийской столицей, когда они подвергались обстрелу системой «Квадрат» с самонаводящимися ракетами. Оружие было советского производства, но приводили его в действие сирийцы — в этом не было никакого сомнения. И здесь же, в Дамаске, я наблюдал поистине депрессивный спад настроений, когда выяснилось, что сирийские войска оставили Кунейтру, освобождение которой за несколько дней до этого вызывало неописуемый восторг на «сирийской улице».

Я не ставлю своей целью в этой книге разбирать причины перелома в ходе войны, пусть этим объективно займутся военные эксперты. В мои намерения вообще не входит описание боевых действий — об этом уже много сказано в различных статьях и книгах. Но в пределах моих интересов — подоплека войны, ее теневые, слабо освещенные до сих пор стороны.

Начну с того, что американцам, очевидно, легче, чем нам, было разобраться в планах Садата, связанных с октябрьской войной 1973 года. Тут я перенесу повествование на ноябрь 1975 года — это поможет лучше понять садатовские мотивы, лежащие в основе инициативного начала военных действий. Видному журналисту и ученому И.П. Беляеву и мне в Каире вручили медали лауреатов Международной премии имени Г.А. Насера — мы были отмечены этой наградой за книгу «Египет: время президента Насера». Наш друг Лютфи аль-Холи, который в течение долгого времени был главным редактором, пожалуй, самого солидного в Египте ежемесячника «Ат-Талиа», передал нам приглашение Садата встретиться с ним. Очевидно, для того, чтобы подчеркнуть неофициальный характер встречи, Садат назначил ее в своей загородной резиденции на Барраже. Такое предложение было особенно знаменательным, так как в то время Садат прекратил принимать советских представителей, в том числе и наших дипломатов. Встреча состоялась 25 ноября и длилась три часа. Это был по большей мере сумбурный монолог Садата, рассказывающего, как действовала его армия, с упреками в адрес СССР. Мы, конечно, не проглатывали такие обвинения и в результате услышали, что он «по-прежнему, как и во время Насера, душой и сердцем привязан к Советскому Союзу».

Беляев и я не раз встречались с Садатом, и это, по-видимому, предрасположило его к показной откровенности. Тем более он явно старался быть в наших глазах «отцом нации» (это его слова), человеком, который вершит историю. Чувствовалось, что ему все еще не давали покоя лавры Насера. Он очень хотел показать нам, что руководствовался во время войны «высшими соображениями», а не просто логикой военных действий. Один из моментов рассказа Садата приведу по своим записям практически со стенографической точностью: «Фронт представлял собой слоеный пирог, — говорил Садат. — Моя третья армия оказалась окруженной израильтянами на Синае. В свою очередь, египетскими войсками были окружены танки генерала Шарона, прорвавшиеся на западный берег Суэцкого канала. Так что даже на заключительном этапе войны положение было сбалансированным. Мои генералы оказывали на меня давление с тем, чтобы перерезать узкий коридор, связывающий танки Шарона с основными силами, и ударить по захваченному плацдарму. Все было для этого — двойной перевес у нас в танках и артиллерии. Но Генри Киссинджер передал мне: „Господин президент, если советское оружие одержит победу над американским во второй раз, то у меня не будет возможности сопротивляться Пентагону и наши договоренности с вами будут под ударом“».

— Какие договоренности? — спросили мы в один голос с Беляевым.

Садат перешел на другую тему.

О реальных мотивах Садата можно было вынести впечатление и из разговора с бывшим министром обороны Египта Садеком. В бытность корреспондентом «Правды» я жил с ним в одном доме, и у нас установилось шапочное знакомство. Ранним утром, когда он прогуливал собаку, встречались с ним на улице возле нашего дома, и Садек каждый раз говорил по-русски «Добрый вечер». Попросился на встречу с ним, и он тут же пригласил меня к себе. Встреча была очень дружественной. «Я сейчас в отставке, много думаю о пережитом, — сказал Садек. — Садат недавно выступил и заявил, что, начиная военные действия в октябре 1973 года, имел боеприпасы на два дня, а Сирия — на двадцать дней. Эти цифры ему нужно было огласить для полемики с Хафезом Асадом. А если разобраться по существу, то Садат сам начинал военные действия. Значит, он или полный дурак (Садек употребил слово посильнее), или у него уже была к тому времени договоренность, причем твердая, что его остановят».

Садек знал, о чем говорил. У него были серьезные разногласия с президентом по поводу планируемых военных действий. 24 октября 1972 года, то есть за год до начала войны, Садат собрал египетских высших военачальников и однозначно выступил в пользу «ограниченной войны», приведя аргумент: если освободить только 10 миллиметров территории на восточном берегу Суэцкого канала, то это невероятно усилит его позиции на дипломатических переговорах. Большинство генералов во главе с Садеком скептически отнеслись к возможности удержать войну в ограниченных рамках. Через два дня секретарь президента посетил министра в его доме и передал послание Садата, в котором говорилось, что он принимает отставку Садека, хотя тот об этом не просил.

1 декабря 1975 года мы с Беляевым вылетели в Амман, где на следующий день были приглашены королем Иордании Хусейном на ланч. За столом нас было только пятеро: король, премьер-министр Зейд Рифаи, мы с Беляевым и Р.В. Ющук[28].

Это была тоже не первая встреча с королем. Еще в конце 60-х годов я впервые был приглашен к нему, опоздал, и он встречал меня уже в цветной рубашке с закатанными рукавами, а я сказал: «Ваше величество, извините за опоздание, но не виноват — Иордания единственная страна на Ближнем Востоке, где машина не может проехать на красный свет». Король ценит юмор, и, может быть, с этого момента у меня возник с ним тесный контакт, продолжавшийся многие годы, вплоть до кончины этого умного, образованного, обаятельного человека. О степени поистине дружеской близости говорит такой факт: как-то узнав, что я в Аммане и нахожусь на окраине города в доме премьер-министра, король приехал один на мотоцикле, чтобы встретиться со мной. Трудно представить, какие гневные, испепеляющие взоры молча бросали на меня черкесы из личной охраны, примчавшиеся вслед за своим обожаемым монархом.

Конечно, не во всем можно было согласиться с политикой короля Хусейна, но я лично восхищался его мужеством и часто проявляемой прозорливостью. Именно эти два качества помогали ему в тяжелейших условиях проводить свой государственный корабль между многочисленными опасными рифами.

Король мастерски умел поддерживать непринужденную беседу. Нередко с немного застенчивой улыбкой говорил об очень серьезных вещах. Так было и на этот раз. Скованности не чувствовалось еще и потому, что З. Рифаи, несмотря на подчеркнуто выдерживаемую на публике дистанцию от Хусейна, был его товарищем по колледжу и их связывали дружеские отношения.

Было совершенно очевидно, что иорданские руководители раздражены поведением Садата. Король Хусейн сказал: «Мы, проявляя солидарность с другими арабскими странами, особенно с Египтом, участвовали в войнах 1948, 1956, 1967 годов. А начиная военные действия в 1973 году, Садат нас не поставил даже в известность, а теперь сам подписал, тоже не советуясь ни с кем, соглашение (об освобождении Израилем части оккупированной территории на Синае. — Е. П.). Садат растратил все те преимущества, которыми обладала арабская сторона. Вместо пакетной сделки, опираясь на новые моменты, появившиеся после октября 1973 года, он все отдал американцам сепаратно».

«Думаю, — включился в беседу Рифаи, — что до начала военных действий Садат уже договорился с Киссинджером. За полтора года до октябрьской войны я был у Садата в Каире с целью восстановить дипломатические отношения между нашими странами. В приступе откровенности он сказал мне, что Киссинджер ему предлагает „что-нибудь предпринять, чтобы позволить госсекретарю выпустить на простор политическую активность с целью урегулирования конфликта“. Садат связал с этими словами Киссинджера намерения Египта форсировать канал и захватить небольшой плацдарм на восточном берегу, хотя это будет стоить 10–15 тысяч египетских солдат и офицеров». «Не слишком ли большая цена?» — спросил Рифаи у Садата. Тот, по словам Рифаи, ответил, что «масштабы потерь можно будет уменьшить политическими средствами».

Задачи «ограниченной войны», направленной не на освобождение оккупированных территорий, а для захвата небольшого плацдарма с целью разморозить конфликт с Израилем, непосредственно подтверждает характер заседания 2 октября Совета национальной безопасности Египта, на котором Садат решил сообщить о предполагавшемся «на днях» начале военных действий. На вопрос, каков формат предстоящей военной операции, Садат однозначно ответил — «ограниченный»[29].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.