НОВЫЕ МЕТОДЫ И ЕДИНЫЙ ПЛАН КУЛЬТРАБОТЫ (ДОКЛАД И ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО НА II ВСЕСОЮЗНОМ ПАРТИЙНОМ СОВЕЩАНИИ ПО НАРОДНОМУ ОБРАЗОВАНИЮ)

НОВЫЕ МЕТОДЫ И ЕДИНЫЙ ПЛАН КУЛЬТРАБОТЫ

(ДОКЛАД И ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО НА II ВСЕСОЮЗНОМ ПАРТИЙНОМ СОВЕЩАНИИ ПО НАРОДНОМУ ОБРАЗОВАНИЮ)

Товарищи, хотя доклад называется «Новые методы и единый план культработы», но, в сущности говоря, вопрос идет ведь не о новых методах. Эти методы старые, они родились в огне Октябрьской революции. Только целый ряд причин помешал этим методам принять необходимый размах и развернуться полностью.

Какие это методы? Вот посмотрим.

Один из тех методов, который сейчас получил такое большое распространение, и там, где он проводится, дает чрезвычайно положительные результаты — это метод работы с широкими массами, вовлечение этих масс в работу по культурному строительству. Но разве это новый метод? Разве это метод, который не зафиксирован в нашей программе партии, где говорится о советах народного образования? Разве этот метод не вытекает целиком из всего учения Маркса, из всего учения Ленина? Если мы припомним спор Маркса с Лассалем, то гвоздь расхождений между ними как раз был в том, что Лассаль говорил об «обслуживании» масс, а Маркс подчеркивал необходимость самоорганизации масс, необходимость того, чтобы масса брала все дело в свои руки. И вот один из последних моих разговоров с Лениным (вопрос шел о ликвидации безграмотности, вопрос был о сроках). Я на основании опыта говорила, что, например, такой срок, как Десятилетие Октябрьской революции, не выполним. Что мне на это отвечал Владимир Ильич? Если массы за это возьмутся, то будет выполним. Мы знаем, что массы не взялись до Десятилетия Октября, а сейчас, когда массы взялись, принимают активное участие, — сейчас мы видим, что культпоход дал нам такие сдвиги в области ликвидации безграмотности, которых мы не ожидали, дал возможность такого быстрого темпа. Таким образом, нового в этом методе нет ничего, и это метод, который в первые месяцы, в первый год после Октябрьской революции широко применялся. Я помню, мне лично приходилось выступать в Москве в начале 1918 г. по поводу вопроса о советах народного образования; и вот я помню аудиторию в две тысячи человек — аудиторию из рабочих и красноармейцев, которые внимательным образом слушали и высказывались по вопросу о советах народного образования. И не только тут, в Москве, — повсюду проводились широкие собрания. Мы видели первое время после Октября чрезвычайно большую активность масс.

Возьмем другое, то, что дает положительные результаты в работе (опять об опыте культпохода я говорю), — это внимание к конкретным условиям, в которых живут массы. Скажем, тот же Саратов: он обратил внимание на условия жизни работниц, домашних хозяек. Масса из посещающих ликпункты никогда не была в театре — Саратов начал с того, что стал по понедельникам устраивать спектакли для малограмотных. Что Центрально-Черноземная область проводит? Проводит бригады из портних. Вот эти методы обслуживания — детские сады, увязка работы по ликвидации неграмотности с работой по дошкольному делу — вытекают из учета конкретных условий. Сейчас, к сожалению, этот метод учета всей обстановки, в которой работают массы, еще у нас не повсюду проводится, и поэтому хотя редкая область не говорит, что столько-то миллионов ликвидируют свою безграмотность и т. д., но только некоторые области сумели в этом отношении вступить на правильный путь. Только некоторые области сумели правильно подойти в этом отношении, учитывая конкретные условия. Но разве этот метод нов, разве он не вытекает из всего учения Ленина? Ведь та организация революции, которая у нас осуществлялась, — на чем была основана? На учете наших конкретных условий, на учете того, как в наших конкретных условиях положения марксизма можно было осуществить. И вот благодаря изучению, знанию, правильной оценке этих конкретных условий, умению преодолевать трудности — благодаря этому удалось провести и Октябрьскую революцию, удалось помочь массам организоваться. То же самое мы видим и в вопросе увязки ликбезработы с конкретными условиями. Эта сторона дела должна быть гораздо шире, конечно, развита и относиться не только к низовым формам работы. Она должна охватить собой всю область народного образования. Эта ориентировка должна идти гораздо глубже, размах ее должен быть гораздо шире.

Затем — увязка с политикой. Ну разве тут что-нибудь нового есть в этом вопросе? Владимир Ильич говорил, что политпросветы должны ликвидировать безграмотность и наряду с этим бороться со взятками и волокитой. Я помню растерянность некоторых политпросветчиков на съезде политпросветов (когда мы только что приняли это название): многим казалось, что тут ставится такая задача, которая никакого отношения не имеет к культурной работе, — борьба со взятками и волокитой. Но Владимир Ильич нарочно выбрал такие примеры, чтобы на них показать, что если наша ликвидация безграмотности, наша культурная работа не будут увязаны с теми задачами социалистической стройки, которые стоят перед страной, то наша работа будет культурнической работой. И в той увязке культработы с политикой, которая характерна для данного момента, конечно, ничего нового нет. Это проводилось в недостаточной мере, сейчас этот вопрос острее ставится, и тут идут требования со стороны самих масс. Массы требуют, чтобы на ликпункте был непременно политчас, ребята требуют, чтобы были ответы на определенные вопросы. Так что в этом отношении весь данный момент, вся ситуация теперешняя ведет к тому положению, что вся наша культурная работа гораздо теснее, гораздо более органически связывается с политикой. Сейчас прямо невозможностью становятся те разговоры, которые мы слушали несколько лет тому назад, — например, что клуб должен быть только местом отдыха, что надо заниматься там только физкультурой, посмотреть спектакль, кино. «Нельзя же каждую минуту кормить массу политикой», — говорили многие… Сейчас мы видим, что эти разговоры стали совершенно невозможными. Вот недавно происходила конференция клубов, устраивавшаяся по линии ВЦСПС. На этом совещании по клубам никто из высказавшихся не говорил уже о необходимости только отдыха, только развлечений и т. д., а все вопросы связывались с политикой.

Затем далее — руководство. Раньше, конечно, вопросам просветительным партия и Советская власть уделяли очень много внимания: не было того съезда, не было той конференции политпросветской или общенаркомпросовской, или, скажем, по линии профсоюзов, где бы Владимир Ильич не высказывался по вопросам народного образования. И не только он один, а чуть ли не все народные комиссары считали нужным приходить на наши съезды и развивать и освещать работу своего комиссариата. Ну это было в начале революции, но сейчас жизнь опять ставит все эти вопросы перед нами с особой остротой, и сейчас некоторые вопросы, которые ставились в 1918–1919 гг., получают чрезвычайную актуальность.

Когда прочитываешь то, что относится к 1918–1919 гг., — ту постановку вопросов, которая тогда была, — то видишь, насколько все эти вопросы актуальны и по сию пору. Но был целый ряд причин, которые мало-помалу изменили характер культурной работы, повлияли на нее. Что же это были за причины? Прежде всего, конечно, гражданская война, хотя она, с одной стороны, поднимала культурные интересы и активность масс, но, с другой стороны, она так много внимания, так много сил отнимала, что вопросы непосредственно школьного строительства несколько отодвигались.

Затем вопросы, скажем, разрухи города, разрухи промышленности, разрухи сельского хозяйства. Это был удар по всей нашей культурной работе. Страна была принуждена перейти к нэпу. Это было неизбежно, потому что нам надо было приобрести умелые руки, нам надо было научиться, как те цели, которые поставлены революцией, применять в конкретных условиях. Тут нужна была длительная, будничная работа, но в процессе этой работы ничто, может быть, так не пострадало, как пострадало дело народного образования. Как карточные домики, валились наши избы-читальни, наши клубы, сокращалась сеть, сокращалось внимание к этому делу, и внутри просвещенцев шли определенные процессы, надо прямо сказать — процессы бюрократизации. Поскольку революция не докатилась до самых низов деревни, поскольку деревня только принимала участие в революции, поскольку дело касалось войны и ликвидации помещиков, а перестройки старых хозяйственных основ в их массе еще не было, постольку мы могли двигаться на культурном фронте только медленным шагом. И вот культпоход — ведь он же возник не потому, что раньше никто не догадывался этого сделать. Двадцать раз были попытки так или иначе внести в массы вопрос о ликвидации неграмотности. Но не клевало, в пустое пространство часто говорили. Тут соберемся, друг дружку поагитируем — все очень хорошо; когда доходило дело до низов, там, конечно, известный актив это воспринимал, но если мы возьмем всю массу в целом, то дело не двигалось или двигалось медленными темпами. И вот только сейчас, в связи с коллективизацией, ситуация изменилась.

Владимир Ильич написал в 1913 г. статью, которая называлась «Русские и негры», где он показывал, как малокультурье и неграмотность отсталых слоев заражают всю страну. Он на примере Америки это показал: в рабовладельческих штатах негры были неграмотны, и в этих штатах и белые тоже были гораздо менее грамотны. Конечно, у нас бескультурье деревни заражало и заражает и город. А вот сейчас, когда деревня поднимается в связи с коллективизацией, когда старые устои ломаются, — сейчас, конечно, это отражается и на городе. А с другой стороны, и та индустриализация, которая идет в городе параллельно с коллективизацией деревни, создает громадные предпосылки, благоприятные для того, чтобы наша культурная работа, просвещенческая работа поднялась на высшую ступень.

Я не буду подробно останавливаться на новых методах. О них все более или менее знают, о них тут с этой трибуны гораздо лучше, чем я, сумеют рассказать и т. Бройдо, и товарищи из Центрально-Черноземной области, с Урала, Волги, сумеет рассказать т. Кравченко, которая очень интересный опыт провела в Орехово-Зуеве по проведению единого библиотечного плана. Целый ряд товарищей расскажет про ту работу, о которой мы не знаем. Поэтому я не буду подробно на этом останавливаться.

Нам, конечно, необходимо тщательнейшим образом вглядываться в эти новые формы, которые творятся в гуще жизни, в создании которых принимают участие массы. Этот опыт надо тщательнейшим образом изучить, этот опыт надо обобщить именно для того, чтобы поднимать все наше дело народного образования на высшую ступень. Сейчас создаются и предпосылки для единого плана. Вот тут правильно говорилось относительно того, что содержание связано тесно с методами, что методы определяются содержанием. Но не только методы, а и организация определяется целью, определяется содержанием. Владимир Ильич любил часто повторять: нельзя организационное отделять от политического, — т. е. организацию надо теснейшим образом с общей установкой связывать. И вот если блекнет цель, блекнет установка, блекнет ясное понимание, куда и как мы должны идти, то организация наша будет хромать и методы наши не будут никуда годиться.

Период нэпа, неправильно понятый, повел и привел к чрезвычайному распаду дела народного образования, его организации. Посмотрите, какой был прорыв между работой в городе и в деревне. В этом году мне пришлось присутствовать на одном заседании ВЦСПС, где обсуждался вопрос о том, что деньги, собранные профсоюзами в день индустриализации, профсоюзы решили дать на организацию машинно-тракторных станций. И вот очень интересно было наблюдать заседание, чувствовалось, что этот вопрос — новый вопрос. А ведь еще очень недавно постоянно слышались разговоры такие: «Ваша область, область Главполитпросвета, — деревня, наше дело, профсоюзов, — город». А вот эта связь между городом и деревней, которая у нас так тесна, которая вытекает из того, что у нас все новые кадры приходят из деревни и вливаются в производство, — эта связь игнорировалась и профсоюзами, а отчасти и политпросветами.

Сейчас что мы видим? Вот в этом году у нас работал Комитет политпросветработы, который должен был объединять работу различных организаций. Конечно, мы работали довольно-таки келейно, нашей работой мало интересовались даже товарищи из Наркомпроса, из других отделов, но мне кажется, работа этого года дает богатый опыт. Она с необыкновенной ясностью выявила, какой разнобой в работе, какая несогласованность имеется налицо, как нет никакого распределения работы, Делал каждый что угодно. Так что в этом отношении очень много можно было вынести из этого, и ясно было одно — что все сознают необходимость единого культфронта. Но тут сильны традиции, и сделать это в одиночку какому-нибудь Главполитпросвету, конечно, совершенно не под силу. Не может добиться этого один Наркомпрос, потому что он живет не на необитаемом каком-то острове и делает, что хочет; он должен быть теснейшим образом, органически связан с целым рядом организаций. Для того чтобы культфронт стал единым фронтом, нужна не только правильная установка самого Наркомпроса, но и правильная установка всех наркоматов, всех организаций, которые ведут эту работу. Нужен единый план.

Как подходить к этому единому плану?

Я начну с Наркомпроса. Конечно, та атмосфера — атмосфера распада культработы, — которая была в стране, не могла не отразиться на работе Наркомпроса. У нас каждый главк представлял собой особое государство. Это ни для кого не тайна, и бывало так вот с Главпрофобром: Главпрофобр добивается, чтобы другие вопросы не стояли на Совете Народных Комиссаров, потому что если будет Соцвос добиваться денег для всеобщего обучения, то как бы эти деньги не взяли, не «отстригли» от Главпрофобра. Вот эта ведомственная боязнь, этот разнобой в работе на каждом шагу сказывался. Работники Главсоцвоса боялись, как бы развитие политпросветской работы им не помешало. Политпросвет жил так, точно нет Главсоцвоса, точно нет учителя, который живет бок о бок, точно он не обязан оказывать ему помощи. Больше всего крыли Главполитпросвет. Но надо сказать, что Главполитпросвету тоже горьковато приходилось на свете жить. Например, приезжали с мест (на Северном Кавказе было дело) и рассказывали, как ведется агитация против ликбеза, против ликпунктов, рассказывала на комиссии съезда Советов одна крестьянка, член ЦИКа, как с нее председатель сельсовета хотел взять подписку о том, что она не будет агитировать за ликпункты, потому что нужна школа, а не ликпункт. Это пахнет анекдотом, но это не анекдот, а факт. Вот такой был отчаяннейший разнобой в работе.

Конечно, так жить дальше невозможно, и уже осенью 1928 г., после летнего перерыва, В. Н. Яковлева поставила со всей категоричностью на Коллегии Наркомпроса вопрос о необходимости перейти на другие методы работы. Но можно было говорить об этом в узком кругу, а широко это дело не проходило. Этот план перестройки работы очень долго мариновался в разных комиссиях и очень медленно продвигался вперед (не по вине Наркомпроса). Товарищи с мест помнят, что за зиму 1928/29 г. уже был разговор в Наркомпросе и был разговор на местах о необходимости перестройки работы, но дальше разговоров это не шло в силу целого ряда объективных причин, и только с этой осени мы подходим к коренной реорганизации Наркомпроса.

Целевая установка этой реорганизации — прекратить тот разнобой, который существует. Но, товарищи, я хотела бы обратить внимание на одну сторону. Как бы мы ни рассаживались, как бы мы ни перетасовывали главки, на место одних создавали другие, другие бы наклеивали ярлычки на них, — дело не изменится, если мы не будем учиться у жизни и не перевоспитаем самих себя. Вот в этом основное. Это мертвый, который хватает живого, он, конечно, хватает и каждого из нас. Нам надо методы работы тоже изменить. Нам надо целый ряд вопросов обсуждать совместно с массой, с активом, в разных комбинациях, новую основу надо еще создать. Хотя мы и разбили старую бюрократическую машину, как мы ее между собой называли, но бюрократизм — вещь чрезвычайно живучая, и он может и при новой конструкции возникнуть, если мы характера работы не изменим.

В каком направлении надо изменять характер работы, в каком направлении надо себя перевоспитывать? Мне кажется, что чрезвычайно важно выделять постоянно ряд вопросов, требующих общего обсуждения. Важно не то, чтобы бригады организовывались где-то в стороне от общей работы. У нас бывало так: работают бригады, а целые отделы не знают даже, как бригада работает и что она делает. Важнейшую работу делает бригада, а отдельные отделы и представления не имеют о ее работе и ее существовании. Ездит инспектор, потом делает доклад в организационно-плановом отделе, а остальные лишь случайно узнают о тех громадных выводах, которые можно сделать из того или другого обследования. Это все пережитки старого, когда при составлении контрольных цифр вдруг забывается, что на свете существует библиотечное дело. Это пережиток старого, который в каждом из нас еще сидит. И вот тут надо научиться совместной работе. Надо посмотреть, как мы строим нашу работу, достаточно ли мы все идем нога в ногу, потому что от спаянности, от сплоченности, от единства целей, которые перед нами стоят, зависит успешность нашей работы.

Это я говорю о Наркомпросе в порядке самокритики, но это относится не только к Наркомпросу, это относится и ко всем органам народного образования. Возьмем крайоно. Вот мы проводили библиотечный поход. Ну, знаете, этот библиотечный поход прямо был иллюстрацией того, какой у нас разнобой. Непременно все зарятся на помещение библиотек. Студентов надо устраивать — вали, выбрасывай книги в мусорную яму: тут у нас будет помещение «на ять», студенты будут довольны и будут хвалить нас. Надо помещение для школы — вали к черту библиотеки: к чему библиотеки?! Сейчас в центре дня стоит вопрос о школе: школа или детский клуб? Нельзя же так, товарищи. Необходима какая-то плановость в работе и спаянность в работе самих краевых отделов народного образования. Если в краевом отделе работники, которые работают по соцвосовской линии, по детской линии, не заинтересованы в том, что делается по линии взрослых или что делается по линии профподготовки, то эта работа будет разнобойная — это будет Тришкин кафтан, это будет однобоко. Мы думаем, что наше дело у нас поправится, если мы наших инспекторов перекрестим в «интегральных инспекторов». Но если наши инспектора получат новую кличку, но будут смотреть только в одну сторону, то это будут не «интегральные инспектора», а инспектора, слепые на один глаз, которые не будут замечать необходимости увязки между собой всех видов просветительной работы.

И, наконец, на местах, в самом низу, в селе, — разве там не бывает таких вещей, что детская школа — сама по себе, детский дом, который тут же находится, — сам по себе, изба-читальня — сама по себе, затем еще клуб есть — и он тоже сам по себе? И тем, что делает каждая из этих организаций, никто не интересуется. Разве этого нет? До сих пор есть. И первое, с чего надо начать, это с объединения работы внутри края, потому что тут нужна максимальная сплоченность.

Но дальше. Что говорит опыт Комитета политпросветработы? Когда Комитет был создан, когда Агитпроп ЦК ВКП(б) его утвердил, первое время ходили ответственные работники, а потом началась такая история: присылают работника, который для собственного удовольствия или времяпрепровождения послушает, что делается, а потом уходит и никому о виденном и слышанном не сообщает. Его никто не спрашивает о том, что он там делал и что он там слышал. Он, может быть, сам расширил свой горизонт, но чтобы та организация, от которой он приходит, расширила свой горизонт — этого не видно. Вот недавно у нас с потребительской кооперацией произошла такая история. Пришел докладчик от потребительской кооперации. Работники Главполитпросвета сейчас же в него вцепились и стали ему доказывать, что не так работает кооперация, как надо. Тогда товарищ говорит: «Я новый работник, работаю два месяца, я не могу вам на все вопросы ответить». Ну что же, этот работник отвечает за положение дел в кооперации? Нет. Отвечает та организация, которая посылает такого работника. И если бы это не попало в печать, то я думаю, что кооперация и не поинтересовалась бы никогда, что ее работник на этом комитете делал. Например, профсоюзы сейчас гораздо ближе подошли к делу народного образования. Тут очень много сближающего с Главполитпросветом. Тут сдвиг, по-моему, очень большой, но в общем и целом нужно сказать, что взаимной осведомленности все же никакой нет. Я думаю, что нужно найти какие-то другие пути.

Вчера мы крыли, и правильно крыли, ВСНХ. Но необходимо добиться сдвига во что бы то ни стало. По-моему, нужно, чтобы были иногда совместные заседания Коллегии ВСНХ с Коллегией Наркомпроса, тщательно подготовленные, в которых все соприкасающиеся вопросы были бы подработаны и совместно, сообща разрешены. Надо, чтобы не какой-то делегат, который в порядке нагрузки куда-то посылается, а чтобы весь наркомат был осведомлен — у нас этого нет даже в отношении тех наркоматов, которые ближе к нам стоят. Вот, скажем, Наркомюст. Я возьму его по другой линии — по линии бытовой работы. Сейчас Коллегия Наркомюста приняла ряд постановлений и вскрыла целый ряд фактов прямо жуткого характера, в отношении беспризорности. Я их повторять тут не буду. Но я считаю, что совершенно необходимо совместное заседание всей Коллегии Наркомпроса вместе с отделом социально-правовой охраны несовершеннолетних с Наркомюстом и, может быть, Внуделом, потому что картина получается такая, которую одними усилиями Наркомпроса не устранишь.

Возьмем Наркомздрав. Вот педология. Дело это наркомпросовское, а не наркомздравское, его надо оставить в Наркомпросе, но Наркомздрав должен заботиться о здоровье наших ребят. Есть ли здесь полная увязка? Какие-то наши ячейки с какими-то ячейками Наркомздрава связаны, но в общем и целом у нас нужной увязки нет.

В разговоре с т. Толоконцевым я узнала, что Наркомтруд имеет сейчас возможность оказать существенную помощь в смысле трудовой подготовки подростков. Мы с Толоконцевым говорили на ту тему, что, конечно, в республике труда необходимо, чтобы каждый подросток готовился к трудовой деятельности. И в Наркомтруде есть возможность это поставить. Я сказала т. Эпштейну. Я не знаю, что т. Эпштейн дальше сделал, но тут надо не так действовать. Тут нужны не разговоры за чашкой чая или без чашки чая, а необходимо, чтобы Коллегия Наркомпроса с Коллегией Наркомтруда детально сговорились по вопросам охраны труда, конечно, с привлечением ВСНХ, профсоюзов.

Сейчас жизнь зовет все наркоматы на гораздо более близкое деловое обсуждение вопроса. Конечно, важно, чтобы не было мелочей, а обсуждалось, решалось самое существенное. Но я думаю, что мы подошли сейчас к такому моменту, когда на этой изолированности Наркомпроса надо поставить крест. Дальше так жить невозможно, потому что иначе вся работа будет хромать на четыре ноги, и не только наша работа, но и работа других наркоматов.

Я вовсе не считаю, что наш Наркомпрос ничего такого хорошего не сделал. У нас большая работа проведена, но проводится она до чрезвычайности келейно. Вот, скажем, у нас работала научно-техническая секция ГУСа, а научно-педагогическая секция не знала, как работает научно-техническая, и Главпрофобр тоже, кажется, не очень знал, как научно-техническая секция работает, а между тем работа научно-технической секции очень интересная. Работа наших исследовательских институтов чрезвычайно интересна. Работа, которая по педологии проведена, — разве это не интереснейшая работа? Когда был съезд по педологии, было около тысячи человек, были представители науки, было глубочайшее обсуждение этого вопроса с точки зрения марксистской идеологии, а после съезда неизвестно, к какому ведомству это дело пришито, — не то к Главнауке, не то к Главсоцвосу; и дело рассыпается, а другие наркоматы не имеют представления о том, какая работа тут ведется.

Я думаю, что Наркомпросом проведена большая работа, и товарищам из Наркомпроса, которые жалуются, что на их работу не обращают внимания, я скажу то, что мне сказал однажды один партийный товарищ: «Надо быть немножко «понахальней» и уметь «рекламироваться». Я не в худом смысле говорю — не в том смысле, что надо на пустом месте что-то раздувать и хвастаться тем, чего нет, но та работа, которая сделана, должна быть превращена в общее достояние, а не так делать, что где-то, в каких-то папках, никому не ведомых, эта работа хранится, а потом папки кто-нибудь из комсомольцев, наводящих чистоту в Наркомпросе, в утильсырье отправит. Много нашего чрезвычайно ценного материала отправлено в «утильсырье», и теперь даже книжек, которые писались в 1919/20 г., ни с какими собаками-ищейками не сыщешь. Вопрос связи — один из самых важных вопросов.

Но вот другой вопрос — я хотела обратить внимание еще на одну предпосылку, которая необходима для постройки единого плана. Как-то Главполитпросвет стал заниматься таким делом, как паспортизация. Об этом, пожалуй, тоже никто за пределами Главполитпросвета не знает, что это за «паспорта» такие и откуда они явились. Это было тогда, когда у нас были губернии, но это легко и на округ переключить. Паспорта эти начали строиться в связи с тем, как мы понимаем экономику.

В переписке Маркса и Энгельса есть одно чрезвычайно интересное письмо Энгельса к Штаркенбургу от 25 января 1894 г., в котором он говорит, что нет какого-то автоматического действия экономического положения, как это иногда весьма удобно воображают, но люди делают свою историю сами только в определенной обусловливающей их среде на основе оставшихся от прошлого действительных отношений. И в этом же письме Энгельс подробно останавливается на разных составных частях экономики. Он говорит о том, что в экономику входят вся техника производства и транспорт. В понятие экономических отношений включаются географическая основа, на которой эти отношения возникают и существуют, и перешедшие в действительность от прошлого остатки прежних экономических эпох, которые продолжают сохраняться или по традиции, или в силу инерции, а также, конечно, внешняя среда, окружающая эту общественную форму. Дальше Энгельс говорит о том, что и раса является экономическим фактором[188].

Вот в Главполитпросвете мы и построили особую схему для того, чтобы нам уметь учитывать все особенности какого-нибудь края. Нам надо, во-первых, природные условия учесть; потом — состояние промышленности, транспорта, сельского хозяйства, причем брать их не изолированно, а в связи с общей экономикой страны, брать их не только в стабильном состоянии, но в развитии эту сторону осветить; затем исторически осветить общественное развитие хотя бы со времени 1861 г., посмотреть, что переживала данная область, и затем взять современное культурное состояние. Это мы называли «паспортами» и несколько лет в очень трудных условиях работали над этими паспортами. Тем работникам, которые работали над паспортами, эта работа дала чрезвычайно много, потому что сейчас, когда слышишь о каком-нибудь районе, сразу представляешь весь профиль этого района.

Сейчас такие паспорта каждому краю легче легкого иметь. Теперь проведено районирование, существуют истпарты, которые надо взять под жабры, и, конечно, каждый край, каждый округ может иметь всю картину. В процессе писания этих паспортов и розысков в истпартах что установлено? Установлено то, что какое-нибудь село в 1905 г. громило помещика, в 1917 г. оно первое признавало Советскую власть и сейчас первое идет по контрактации, по коллективизации. Очевидно, это село представляет собой какое-то скопление революционной энергии… Важно изучить все эти массовые движения, и я с большим интересом прочла в «Орловской правде» — а мы в свое время очень старались над изучением Центрально-Черноземной области, изучали Курскую, Орловскую губернии, — что там теперь поставили перед собой такую задачу: этот паспорт изобразить в кино. Они снимают природу, хозяйственную жизнь, историю края — всех этих густопсовых помещиков, борьбу с помещиками. У них до сих пор есть старухи времен крепостного права, которые рассказывают, что тогда было, у них все это живо в памяти. Так что восстановить при киносъемке очень многое можно. Потом современная хозяйственная жизнь и современная культурная жизнь — как ее строить. Действительно, если бы иметь такой кинопаспорт, его знали бы не только работники просвещения, а каждый крестьянин и крестьянка — это имело бы громадное значение, потому что такой фильм увлек бы, на конкретном примере показал бы весь тот громадный сдвиг, который пережил данный край.

И вот мне кажется, что тщательнейшее изучение края должно лечь в основу составления производственных планов, единых планов. Без такого знания, общими «средними» цифрами оперировать нельзя. Помню, в 1919 г. в Перми — это было вскоре после ухода белых из Перми — один из красноармейцев выступил на митинге и сказал: «Страна наша непобедима на предмет квадратности и пространственности». Но, товарищи, этот «предмет квадратности и пространственности» представляет чрезвычайно большие трудности. Владимир Ильич говорил о пяти укладах, которые у нас существуют. Вот, скажем, в одном укладе, в Центрально-Промышленной области, раскулачивание носит один характер, а подите возьмите полупатриархальную страну, где еще не изжиты родовые отношения, — там раскулачивание должно иметь совершенно другую форму и должен быть другой подход, а тем более иная должна быть культурная работа. Культурная работа без знания основ жизни края никуда не годится,

А затем еще что? Необходимо ясное, четкое знание и понимание тех общих задач, которые стоят перед страной. Конечно, никуда не годится, если в программах нашей школы I ступени ничего не остается, кроме праздников, которые из года в год повторяются — праздник Первого мая, день Октябрьской революции, — все в одних и тех же формах проводятся и больше ничего не остается. Тут важно, конечно, чтобы наши кампании как-то примыкали к основному. И все же эти задачи, которые стоят перед страной, — они должны учитываться в производственных планах.

Тов. Алексинский, который будет после меня делать доклад, скажет о финансовой стороне дела, и т. Панфилов будет говорить, я по этим вопросам не берусь разговаривать, но вот эти две вещи — знание профиля своего края, с одной стороны, и, с другой стороны, ясное понимание задач, которые стоят перед страной, ударных задач, на что надо обратить внимание особое, — эти две задачи должны быть предпосылкой для создания плана.

Относительно этого создания плана.

Конечно, необходимо заключение генеральных договоров с целым рядом организаций; надо добиться, чтобы все наркоматы и все наши крупнейшие организации, которые существуют, брали на себя известную ответственность за эту работу и несли известные материальные обязательства, чтобы они ясно сознавали, как эта работа с ними связана и что они должны сделать. Необходимы определенное распределение труда и, конечно, известные права для этих организаций. У нас сейчас отделы народного образования часто росчерком пера уничтожают работу долгих лет, и это вызывает большую опаску со стороны организаций: ну что же — придут профсоюзы работать, у них проделана определенная работа, а заведующий окружным или краевым отделом народного образования распорядится эту работу, как не укладывающуюся в план, изничтожить, перекроить, перестроить. Знаете, тогда ни одна организация не пойдет. Надо, чтобы организации имели определенные права и обязанности. Это, по-моему, углубит в значительной степени и работу отделов народного образования, сделает ее гораздо менее безответственной, чем какая она сейчас есть. А сейчас надо прямо сказать, что работа эта очень часто совершенно безответственна. И вот тут — эти генеральные договоры, которые должны быть закреплены исполкомами; и РКИ должна следить за тем, чтобы проводились эти договоры в жизнь. Эти договоры будут иметь колоссальное значение.

Но это общий генеральный договор. Необходимо, чтобы в каждом селе, в каждом райисполкоме, в каждом городе, на каждом заводе составлялся свой оперативный план, где видно было бы, какая организация что делает, чтобы это все было теснейшим образом увязано и чтобы сами массы были втянуты в обсуждение этого вопроса. Возьмем сельсовет. Мне приходилось видеть председателей сельсоветов женщин и слышать, что они говорят: «Вот не знаешь, за что хвататься: не то за ясли, не то за площадку, не то за школу!» Разве так надо работать? А где инструкции? Инструкций, написанных для сельсоветов в популярной форме, ясно объясняющих каждому члену сельсовета, что он должен делать, — этого нет, а они должны быть написаны. Вообще вся пропаганда единого плана в массе должна быть построена совершенно иначе, ей должен быть придан гораздо более широкий размах, и она должна быть тесно связана с вовлечением масс в работу.

И, наконец, последнее — о руководстве.

Теперешний момент требует гораздо более глубокой проработки целого ряда вопросов. Мы сейчас мало используем опыт западноевропейский и американский. Там чрезвычайно много есть чему научиться. Это было бы, по выражению Владимира Ильича, самое настоящее «комчванство», если бы мы думали, что у передовых стран мы ничему не можем научиться. Но мы, конечно, ничего не можем брать слепо. Мы должны брать их опыт и его пропускать через призму нашего, коммунистического мировоззрения. Тогда для нас он будет чрезвычайно ценен. В некоторых областях мы пробовали это сделать. Очень интересны высказывания некоторых американцев по этому вопросу: «Странное дело, — говорят они, — методы как будто вы от нас взяли, методы для нас знакомы, а результаты у вас получаются иные, гораздо лучшие». Вот почему у нас иные результаты, — этого им не понять. Мы взяли их методы, а содержание мы вложили коммунистическое. Этого часто американские буржуазные педагоги не понимают — не понимают, что мы их методы с другим содержанием связываем. Нам надо учиться. Сейчас работа наших исследовательских институтов, работа Общества педагогов-марксистов, работа методической комиссии приобретают исключительно большое значение. Тут, конечно, «кто не пашет, у того и огрехов нет», и в процессе работы могут быть те или другие ошибки. Но не в том дело. Ошибки коллективно выправим, но гораздо более важна постановка вопроса. Вот это сейчас приобретает чрезвычайно большое значение. Это нисколько не мешает единству руководства.

Вот что я хотела бы еще сказать по поводу единства руководства. Вначале, когда стала работать научно-педагогическая секция ГУСа, Владимир Ильич несколько раз повторял: «А что же программа? Что у вас с программой, как подвигается дело?» Я мычала неопределенно. У, нас дело не продвигалось. Мы хотели места привлечь и написали: пожалуйста, напишите программы, а мы обобщим опыт. И что же мы получили? Мы получили сборище программ, написанных под самыми разнообразными углами зрения. В одних программах была история «до Владимира Мономаха и после Владимира Мономаха», в других история уничтожалась совершенно — и следов не оставалось, в третьих предлагалось изучать какие-то совершенно странные предметы, вроде того, «почему борода у мужчин растет, а у женщин не растет». Мы получили кипу программ, над которой посидели, и решили, что надо работать иначе — надо дать сначала общую установку. И вот когда подработана была общая установка и обсуждена вместе с местами, когда были выслушаны замечания, тогда эта установка вливала программу в определенное русло.

Было бы совершенно неправильно, если бы в центре захотели писать программы для каждого края. Один из инспекторов очень образно рассказал, что получается, когда программы, написанные в центре, в Москве, применяются в Ингушетии. Вот паспорта и должны наложить отпечаток на программу, а центру необходимо давать лишь общие установки, продуманные установки. Важно в этом отношении, чтобы было единое руководство, основанное на выслушивании мнений мест, на учете их опыта, чтобы не было разнобоя в руководстве, но чтобы у мест были развязаны руки для внесения в программы необходимой конкретности, вытекающей из знания местных условий. То же самое и в смысле учебника. Тут излишняя централизация, в особенности сейчас, вредна.

По каким линиям должно идти руководство? Руководство должно идти по линии подготовки широчайших кадров просвещенцев, в том числе и культармейцев, потому что сейчас работа приобрела огромный размах. Поэтому сектор кадров сейчас приобретает исключительно большое значение. Сейчас гвоздь вопроса — в подборе людей, и чрезвычайно необходимо, чтобы по линии кадров не было разнобоя, чтобы тут велась единая марксистская, ленинская линия.

Конечно, сейчас понятие «просвещенец» расширяется. Вот есть очень интересный саратовский опыт крестьянского университета, который я предложила бы всем товарищам внимательнейшим образом изучить, потому что там чрезвычайно четко расчленено, как необходимо проводить руководство — не бумажное руководство, а живое, непосредственное. Там этот деревенский университет так задуман (я не знаю, как это практически проводится, — это другое дело, но задуман так): пишутся учебники, разработки к ним, дается план лекций на основе материала учебника, даются методические указания, как с каким слоем работать — как проработать с молодежью вопрос, как проработать с женской аудиторией вопрос, как работать с подростками. Затем рассылается все это непосредственно в адрес учителей, агрономов, ветеринаров — всей интеллигенции, которая имеется в селе: «Пожалуйста, прочитайте вот этот учебник и разверните работу, а затем через полгода приедет комиссия, которой вы расскажете то, что вам дали эти учебники, и расскажете о работе, которую вы провели по этим учебникам». Может быть, многие скажут: «Ах, какое заезжательство!», — как говорят отдельные старые педагоги и тем более врачи, агрономы: «Это, мол, к Наркомпросу относится. Как приставать с такими вещами к врачу?! Это ко мне никакого отношения не имеет». Но работать по-старому нельзя, а по-новому надо помочь работать.

Такая работа, конечно, чрезвычайно важна, но она невозможна, если наряду с этим нет руководства активом. Надо ведь отдать себе отчет в том, что у нас сейчас вырос и в деревне, и тем более в городе, чрезвычайно интересный и крупный актив организаторов. Вот когда какой-нибудь избач Глазковской избы-читальни Тамбовского округа рассказывает, как они хлебозаготовки проводили, дает целый план: как они охватили весь район, поставили и слушали радио, разбили на сотни все население и к каждой сотне прикрепили человека, как провели всю эту кампанию, — то, знаете, когда слушаешь такого организатора, понимаешь то, что Владимир Ильич говорил на похоронах Я- М. Свердлова. Он ценил т. Свердлова как чрезвычайно сильного организатора и говорил: теперь массы все больше и больше будут выделять из своей среды организаторов, при помощи которых можно будет провести социалистическую перестройку — перестройку всей структуры страны. И вот какой-нибудь глазковский избач является таким организатором, несомненно крупнейшим организатором, но, кроме него, кроме таких организаторов, приходится встречать в массах организаторов колхозов, организаторов разных сторон деревенской жизни. Вот эта организация, которая творится сейчас в гуще жизни, имеет громаднейшее значение, но мы не умеем приходить на помощь этому активу. Через этот актив мы должны организовать сельскую интеллигенцию, всех знающих людей так, чтобы каждое их знание шло на пользу строительству социализма. Мы это плохо делаем. И поэтому прав Саратовский крестьянский университет, когда он на этот актив обратил сугубое внимание.

А затем вопрос — о подходе к массам. Этот вопрос — вопрос помощи массам в деле кооперирования, взаимопомощи, в деле объединения в области культурной работы — имеет колоссальнейшее значение, и опять-таки Саратовский университет в поле своего зрения ставит эту активизацию и организацию масс. По этой линии, мне кажется, и должно идти руководство, тут нужна громаднейшая работа.

Вот то, что хотелось мне сказать. Конечно, это только небольшая часть тех задач, которые перед нами стоят. Владимир Ильич говорил, что гвоздь строительства социализма заключается в организации. Сейчас надо вопросы организационные брать не отдельно, а тесно увязывая их с нашими целями и нашей практикой повседневной. И в культурной революции гвоздь вопроса лежит в организации.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Товарищи, мы говорили сегодня о культурной революции. Хотя культурная революция идет и пойдет несколько иным путем, чем революция политическая, но все же это — революция, и на каждом собрании, на котором приходится бывать, на вопрос, как того или другого добиться, буквально приходится отвечать: «Товарищи, знания берутся с бою». И это на каждом рабочем и крестьянском бедняцко-батрацком собрании. По-моему, на каждом таком собрании надо говорить: раз революция, так добиваться надо, потому что под лежачий камень и вода не течет.

Меня немножко удивили некоторые выступления товарищей: уж очень они спокойны были. Вот взять, примерно, Западную область. Что там, в Западной области, происходит? На меня произвел чрезвычайно сильное впечатление рассказ одной крестьянки (правда, это было несколько лет назад, но это к Западной области относится и сейчас, и это не какой-нибудь единичный факт). Крестьянка рассказывала, как одним росчерком пера заведующий отделом народного образования решил сломать здание избы-читальни, бревна перевезти в соседнюю деревню на постройку школы — и приступил ломать избу-читальню. Тогда народ ударил в набат. Тут бы, говорит она, произошло, несомненно, увечье и столкновение, если бы организованно не вмешались и не предложили послать делегацию в Смоленск. Вот до чего доходят дела заведующих наробразами. В центре постановили избу-читальню не сносить, а заведующий местным отделом народного образования ночью все-таки снес ее. Ночью рабочие пришли и перевезли. Если так действовать, то, конечно, можно такое раздражение вызвать, которое может вылиться в очень острые формы. Это было три года назад: на Десятилетие Октябрьской революции рассказывались эти вещи, но ведь фактов острой борьбы много.

Товарищ из Иваново-Вознесенска весьма скептически отнесся к наблюдающемуся культурному подъему. Но ведь ивановцев приходится постоянно видеть. Недавно приезжала делегация из Вязников с фабрики Карла Либкнехта (б. Ярцева) хлопотать о постройке школы, — но надо было видеть этих рабочих! Ведь это рабочие, которые еще в 1896 г. бастовали. Когда подготовлялась в Ленинграде забастовка ткачей, специально человек ездил нелегально в Вязники, и ярцевцы тоже бастовали тогда. И как раз в приехавшей делегации была работница, которая принимала в 1896 г. участие в забастовке. С четверть часа поговорите с этими рабочими — и вы увидите, что они добьются не только всеобщей грамотности, но и семилетки. И таких рабочих в Ивановском крае не мало.

Вот иваново-вознесенские работницы приезжали в Москву, послали их поработать у Гастева[189]. Почему вызывает такое раздражение Гастев? Приехало большое число работниц учиться работать на станках по-новому. Эта работа дает определенные навыки. Хозяйственники хорошо обставили учащихся, так что они жили в сносных условиях, хорошо кормились и пр. Но ни одна живая душа ни из профсоюзов, ни из хозяйственников — никто не позаботился, чтобы этих работниц как-нибудь обслужить в культурном отношении. Надо было придумывать, откуда выкроить Главполитпросвету денег на экскурсионную работу, чтобы свести этих работниц в Музей Ленина, в Музей Революции, показать целый ряд вещей в Москве, которые им необходимо знать. Вот с этими работницами разговариваешь, и они рассказывают про ивановскую работу. Как решительно говорили эти работницы, как они знают свою заводскую работу и какая колоссальнейшая энергия у них. Так что же — они не доведут дело ликвидации неграмотности до конца?

Или приезжали недавно из Родников. Разве родниковские рабочие, которые берутся за то, чтобы провести промфинплан, — разве они сдадут в деле ликбеза, в деле культуры? Выступавший тут заведующий отделом народного образования из Иваново-Вознесенска сильно ошибается. Иваново-вознесенцы такой отряд, который сумеет добиться своего.

Культурная революция идет с низов и не только в Иваново-Вознесенске. Иногда профсоюзы этого не замечают. Они создали себе клубы, членство в них — от широких масс отгородились. Вот только на недавнем совещании по клубному делу членство сорвано, а как давно уже массы по поводу уничтожения членства напирают. Снизу напор идет большой, и вместо того чтобы помочь, мы часто не прислушиваемся, не присматриваемся к тому, что делается внизу.