XXXII
XXXII
Кочубей, Мария.
МАРИЯ. Ты уже оттаял?
КОЧУБЕЙ. Ещё не до конца. Мне кажется, что у меня обледенел позвоночник. Такой себе снежный король на пенсии.
МАРИЯ. Я говорила тебе, что зимнее пальто не поможет. Надо было брать американскую куртку. Охотничью. Хочешь, вызовем Берешита?
КОЧУБЕЙ. Берешит нам пока не нужен. С обледенением буду бороться сам. Ты знаешь…
Часы.
Ты знаешь, я думал, что люди в провинции живут плохо, но никогда не подозревал, что настолько.
МАРИЯ. Чего ж ты там такого увидал?
КОЧУБЕЙ. Панельный дом конца семидесятых. Посреди дома – трещина. В квартире – плюс девять градусов. Люди сидят в старых пыжиковых шапках. Дорог нет вообще. То есть, в нашем понимании нет дорог. Одни направления. Направление – и на нём почему-то написано «проспект Ленина».
МАРИЯ. Девять градусов – это хорошая русская весна. Ты же не ходишь тёплой весной в пыжиковой шапке. Я не понимаю, зачем сидеть в ней дома. Когда плюс девять.
КОЧУБЕЙ. Я помню, когда был школьником, смотрел всякие фантастические фильмы, американские, где телевизор включался пультом дистанционного управления. А здесь, у них в квартире, я долго искал пульт, чтобы выключить телевизор. И вдруг понял, что пульта нет никакого. Есть старый советский телевизор, «Рубин», 85 года выпуска. И никакого пульта. Пульт тогда еще не выпускали. Это другая планета, ты понимаешь! Фантастический триллер! Я чувствовал себя капитаном звездолёта, потерпевшего крушение.
МАРИЯ. Я не буду спрашивать, зачем ты вообще отправился в это космическое путешествие.
КОЧУБЕЙ. А на обратном пути, когда рейс задерживался уже на семь часов…
МАРИЯ. Ты хоть понимаешь, какой опасности ты себя подвергал? Семь часов в холодном здании без отдыха, без еды!
КОЧУБЕЙ. Я увидел злую волшебницу Бастинду. Из детской книжки. Это была точна она. Я запомнил. Я видел ее на картинке в 59-м году. Ты не помнишь, из какой это книжки?
МАРИЯ. Кажется, «Алиса в стране чудес». Или какой-то другой. И что Бастинда?
КОЧУБЕЙ. Уборщица. Это была уборщица аэропорта. Ей нужно было помыть пол под жестяным стулом, на котором сидел я. И она заорала страшным голосом: мужчина, встаньте! Встаньте, мужчина! Я не сразу понял, что происходит. Не сообразил, что этим мужчиной обращаются прямо ко мне. Что мужчина – это я. Понимаешь? Я замешкался. И тогда она принялась кричать, что вызовет милицию и меня выведут из здания аэропорта. На мороз. Минус тридцать семь.
Пауза.
Я смотрел на неё, совершенно заворожённый.
МАРИЯ. Сказочная поездка. Ты был в этой накладной бороде?
КОЧУБЕЙ. Конечно. Снимал ее только в квартире. У Сириных. У родителей отца Гавриила. Но безопасность моя была обеспечена и так. Без бороды.
МАРИЯ. С чего ты взял?
КОЧУБЕЙ. Хвост. С первых же минут. Я на такси-копейке. И за мной – чёрный джип с четырьмя плотными парнями. Наверное, единственный джип во всём городе.
МАРИЯ. Значит, кроме бороды тебя оберегал хвост. Слава Богу! Это не очевидное-невероятное, это в мире животных какое-то.
КОЧУБЕЙ. Может, и так. Волшебница Бастинда снова снилась мне сегодня ночью. Я давно не видывал злых волшебниц.
МАРИЯ. А добрых?
КОЧУБЕЙ. Добрую я вижу каждый день.
Пауза.
Я не знаю, что делал бы без тебя. Марфуша.
МАРИЯ. Без меня ты всё так же стал бы премьер-министром. Проводил бы реформы. А потом вышел бы в отставку. Сидел бы на даче. И жалел бы русский народ. Разве нет?
КОЧУБЕЙ. Нет, конечно нет. Я никогда не стал бы премьер-министром. Может, устроился бы шефом протокола в наше посольство в Ирландии. И спился бы потихоньку. Шефы протокола часто спиваются. Работа такая. И разве я жалею русский народ?
МАРИЯ. А что же ты делаешь? К чему все эти разговоры про трещину и «Рубин»? Я, правда, не знаю, живет в Якутии русский народ или он там называется по-другому. Но ты явно хочешь сказать, что в чём-то виноват перед ними. Это такой интеллигентский закидон мальчика из хорошей партийной семьи. А ты ни в чем перед ними не виноват. Они всегда жили с трещиной и «Рубином». И с направлениями вместо дорог. Пока из-за тебя не узнали, что можно жить по-другому. Можно-то можно, а как – непонятно. Вот они и злятся.
Пауза.
Но мы – ни в чем не виноваты.
КОЧУБЕЙ. Ты точно ни в чем ни виновата, Марфуша.
МАРИЯ. Это тебе покойный отец говорил?
КОЧУБЕЙ. С Тамерлан Пурушевичем не всё в порядке?
МАРИЯ. Это тебе твой покойный поп говорил?
КОЧУБЕЙ. И он тоже. Это многие говорят.
МАРИЯ. Многие. Господи.
Вздох.
Я не хотела тебя нервировать но придётся. Звонила Надя. Пока тебя не было. Сказала, что с тобой нет прямой связи.
КОЧУБЕЙ. Там, на другой планете, наши мобильные телефоны не работают.
МАРИЯ. Она еще раз сказала, что если ты будешь настаивать на захоронении чужого покойника в вашем склепе на Новодевичьем, она устроит публичный скандал.
КОЧУБЕЙ. Так и сказала?
МАРИЯ. Так и сказала.
КОЧУБЕЙ. А как она устроит публичный скандал?
МАРИЯ. Она не сказала.
КОЧУБЕЙ. Она не сказала. Может, опубликует открытое письмо отцу в «Комсомольской правде».
МАРИЯ. Не смешно, Игорёк. Это, конечно, не совсем не моё дело. Или совсем не моё. Я в вашем фамильном склепе пока ещё не лежу. Но там все на взводе. Надя полностью обработала Тамерлана Пурушевича. Он тебе еще не звонил?
КОЧУБЕЙ. Нет. Не звонил. Что у него с шейкой матки?
МАРИЯ. Шейкой бедра, а не матки. У него ушиб шейки бедра. К твоему отцу ты мог относиться и повнимательней.
КОЧУБЕЙ. Мог бы. Я ко всем мог бы относиться повнимательней. Пока они живы. Ты права, моя дорогая.
Обнимает её.
КОЧУБЕЙ. Я виноват в том, что не сплю с тобой. Полгода уже. Даше больше. Я исправлюсь.
МАРИЯ. Ой, перестань, Игорь.
КОЧУБЕЙ. Я постараюсь. В моем возрасте это всё не так-то просто. И Берешит тут не поможет. Тут нужно особое усилие воли.
МАРИЯ. Что нужно?!
КОЧУБЕЙ. Извини, я опять сказал бестактность. Этот дом с трещиной посередине никак не выходит из головы.
МАРИЯ. В этой трещине для тебя точно есть что-то эротическое.
КОЧУБЕЙ. Кто его знает. Я же не читал Фрейда. А если бы прочитал, то, может, и понял бы, в чём эротизм той самой якутской трещины. Кстати, мне привезли «Улисса»?
МАРИЯ. Привезли. Вчера.
КОЧУБЕЙ. Наконец-то я его прочитаю. Впервые, как любовь. Если бы с тобой, Марфуша, уехали тогда в Ирландию, то жили бы среди вечной зелени и вели бы сексуальную жизнь до самой до старости.
МАРИЯ. Ещё. Звонили из Института биохимии Баха. Так и сказали: биохимии Баха. Через три дня заканчивается срок аренды ячейки. Просили продлить. Или отказаться?
КОЧУБЕЙ. Какой ячейки?
МАРИЯ. Ты меня спрашиваешь, какой ячейки? Наверное, той самой, где лежит труп.
КОЧУБЕЙ. Труп!
МАРИЯ. Они просили срочно продлить. Иначе труп будет отправлен в переработку.
КОЧУБЕЙ. Я тотчас же попрошу. Дай мне записную книжку, если тебе не сложно.
МАРИЯ. Перезвони сначала Наде, сделай милость. Она сейчас в таком состоянии, что может взорваться в любой момент.
КОЧУБЕЙ. Я перезвоню Наде. Тем более что я всё придумал. Не нужно тревожить фамильный склеп на Новодевичьем. Мы сделаем всё по-другому.
МАРИЯ. Мы – это кто?
КОЧУБЕЙ. Мы – это мы с тобой.
Порыв ветра.
МАРИЯ. Что значит мы с тобой? Я надеюсь, ты не будешь хоронить его под окнами нашей спальни?!
КОЧУБЕЙ. Нет-нет, совсем по-другому. Я надумал. Я даже решил. Ты же помнишь, что я имею склонность к смелым решениям. Со времен либеральных реформ. Я возьму часть денег, которые должен мне Боря. Не все, но часть. Надо, чтобы он оставался мне должен. Обязательно надо. И на ту часть, которую я возьму, мы купим остров в Атлантическом океане. Я уже присмотрел остров. Он называется остров Святого Плотника.
МАРИЯ. Что мы купим?
КОЧУБЕЙ. Остров. Двадцать семь морских миль от Святой Елены. Каботажных миль. Как у них принято говорить. Видно Святую Елену в солнечную погоду. Остров частный, он уже продаётся. Стоит всего десять миллионов долларов. С постройками, с садами, с садовником и пастбищем для овец.
МАРИЯ. Овец будем завозить отсюда?
КОЧУБЕЙ. Овец возьмём на Святой Елене. Где был Наполеон. Ты помнишь?
МАРИЯ. Ты сейчас серьёзно?
КОЧУБЕЙ. Я совсем серьёзно. На острове Святого Плотника нет аэропорта. Никто не сможет нам мешать. Мы проведём там последнюю половину жизни. Наймём хорошего садовника и пастуха для овец.
МАРИЯ. Много ли у тебя осталось этих половин, Игоряша?
КОЧУБЕЙ. Это тропики. Наполеон, кажется, умер от тропического климата. А мне он очень даже нравится.
МАРИЯ. Это после Якутии. Не думаю, что тропики подходят для твоей гипертонии.
КОЧУБЕЙ. Если даже раньше не подходили – они потом подойдут. Мы построим там дом. Который понравится тебе. А на другом конце острова сделаем общую усыпальницу. Гробницу. Там и будет лежать тело. Которое сейчас заморожено в Институте Баха.
МАРИЯ. Своего дедушку, Героя Советского Союза, ты тоже туда перевезёшь?
КОЧУБЕЙ. Мы перевезём. Все вместе. Мы с тобой. Наденьке не надо будет ни о чём беспокоиться.
МАРИЯ. Пусть будет остров. Уже и то хорошо, что скандал с Новодевичьим может закончиться.
КОЧУБЕЙ. Если ты думаешь, что на острове мы останемся совсем одни, это не так. Вовсе не так. Мы купим большой океанский катер. И при каждом удобном случае сможем ездить на Святую Елену. Туда и будут прилетать наши друзья. Там есть аэропорт. Небольшой, но есть. И супермаркет, и большая почта с Интернетом и телеграфом.
МАРИЯ. Осталось только, чтобы друзья собрались на Святую Елену. Это Франция?
КОЧУБЕЙ. Это Англия. Великобритания. Теперь я точно знаю, что это Англия. Раньше не знал, а теперь вот – знаю.
Запах зимних цветов.
МАРИЯ. Откуда ты знаешь?
КОЧУБЕЙ. Это пока секрет. Не от тебя, а просто, чтобы не сглазить.
Пауза.
Ты давно видела Гоца?
МАРИЯ. Вчера. На даче у Порохова. Туда привезли «Джоконду». Частная выставка. На две недели.
КОЧУБЕЙ. Ты мне не сказала?
МАРИЯ. Ты не хотел слушать.
КОЧУБЕЙ. Почему ты так думаешь?
МАРИЯ. Ты давно не хочешь меня слушать.
КОЧУБЕЙ. Я именно сейчас хочу тебя слушать. Я, может быть, тоже поехал бы к Порохову. Посмотреть на «Джоконду».
МАРИЯ. Я в это не верю. Там кишели молодые девки из модельных агентств.
КОЧУБЕЙ. Ни одна из них не может сравниться с «Джокондой». Это точно. Но и Джоконда не может сравниться с женщиной, из-за которой я стал премьер-министром.
МАРИЯ. Этот текст не идёт тебе, Игоряша.
КОЧУБЕЙ. Кто знает. Мы как раз договорились с отцом Гавриилом. Обсудить этот текст.
Громкий стук цинкового ведра о швабру уборщицы (в аэропорту Нерюнгри).
МАРИЯ. С кем вы договорились?
КОЧУБЕЙ. С отцом Гавриилом. Я разве не докладывал тебе, что он жив?
МАРИЯ. Как жив? Ты сейчас слышишь то, что сам говоришь?
КОЧУБЕЙ. Они убили другого человека. По ошибке. Киллер не знал отца Гавриила в лицо. Вот и…
МАРИЯ. А кто они?
Пауза.
КОЧУБЕЙ. Они? Ты сказала «они»?
МАРИЯ. Это ты сказал «они». Ты сказал: они убили. Кто «они»?
КОЧУБЕЙ. Ах, они. Они – это наши, моя дорогая.
МАРИЯ. Ты имеешь в виду кагэбэшников?
КОЧУБЕЙ. Нет. Наших. Наших.
МАРИЯ. Каких еще наших? Убили же исламские экстремисты. Из-за гастарбайтеров. Это доказано.
КОЧУБЕЙ. Убили наши. То есть мои друзья. Которых ты можешь встретить в доме Джоконды на выставке Порохова.
МАРИЯ. По-моему, ты заговариваешься, Игоряша. Ты здорово заговариваешься. Я вызову Берешита. На завтра же выпишу.
КОЧУБЕЙ. Я удовольствием выпью с Берешитом. Там, в отцовском серванте…
Пауза.
Там, в отцовском серванте, есть черногорский «Амаро». «Амаро Монтенегро». Берешит его обожает.
МАРИЯ. Это уже не безобидно, Игоряша. Ты уверен, что собираешься встречаться с живым Сириным?
КОЧУБЕЙ. Конечно. Наши просто не знают, что он жив. Они думают, что отделались от него. А это – не так.
МАРИЯ. Мне надо срочно ехать, Игорь. Ты понимаешь?
Ярость.
Туберкулёзные дети ждут моих подарков. Наших подарков. Ты понимаешь?!
КОЧУБЕЙ. Я ничего не понимаю про туберкулёзных детей. Но я про них помню. Поезжай, Марфуша. Сейчас же. Тотчас же поезжай.
Расслабленность.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.