Мария Миронова: «Разве людей выбирают в Думу, чтобы они воздерживались?»

– Что или кто помогает Вам жить сегодня?

– Я репетирую в спектакле «Уходил старик от старухи». Там у моей героини есть фраза: «Жизнь – это, в общем, простая штука». Так что ничего супернового и оригинального я вам не скажу. Мне помогает жить семья. Ее нет, но она была на протяжении 45 лет, и от нее все еще идут свет и тепло, как от погасшей звезды. Если бы не Александр Семенович Менакер, вы бы, наверное, не сидели сейчас здесь и не задавали мне вопросов. Вероятнее всего, вы бы вообще не знали о моем существовании. У меня был замечательный муж, друг, художественный руководитель – в одном лице. Только теперь я могу открыть, кто же действительно первенствовал в нашем дуэте – при жизни он бы мне этого не позволил. Когда сегодня таксисты не берут с меня денег, это заслуга исключительно Александра Семеновича. Счастье мое, что он именно в меня влюбился. Могло получиться: Менакер и Иванова. Или: Менакер и Сидорова. Очень просто. Но Менакер был бы все равно.

– А Вас бы не было? Неужели вы настолько не уверены в собственном таланте?

– Я не считаю себя особо хорошей актрисой. Разве что приличной. К моменту нашего с Менакером знакомства его имя набиралось на афишах аршинными буквами, а мое – внизу, петитом, где «при участии и др.» Но всю свою дальнейшую жизнь он самоотверженно и бескорыстно посвятил моей карьере.

– Тем не менее в стойкой, неослабевающей популярности есть и Ваша личная заслуга.

– Безусловно, заслуга есть. Она заключается в том, что я – мать своего сына. Вы знаете, я сейчас особенно «популярна» в двух местах – на Ваганьковском кладбище и на Черемушкинском рынке. На рынке мне постоянно что-нибудь дарят: лимоны, вырезку, вот тапочки, которые на мне, перчатки вязаные, просто цветы… Отказаться невозможно – люди страшно обижаются. На кладбище ко мне подходят, заговаривают, желают здоровья. Наверное, будь у меня силы ходить по улицам, я бы и там ощущала свою «популярность». Мне приходит много писем. В основном от людей значительно моложе меня. Для них я – мама Андрея Миронова. Так что моя «популярность» – это отсвет любви к моему сыну.

– За последние несколько лет от нас ушло немало прекрасных актеров. Их вспоминают, отмечают даты рождения, смерти. А Андрей Миронов на экране постоянно, безо всяких специальных поводов. Хотя «тайна сия велика есть», но все-таки – как Вы для себя объясняете феномен этой непреходящей любви?

– Чем реже встречаются качества, которыми в полной мере обладал Андрей, – мягкость, доброта, человечность, тем он нужнее людям. Он получил их от отца, а его отец – от своего отца. Не говорю уже о том, что Андрей был редким актером, актером на все времена. Явлением в искусстве. При его жизни клановая критика – а другой у нас, по-моему, не было и нет – этого не признавала. Но время все решает по-своему. Как ни странно, по достоинству оценивать Андрея начали те поколения, которые практически не застали его на сцене. Им вдруг оказались важны и дороги эти старые пленки. Так что у Андрея еще большое будущее… К сожалению, мы иногда видим, как очень авторитетные и уважаемые когда-то люди, находясь в добром здравии, выпадают из нашей жизни. Но бывает и наоборот…

– Вы ведете довольно активную общественную деятельность. На Ваш взгляд, стоит ли людям искусства открыто обнародовать свои политические взгляды и симпатии?

– По-моему, у нас все хорошие начинания уходят в песок, потому что на самый простой вопрос, например: «Как вы хотели бы жить?», мы умудряемся дать три разных ответа. Один скажет «хорошо», другой, не в меру остроумный, – «плохо» и кто-нибудь обязательно – «затрудняюсь ответить». Мне чрезвычайно интересен этот последний – затруднившийся. И не менее интересны воздерживающиеся при голосовании в Думе. Разве их туда для того выбирали, чтобы они воздерживались? Воздержание похвально в других местах и при других обстоятельствах. Сегодня у нас слишком тяжелая ситуация, чтобы позволить себе отмалчиваться. Я считаю, что в России сегодня нет творческой элиты. Есть элиточка, элитеночка, жалкая и беспринципная. Принадлежащая к партии КВД – Куда Ветер Дует. Я вряд ли увижу светлое будущее, но мне не безразлично, состоится оно или нет.

– Вы стали своим человеком во властных кабинетах. Это новая для Вас ситуация?

– Абсолютно. Я думаю, мне оказывают почтение просто в силу моего возраста. И помогают, если я обращаюсь с какой-нибудь общественной нуждой. Я сочувствую людям, которые сейчас у власти. Очень трудно управлять страной, где никто не хочет подчиняться. До революции у нас в доме был дворник по имени Наполеон Иваныч. Жена звала его «Наплевон». После октябрьского переворота «Наплевон» стал рядовым жильцом. Однажды я у него спросила, как дела. Он, глядя на выбитые стекла и оборванные половики, ответил: «Ну что скажу… Обстоит». У нас в стране уже какое десятилетие все «обстоит». Нельзя же вину за это целиком и полностью возлагать на нынешних правителей.

– Сегодня возможности заработка у популярных актеров гораздо богаче, чем во времена вашего расцвета. Нет сожалений, что Вы в свое время чего-то недополучили?

– По отношению к себе – нет. Больно за мужа и сына, которые тратили последние силы и получали гроши. А мне выпало такое редкое, небывалое счастье в семье, что сожалеть о деньгах было бы просто грешно. Мы с Александром Семеновичем никогда особенно не гнались за рублем. Работали по полгода в году, чтобы больше быть вместе, заниматься ребенком. Сберкнижки у нас не было. Правда, была машина. Мы ее «съели», когда у мужа случился четвертый инфаркт. Сегодня я не жалуюсь – получаю хорошую пенсию. Если интересуетесь, куда я вкладываю деньги, пожалуйста, – в квартплату, газ, телефон. И в такси, чтобы ездить на два кладбища. Бывает, что-то «целенаправленно» продаю – на памятник сыну, например… Просить, собирать бумаги, требовать льгот я не умею. Да, была на фронте. На Калининском, где сплошные болота. Выступала в землянке на передовой – огоньки немецких папирос было видно. Голубое в серебряных звездах платье и скрюченная от радикулита спина. Командарм, сидевший в первом ряду, сказал соседу: «Хорошая артистка, жаль, что горбатая…» Наверное, можно было бы оформить какие-то документы, что-то получить, «поиметь» – как теперь говорят. Но я поняла, что не вынесу.

– Вы продолжаете выходить на сцену – теперь уже театральную. Настолько велико желание действовать? Не устаете?

– Конечно, устаю. Тем более что перенесла недавно тяжелую операцию. Но вряд ли кто-то ищет в моей игре тонкие нюансы, скорее, все удивляются: «Миронова? Неужели еще жива?! И на сцену выходит?!» Если я сыграю хотя бы прилично, ко мне отнесутся со снисхождением.

– Чему хотели бы научить молодых?

– Не актерскому мастерству. Я вам уже говорила, что не пребываю в эйфории от собственного таланта. Но я многое видела, помню и знаю о подлинной актерской этике, вообще – этике в искусстве. Мы живем в эпоху быстрых карьер. Что-то поставил, сыграл, съездил за границу – вернулся гением. Недосягаемым. Или, точнее, не-до-си-га-ва-емым. Сколько ни сигай, не достанешь. Такое ощущение, будто актеров коснулся их собственный Чернобыль. Помните, там после аварии клубника стала размером с яблоко, а яблоки – с арбуз. Так и у нас. Актеры раздуваются на глазах. И на глазах становятся хуже.

– Сегодня во многом утрачено былое значение семьи и былое значение страны. С чего, на Ваш взгляд, надо начинать их восстанавливать?

– Чтобы восстанавливать семью и общество, нужны люди. Рада была бы ошибиться, но я не слишком верю в нашу молодежь. Они напоминают мне саженцы с хилым корнем. Дубы вырастут не из многих. Из большинства – хлыстики… Мы часто жалуемся, что молодые не уважают стариков. Но ведь и старики не любят молодых. У нас всеобщая тотальная нелюбовь друг к другу. Сила Андрея заключалась именно в том, что он умел любить. Людей вообще – пожилых, молодых, хороших и не очень, друзей, зрителей… Недавно я проезжала мимо нашего дома на Петровке, где Андрюша вырос. Там барельеф работы изумительного скульптора Юрия Орехова. И вдруг я увидела, как проходящий мимо человек снял шапку и перекрестился. Будто перед иконой. Я даже вздрогнула. А это благодарность. Любовью за любовь.

– Я думаю, Вам тоже есть что сказать людям, которые пишут письма на адрес «Москва, маме Андрея Миронова», чтят его память, желают Вам здоровья…

– Я бесконечно признательна всем помнящим нашу семью. И поздравляю их с тем, до чего мы дожили, – с обретением Россией своего настоящего имени. У нас уже не аббревиатура из сплошных согласных букв. У нас – Россия. И это немало. Вдумайтесь: ведь мы живем в только что родившейся стране. Ей требуется сейчас наша забота. Забота и работа. Я прошу вас: не надо воздерживаться! Особенно, если вы знаете что-то нужное. Я не понимаю наших экономистов с кроткими лицами эпохи Возрождения. Они все знают, но ничего не делают. Если бы я знала, я бы продралась… Давайте воспитывать в себе настоящее самоуважение. Сознательно относиться к истории. И пользоваться возможностью выбора, коли уж нам ее предоставили…

В последние годы я стала остерегаться праздников. Они становятся бестолковыми и не в меру ликующими. Можно праздновать победу, а можно – конец войны. Это разные вещи. Для нас сейчас важнее второе. Видимо, как-то не так мы живем на земле, раз и земля у нас становится злой. На ней постоянно что-нибудь взрывается: в Москве – трубы, а где-то – мины и бомбы… Я желаю, чтобы в новом году в России не гибли дети. Чтобы матери не хоронили своих сыновей. Это противоестественно, это самое страшное, что может быть в жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.