7.3. Игра продолжается

7.3. Игра продолжается

Реакция президента на поведение Совета Федерации была мгновенной. 18 марта 1999 года Президент РФ Б. Ельцин своим указом постановил образовать временную межведомственную комиссию Совета безопасности РФ по проверке поступков, порочащих честь прокурорского работника, и нарушении им присяги прокурора. Руководителем комиссии был назначен.

Но тут возникла маленькая проблема. На следующий день 19 марта 1999 года был освобождён от должностей руководителя Администрации президента России и секретаря Совета безопасности РФ в связи с переходом на другую работу.

В чем причина? «…Ответственность за провал операции со возложили на …Так завершилась многообещающая карьера человека, на которого в окружении в какой-то момент делали очень крупную ставку».[531] после отставки из политики попросту исчез, словно его и не было. Это, заметим, происходило с многими, уволенными с государственной службы.

«В околокремлевских кругах довольно громко шептались, что у Бордюжи не сложились отношения с дочерью президента всесильной Татьяной Дьяченко, которая привыкла обращаться с должностными лицами администрации, как с посудой на кухне. Н. Бордюжа и на этом посту пробыл неполных четыре месяца, успел только получить полную звезду генерала армии и был переведён на „новую работу“.[532]

«И, и были искренне расстроены и потрясены тем, что с ними так обошлись. Они не понимали, что механизм власти не знает никаких человеческих чувств. Действует только один принцип — политическая целесообразность. Как только человек перестаёт быть нужным, с ним расстаются без колебаний и даже не говоря на прощанье „спасибо“.[533]

«Всякий, кто близко был знаком с обстановкой в тогдашней администрации президента, с полным основанием утверждал, что честному человеку там было нечем дышать. Н. Бордюжа „не вписался“ в команду».[534]

«…С ним разделались, что называется круто, сковырнули ногтем в один миг, он даже ахнуть не успел, как очутился в больнице, — писал Скуратов. — Мне, честно говоря, сделалось жаль его. Ведь он, в сущности, действовал как солдат — выполнял приказ. Да и после содеянного у него, похоже, совесть заговорила…. Плюс ко всему Бордюжа понял, что попал в нехорошую историю».[535]

«Он не только не разобрался в сложнейших кремлёвских интригах, но и не проявил к ним интереса. Он совершенно не понял, чего от него ждут…

К тому же ещё имел несчастье тесно сотрудничать с, которого в Кремле ненавидели и боялись. О контактах и Бордюжи соответствующим образом докладывали президенту».[536]

Формально Примаков поддерживал Ельцина, но в изложении Волошина поддержка выглядела следующим образом: «Вы видели, как Примус (тогдашняя кремлёвская кличка Примакова ) выполнил президентское поручение выступить перед сенаторами за отставку Скуратова?! — негодовал Волошин. — Этот иезуит всю свою речь наполнил проскуратовскими провокациями! Например, вы слышали эти его лицемерные риторические вопросы: „Усилится или ослабеет борьба с коррупцией, если уволить Скуратова?..“.[537]

К тому времени руководителем Администрации президента РФ был назначен, [538] ранее занимавший должность заместителя руководителя по экономическим вопросам.

Секретарём же Совета безопасности 29 марта 1999 года стал, не расставшийся при этом с должностью директора ФСБ. Если одного снимают, за то, что он не справляется, то обычно другого ставят, чтобы с этим же он и справился. Речь, разумеется, о проблеме Скуратова.

«Путин безоговорочно принял сторону Ельцина и на специальной пресс-конференции 2 апреля 1999-го уверенно говорил о „порочащих честь и достоинство Генерального прокурора поступках“. Редактор журнала „Итоги“ Сергей Пархоменко, который посвятил реконструкции событий этого ничем особенно не примечательного апрельского дня статью „Момент заблуждения“, утверждал, что именно в этот день, наблюдая за пресс-конференцией по телевизору, президент, „воздев к небу указательный палец, вдруг сказал: „О!“, и судьба Владимира Путина повернулась удивительным образом“.[539]

Что же вполне возможно. Ельцин терпел унизительные поражения, от него отходили, казалось бы, преданные люди. И в такой ситуации тем более важной казалась позиция преданного чиновника, не спешившего перебежать в лагерь противников.

« проработал в ФСБ всего год. Причём делами Лубянки он занимался ещё меньше, потому что вскоре получил вторую должность — секретаря Совета безопасности, и его вовлекли в большую политику».[540]

Однако, перестановки перестановками, а надо как-то реагировать. Тут мы вернёмся к ранее начатому разговору о встрече генерального прокурора с президентом. начал действовать: «Я вызвал к себе,,, чтобы окончательно разобраться.

На моем рабочем столе лежала папка с фотографиями, сделанными с той плёнки, результаты предварительной экспертизы, материалы заседания Совета Федерации, на котором рассматривалась отставка. В материалах экспертизы сообщалось, что анализ голоса и изображения на плёнке показал — да, на плёнке генеральный прокурор. Фотографии смотреть не стал, резко отодвинул от себя

Именно тогда в разговоре со мной впервые заявил об уголовном деле «Мабетекс», о том, что его преследуют из-за дела о взятках, которые якобы эта фирма давала Бородину и другим чиновникам. Потом он сказал ещё одну удивительную вещь, мол,, если меня оставить на посту генпрокурора, тогда за дело «Мабетекс» можно не волноваться, оно под моим контролем.

«При чем тут это дело? Надо расследовать — расследуйте. Производите все необходимые действия. Мы сейчас говорим совсем о другом,, — сказал я. — После того, что с вами случилось, я считаю, что вы не можете оставаться на посту генпрокурора. Не буду ругаться с вами, не буду уговаривать вас. Пишите заявление. Я с вами работать не буду».

Скуратов замолчал, но ненадолго. Сказал, что он считает вредным для дела, когда между президентом и генпрокурором складываются вот такие ненормальные отношения. Что он хочет работать в команде президента. Опять заговорил о деле «Мабетекс». Мол, если придёт другой генпрокурор, ему не удастся уладить это сложное дело…

Было отвратительное, мерзкое чувство, что открыто торгует уголовным делом».[541]

Естественно, в книге самого Скуратова об этом не было сказано ни слова. Он просто написал: «…Можно было послать, конечно, все ко всем шутам, закрыть глаза на коррупцию и кремлёвское воровство и пойти на компромисс, который мне постоянно предлагали Путин и Степашин — дать, например, согласие войти в состав Конституционного суда (должность, очень почётная) вместо умершего Олейника или уехать послом в Финляндию. И все бы мигом забылось, и сам бы был целее, не рвал бы на себе нервы и сердце. Но этого я не мог себе позволить».[542]

Как видим, прямо противоположное, сказанному первым российским президентом. А из двух противоположных суждений минимум одно ложное.

Впрочем, в одном обстоятельстве сходство есть: оставить в должности генерального прокурора Скуратова уже никто не предлагал. А при всей почётности путинско-степашинских предложений — все они на порядок менее значимы должности главы российской прокуратуры. И тут не вольно возникает некая коварная мысль: а есть в качестве компромисса предложили остаться в прежней должности? Может бы это перевесило бы чашу неподкупности?

Гадать не будем, все равно предложение такого не последовало. Да и правильно сделали. Единожды «предавший» (а как ни крути в морали того круга российской власти — Скуратов «предал» своего благодетеля) предаст и второй раз.

Немного позже Путину журналистами были заданы вопросы. Почитаем их и ответы на них:

«…Ведь в случае со Скуратовым ничего не было доказано судом, что не помешало лишить его работы.

— Скуратов отстранён от работы в полном соответствии с законом, в котором написано, что на период расследования возбуждённого против генерального прокурора дела он должен быть отстранён. Что и было сделано

— Вы допускаете, что, если расследование завершиться ничем, он вернётся?

— Теоретически да. Но есть ведь не только уголовно-правовая сторона, есть и моральная. Для меня лично с этой моральной стороны все ясно. Я точно знаю. Мы с ним на эту тему говорили.

— А почему же он опять отказался?

— Потому что не хотел быть скомпрометированным, вот и все…

— Была встреча вчетвером. Борис Николаевич, премьер-министр Примаков, я, тогда директор ФСБ, и он.

Борис Николаевич достал кассету и фотографии, сделанные с видеозаписи. На стол просто положил. И говорит: «Я считаю, что вы не можете работать дальше Генеральным прокурором».

И Примаков тоже согласился: «Да, Юрий Ильич, я считаю вы не можете работать дальше Генеральным прокурором». Юрий Ильич подумал, взял бумагу и написал, что уходит в отставку».[543]

Интересно ещё одно обстоятельство. Ельцин отметил: «В тот день написал ещё одно заявление об отставке: „Глубоко осмыслив прошлое заседание Совета Федерации, я хотел бы прежде всего поблагодарить за оценку моей работы. Вместе с тем, учитывая реальное положение дел, сложившуюся вокруг меня морально-психологическую обстановку, я принял решение уйти в отставку…“.[544]

Обратим внимание: Скуратова только что поддержал Совет Федерации, а он вновь пишет заявление с просьбой отставки. Все это, похоже, на то, что в президентских апартаментах ломать Скуратова умели, в себя он приходил уже когда выходил на вольный воздух. Это не к тому, что душно у президенты было, а тому, что, похоже, Юрий Ильич, наслушавшись других уговаривающих — менял свою позицию.

Сам же он писал более красиво: «Мне надо было держаться. Нельзя было показать, что на душе тошно — иначе раздавят, точно раздавят… Одно я понимал твёрдо: что бы ни крутилось, вопрос мой так или иначе будет обсуждаться Советом Федерации и судьбу мою будет решать Совет Федерации, только этот Совет, и никто больше».[545]

Именно понимание этого, похоже, сильнейшим образом влияло на последующее поведение Скуратова. Но мало объясняло, зачем же он поддался на ещё одни уговоры и подписал второе заявление об отставке. Сам же он, словно оправдываясь, написал: «Меня пытались шантажировать, повели со мною недостойную игру, и мне, чтобы не быть уничтоженным, надлежало в эту игру вступить».[546]

«Вступить в игру» — это как? Сказать, что согласен уволиться, а самому обмануть и продолжить деятельность во вред «Семье»? Но не просто ли было проявить мужество и не поддаться на уговоры, т.е. не писать второе заявление об увольнении?

Впрочем, для членов Совета Федерации Скуратов выдвинул другое оправдание: «Теперь о причинах повторного заявления.

На следующий день после заседания Совета Федерации меня. Наконец, пригласили к президенту….С порога мне было заявлено: «Я с вами работать не буду»…

Полагаю, никто не заблуждается относительно того, что стоит за таким объявлением. ФСБ, МВД перестанут реагировать на прокурорские указания по уголовным делам, вокруг прокуратуры и Генерального прокурора создадут вакуум, отключат правительственную связь (как, собственно, впоследствии и случилось).

Ситуация была более чем драматичная. С одной стороны, я не мог подвести Совет Федерации, будучи обречённым вашим доверием. А с другой — прямое заявление президента и премьера. В этой обстановке я посчитал, что мне вновь надо обратиться к верхней палате. Поводом для повторного обращения могло стать только новое заявление. И я его написал».[547]

Как видим, два разных объяснения одного и того же поступка. Впрочем, была бы ещё одна ситуация и объяснений было бы ещё больше.

Однако выглядят правдивыми слова, сказанные губернатором Ярославской области: «Когда человек пишет заявление об уходе — дважды — это проявление слабости. Извините меня, ему ведь никто не угрожал, пистолет у виска не держал. Один раз написал заявление — можно предположить, что под давлением каких-то обстоятельств. Но уже второй раз… Так вести себя Генеральному прокурору нельзя».[548]

То есть как нельзя? Если нельзя, но очень хочется, то выходит можно. Примеров в российской политике было не мало. Однако, что это мы о порядочности и мужестве. Давайте лучше о Скуратове.

Генеральный прокурор (уже написавший новое заявление об отставке), словно передумал и начал активно работать. 22 марта 1999 года Юрий Скуратов направил председателю правительства РФ Евгению Примакову письмо о необходимости «чётко сформулированной и узаконенной государственной политики борьбы с преступностью в России». Как сообщили в центре информации и общественных связей Генпрокуратуры, Ю. Скуратов представил на рассмотрение проект указа президента РФ «Об основах государственной политики борьбы с преступностью в России».

А тем временем коррупционный скандал разгорался. «…Генеральная прокуратура заявила о наличии у неё оснований для привлечения к уголовной ответственности по поводу финансовых махинаций, дочери, бывшего управляющего делами Президента России».[549]

26 марта 1999 года информированный источник в Администрации президента России подтвердил, что на днях Генпрокуратура РФ в связи с уголовным расследованием в отношении Управления делами президента произвела выемки документов, в том числе и из 14-го корпуса Кремля. Речь идёт о документах, связанных с деятельностью швейцарской компании «Мабетекс». Данную информацию подтвердил также высокопоставленный представитель Генпрокуратуры.

Генеральный прокурор России Ю. Скуратов обратился к Федеральному прокурору и властям Швейцарии с просьбой оказать содействие в возвращении в Россию денег, которые незаконным путём были положены на счета в швейцарских банках.

«Кремлёвские стратеги слишком поздно поняли, что допустили ошибку, — напишет позже Скуратов и уточнит характер ошибки, — дав мне своеобразный „тайм-уат“ с 18 марта по 5 апреля. За это время я рассчитывал продвинуть шумные дела дальше».[550]

«Ельцин констатировал: „Надо отдать ему должное: тот месяц, проведённый в больнице, несмотря на все боли „в области головы и сердца“, прокурор даром не потерял. Быстро подгрёб все дела, так или иначе связанные с политикой. Сегодня „звучит“ только одно из них — о ремонте Кремля. Но тогда Юрий Ильич принёс на Совет Федерации целый ворох, на выбор: дело о незаконном назначении Чубайса главой РАО ЕЭС; дело о виновниках 17 августа; письмо „О мерах по возвращению из-за рубежа отечественного капитала“; дело о злоупотреблениях в Центральном банке. Как потом выяснилось, все эти «громкие“ дела гроша ломаного не стоили.

Теперь я видел перед собой не смятого, униженного, потерявшегося и запутавшегося человека. Это был человек, чётко сделавший свой выбор и чётко обозначивший своё место на политической сцене.

Старательно и настойчиво, в своей незаметной манере он вовсю пытался угодить новым союзникам».[551]

Ещё бы не видеть! Не впервой. Точно также поступал и другой ельцинский генеральный прокурор. Кому как ни помнить такое прокурорское поведение. Генеральный прокурорам РФ часто казалось, что первый российский президент дышит на ладан и нужно вовремя перескочить в новую набирающую силу команду. Но этим законникам никогда было ни понять ельцинской души и ельцинской жажды победы, способной выйти из самого казалось бы безысходного положения. Такой понять могут только те, кто жизнь знает не по закону, а по самой сути.

«С кремлёвского холма стали раздаваться голоса, — вспоминал Скуратов, — Я не сдержал слова, не ушёл…Не я не ушёл, а меня не ушли, — вот так будет правильно. „Не ушёл“ и „не ушли“ — это разные вещи. Совет Федерации не дал мне уйти, именно СФ решил разобраться, понять, что происходит. Игру со мной кремлёвские моралисты повели без правил».[552]

Прокуратура активизировалась до самого предела. «27 марта следователи Генпрокуратуры обыскали Кремль и произвели „выемку документов“ из 14-го корпуса. Этот факт, честно признаюсь, меня обрадовал. Я был уверен, что скуратовский шантаж, возбуждённое им в глубочайшей тайне дело „Мабетекс“ — всего лишь мелкая уловка, хорошая мина при плохой игре. Я понял, что иду абсолютно правильным путём. Пусть следователи и прокуроры продолжают своё дело в рамках закона. Точно такие же задачи и перед президентом — отстаивать государственные интересы, несмотря ни на что. Я должен отстранить нечистоплотного прокурора, и я это сделаю».[553]

«29 марта 1999 года был назначен по совместительству секретарём Совета безопасности Российской Федерации. В конфликте между и Генеральным прокурором Российской Федерации, в котором понёс несколько унизительных поражений…. безоговорочно принял сторону и на специальной пресс-конференции 2 апреля 1999 года уверенно говорил о „порочащих честь и достоинство Генерального прокурора поступках“.[554]

Злата Рапова, вспоминая свои разговоры со Скуратовым, писала: «В том, что слежка присутствовала, мы не сомневались. Скуратова „вели“ довольно плотно. За его машиной следовала другая, телефонные переговоры и разговоры в машине прослушивались. Однако, не чувствуя за собой никакой вины, Юрий Ильич общался свободно и чрезвычайно доверял людям».[555]

Информация стала появляться в прессе. «…Внезапно разразились громкие коррупционные скандалы, ещё более скомпрометировавшие президента и его окружение. Итальянская газета „Коррьера делала сера“ писала, что в обмен на заключение миллионных контрактов на реконструкцию кремлёвской резиденции глава швейцарской фирмы „Мабитекс“ не только передал ему, его дочерям и огромную сумму в валюте, но и открыл на их имя счета в швейцарских банках и выдал им кредитные карточки. В Москве тут же опровергли все обвинения. Но одновременно в американских газетах появились сообщения о том, что многие высокопоставленные российские чиновники отмыли через счета в нескольких американских и других иностранных банках около 15 миллиардов долларов. Называли, в частности, такой солидный финансовый институт, как Бэнк оф Нью-Йорк. По данным российских и западных экспертов, за рубеж ушла также значительная часть кредитных траншей МВФ».[556]

«Тесную группу клептократов, составляющих „семью“, ждало мрачное будущее — дела об отмывании денег за рубежом, очень большая вероятность поражения на парламентских, а затем и президентских выборах».[557]

Между тем, Ельцин, вспоминая 1999 года, напишет: «Летом началась кампания дискредитации меня и моей семьи, серия проплаченных публикаций в нашей, а потом и в зарубежной прессе, причём именно в той прессе, которая многие годы была каналом „слива информации“ для КГБ. И Лужков не погнушался немедленно выступить с официальным заявлением, в котором потребовал (именно так!) предъявить доказательства моей невиновности. Говорил, что будет верить во все, пока не будет этих доказательств. Помнится, это меня особенно поразило. А как же презумпция невиновности?

…Я привык к оскорблениям в жёлтой прессе, в неразборчивой в средствах депутатской среде. Но ещё никогда политик федерального уровня не попирал мои человеческие права так грубо и беззастенчиво.

Для меня очевидно: Лужков не мог не знать, что обо мне пишут заведомую ложь, ничем не доказанную и не подтверждённую. Но видимо, азарт политического игрока заставил его не считаться с этим».[558]

«Но вот к чему я не был готов совершенно — так это к удару в спину со стороны единомышленников, — напишет позже Ельцин. — А удар не замедлил последовать. От умного, интеллигентного телеканала — НТВ. В передаче „Итоги“ обозреватель Евгений Киселёв показал „схему президентской семьи“. Эти фотографии на экране чем-то напомнили мне стенд „Их разыскивает милиция“. Я такие стенды в Свердловске очень часто видел: на территории заводов, на автобусных остановках, возле кинотеатров. Там красовались личности пьяниц, воров, убийц, насильников.

Теперь «милиция» в лице НТВ «разыскивала» мою так называемую Семью: мою дочь,, …

Всем этим людям, включая меня, приписывалось подряд все что можно: счета в швейцарских банках, виллы и замки в Италии и Франции, взятки, коррупция…

Передача по НТВ повергла меня в шок. Скучный поток демагогии по третьему каналу, в мэрской прессе, по большому счёту, был безвреден, хоть и неприятен: от него за версту разило ремесленной, наспех состряпанной пропагандой. А вот здесь, конечно, поработали мастера своего дела. Ложь умело пряталась за «фактическими деталями». Это уже была настоящая провокация. И настоящая травля».[559]

Все это уже подрывала авторитет первого российского президента, делало не возможным его личное участие во все приближающейся президентской гонке. Срочно нужен был «наследник».