КАТЕРИНА ДОВЛАТОВА

КАТЕРИНА ДОВЛАТОВА

Повторяю, это были лучшие дни моей жизни.

С. Довлатов, «Невидимая газета»

Перед вами та часть жизни Сергея Довлатова, которая является журналистским периодом, периодом его работы в газете «Новый американец». В этом издании собраны все «колонки редактора», статьи, интервью, отклики на злобу дня. Мне хотелось ознакомить российского читателя с Сергеем Довлатовым — нью-йоркским журналистом. Довлатов работал в многотиражках и до того, в Таллинне и Ленинграде, но это была своя газета, газета эмигрантов третьей волны, газета без надзора органов и партии. Это была независимая газета.

Об этом периоде жизни отца в России знают мало. За последние 15 лет, годы бурного интереса к жизни писателя, мне задали множество вопросов. И почти ни разу не спросили про тот период жизни, когда он был редактором русскоязычного нью-йоркского еженедельника. Мне трудно судить о жизни отца до моего рождения, но те два года, что он создавал «самую объемистую русскую газету»[1], я могу смело сказать — были самыми насыщенными и в его жизни, и в жизни нашей семьи в целом. В это время у нас дома произошли большие перемены: родился мой брат Коля. Первый Довлатов, ставший гражданином США.

В этом сборнике, который вы держите в руках, отражен именно этот период жизни Сергея Довлатова. Довлатов-писатель известен сейчас многим. О Довлатове-человеке все, кто считает себя вправе, уже рассказали подробно. А вот о работе Довлатова в газете почти не говорят. Вероятно, останавливает то, что Довлатов когда-то сказал сам. Что «когда он занимается журналистикой, задействовано другое полушарие его мозга», что у него меняется почерк, когда он «халтурит». И все же это не совсем так. Ведь журналистика бывает разная. «Новый американец» не был халтурой. Не был он и литературой, но он был детищем Сергея Довлатова. Отец создавал эту газету сам. Его интересовал каждый аспект издательского дела, от содержания номера до технических возможностей фотоувеличителя. Его так же интересовали проблемы каждого сотрудника. Ведь все жили как одна семья, и неудачи, а так же радости одного отражались на всем коллективе. Сначала работали в тесноте и на протяжении долгих месяцев добровольно работали бесплатно. Такое случается только с друзьями, и только, если все одержимы одной идеей. За те два года, 1980–1981, что выходил «довлатовский американец», «…мы двадцать раз горели. Пятнадцать раз закрывали лавочку. Четырежды умирали и возрождались»[2].

Все это происходило со сравнительно недавно приехавшими эмигрантами. Это были первые шаги в новой, непонятной стране. Первый опыт. Газета, которую они сами создали. После жизни в стране, где о таком даже помыслить было невозможно. Тогда все было внове, а это всегда оставляет самые яркие впечатления. «Это — первые робкие шаги в нескончаемых лабиринтах американского бизнеса. Это — невнятный лепет освобожденной младенческой речи. Это — слабые, едва уловимые толчки независимого сознания»[3].

Дела шли не очень гладко. Были ссоры и перемирия. Сплетни, обиды и объятия. Недаром в сотом, юбилейном, номере, всего за полтора месяца до ухода из газеты, отец написал: «И все-таки каждая неделя завершается праздником. Выходит "Новый американец". А ведь это — двести машинописных страниц. Объем "Капитанской дочки". Пятьдесят две "Капитанских дочки" в год!..».[4]

Катерина Довлатова

Сергей Довлатов с сыном Николаем

Было все — и плохое, и хорошее. В какой-то момент плохое перевесило. Так бывает. Но и про это уже писали. Написал об этом и сам отец, в «Невидимой газете». Но ошибочно было бы думать, что художественное произведение полностью совпадает с действительностью. Особенно у Довлатова. В те годы я многого еще не понимала. И не мудрено, мне было всего 15 лет. Но я тоже была сотрудником газеты. И даже регулярно получала зарплату.

В моей памяти рождение «Нового американца» ассоциируется с огромным количеством телефонных звонков. Аппарат стоял в прихожей, которая была как бы продолжением гостиной, а перед ним кресло. И весь день папа был прикован к трубке — стоя, сидя, нервно подергивая ногой… мешая мне смотреть телевизор, который находился в гостиной.

Вероятно, из желания занять меня делом, а заодно и отвлечь от телепередач с «записанным смехом» (папа не мог принять юмора, где зрителю диктуют, в каких местах смеяться), он предложил мне переводить телевизионную программу для газеты. Каждую неделю, после школы, я ездила в Манхэттен, в редакцию. Часто возвращалась домой с отцом. Годы «Нового американца» были последними, когда я принимала активное участие в делах родителей.

С некоторым опозданием я наконец, ассимилировалась в Нью-Йорке, приобрела друзей своего возраста, и стала просто «американкой». Газета осталась в прошлом, как и проблемы того времени.

«Новый американец» становится «Новым светом». Слева направо: К. Довлатова, С. Довлатов, Г. Поляк, А. Генис, А. Батчан (сидит), Л. Штерн, П. Вайль, М. Поповский, Е. Довлатова, Г. Рыскин

Именно в «Новом американце» появились главы из произведений, хорошо известных впоследствии российскому читателю, таких как «Зона», «Наши», «Невидимая газета», «Филиал»

И вот недавно мама перебирала подборку «Нового американца», которую отец полностью сохранил. С первого по 107-й номер. Я стала читать колонки редактора и публицистику. Меня привлекли в них не только папина стилистика и юмор, но и история газеты, через которую прослеживается и история нашей иммиграции. История и моей иммиграции.

Сейчас, когда я обрела некую дистанцию, как временную, так и возрастную, я вижу, как наивны были некоторые суждения отца по поводу Америки. Как мало мы все тогда о ней знали и еще меньше понимали. И я вижу, как тяжело ему давалась эта газета. На какое количество личных компромиссов ему пришлось пойти, чтобы спасти «Новый американец»! К каким ухищрениям приходилось прибегать, чтобы не ущемить чьего-то гипертрофированного чувства национального достоинства. Сколько же надо было иметь терпения и, главное, чувства юмора. Зачем, как ни ради того, чтобы газета выжила. Зачем, если не потому, что любишь!

Папа любил «Новый американец». Он любил работу главного редактора и все, что было с ней связано, и очень ответственно относился к своим обязанностям. В «Новом американце» также появились прообразы многих художественных персонажей, которые вошли в ранние варианты его произведений. Появились в «Новом американце» и главы из произведений, известных российскому читателю, как «Зона» и «Наши», «Невидимая газета» и «Филиал».

Сравнив литературное творчество с первоисточником, можно наблюдать эволюцию довлатовского слога, довлатовского стиля. Становится видно, какую работу он проделал, чтобы добиться той отточенности, того изящества, легкости и чистоты, которые были присущи ему как литератору. Но об этом пусть напишут профессионалы.

Петр Вайль и Александр Генис написали о том, каким им запомнился Довлатов в газете. Каждый запомнил какой-то случай, особенно характерный, «довлатовский». Нина Аловерт, которую тогда (как, впрочем, и сейчас), невозможно было увидеть без гирлянды фотоаппаратов, предоставила мне свой фотоархив и вспомнила об отце все то, что оставило след в ее памяти. Это отчетливо видно в ее снимках, где не пропущено ни одно мероприятие, ни одна встреча. Где все еще молодые, красивые и дружные.

Моя мама, Лена Довлатова, написала о том, как это все происходило. Как зародилась идея делать газету, как работала ее редакция, как «довлатовский американец» закончил свое существование.

Я бы хотела поблагодарить всех, кто откликнулся на мою просьбу поделиться воспоминаниями об отце в период «Нового американца». В том числе и за те истории, которые, по тем или иным причинам, не вошли в этот сборник, но которые не менее ценны и еще больше сблизили меня с отцом.

А также выразить благодарность издательству «Махаон» за поддержку и энтузиазм, с которым они отнеслись к этому сборнику и творчеству Довлатова. Спасибо, Александр. Спасибо, Аркадий. Спасибо, Елена.

Мне бы хотелось закончить свое предисловие текстом из «Колонки редактора», где Довлатов сам объясняет, что они собой представляют, откуда этот жанр, который стал прообразом его радиопередач для радио «Свобода»:

«Колонки редактора появились не от хорошей жизни. Необходимо было что-то доказывать уважаемой публике. О чем-то просить. Освещать какие-то подробности редакционного быта. Короче — быть посредником между читателями и газетой.

Постепенно отношения с читателями наладились. А колонки тем не менее сохранились. Речь в них шла о чем угодно.

<…>

Это было короткое сочинение на вольную тему. Иногда веселое, иногда печальное. Как говорится — взгляд и нечто… Речь без повода… Случайный разговор на остановке…

Встречаются утром два человека:

— Как поживаешь?

— Да ничего. А ты?

— А у меня, брат, произошла такая история…

Поговорили и разошлись. Впереди наполненный событиями день. Содержательные разговоры, деловые встречи, ответственные заседания…

Потом неожиданно задумываешься:

"А вдруг самое главное было произнесено утром? В этом случайном разговоре на троллейбусной остановке? В грохоте нью-йоркского метро?.."»[5].