Это поворотный пункт: мы должны снова нести знамя британскости
Это поворотный пункт: мы должны снова нести знамя британскости
Я достаточно наслушался того, какими нормальными и очаровательными ребятами были эти молодые парни. И как они любили помогать или отцу в магазинчике, торгующим горячей пищей, или старушке при переходе улицы, или играть в крикет в парке.
«Он просто хотел посмеяться, – сказал прошлым вечером кто-то из соседей об одном из четырех уродов, которые убили себя и по меньшей мере 52 человек в Лондоне. – Да, он был в полном здравии». Так-так, интересно… Если эти четыре молодых парня были абсолютно нормальными йоркширцами, тогда что за ерунда творится со страной? Из всех шокирующих откровений последних нескольких дней самым худшим было то, что все четверо были британцы.
Они были нашими – дальше некуда. Они были такими же типичными для Британии, как дождь в воскресенье. Британскими, как «Тайзер[155]», как очереди, как футболки с у-образным вырезом, как смена караула королевских гвардейцев и чипсы, которые сделали из них то, чем они стали. Они родились в британских роддомах и получили от государства все, что оно могло им дать.
Они ходили в британские школы и узнавали о Британии от своих британских учителей. А когда они убили столько своих земляков-британцев, именно британская служба скорой помощи пыталась спасти как можно больше жизней.
Этот поразительный факт их британскости говорит нам нечто пугающее и о них, и о нас, ибо для террористов-смертников они необычны. Палестинские смертники, устраивающие теракт в Иерусалиме или Тель-Авиве, бывают выходцами из убогих кварталов Наблуса или Хеврона. Те 19 террористов-смертников, которые уничтожили небоскребы-близнецы, все без исключения были выходцами из арабского мира, в основном из Саудовской Аравии.
Похоже, нам удалось совершить невероятное и вывести породу террористов-смертников, готовых уничтожить то общество, которое их вырастило. И возникает вопрос «почему?». Почему Америка импортирует террористов-смертников, а мы производим своих собственных?
Прошлое лето мы провели в прекрасной поездке по Америке. Для циничного британца было удивительно видеть, как американцы вывешивают свой флаг. На каждой веранде, на каждом флагштоке, на каждом бампере гордо и независимо в изобилии висели звездно-полосатые флаги. Сравните с тем, как мы обращаемся с нашим «Юнион флагом», который постоянно упоминают в делах о расовом преследовании на том основании, например, что наклейка с флагом на шкафчике в раздевалке носит провокационный характер. Вспомните Боба Эйлинга, бизнесмена – сторонника лейбористов, сменившего великого лорда Кинга в компании British Airways, который решил, что «Юнион флаг» многих смущает, и дал указание удалить их с килей самолетов компании.
Наш подход к национальным символам американцев поставил бы в тупик. Для них флаг – это жизненно важный инструмент интеграции, способ подтвердить, что в этой огромной стране иммигрантов каждый человек не только американец, но и равноправный американец с равными шансами. Вот почему американские дети свой день в школе начинают с того, что дают клятву верности флагу, и вот почему американцы демонстрируют патриотизм и просто болеют за свою страну, тогда как наши пресыщенные соотечественники находят такие чувства детскими.
А если посмотреть, чему учат в британских школах, и вспомнить, что один из убийц был учителем начальных классов, то трудно отрицать: в своей оценке того, что нужно нации для единения, американцы правы, а мы, как ни печально, нет. И это не просто потому, что большая часть британских детей уже многого не знает об истории Британии (13 % молодежи от 16 до 24 лет думает, что Армаду[156] разбил Хорнблауэр[157], а 6 % приписывают великую морскую победу Гэндальфу[158]). Беда в том, что мы больше не требуем лояльности от иммигрантов или их детей. Виновников много, и в первую очередь это Инок Пауэлл. Как годами твердил Билл Дидс, проблема заключалась не столько в катастрофичной тираде Пауэлла в 1968 году против иммиграции, сколько в том, что это повлекло невозможность для любого серьезного политика обсуждать последствия иммиграции и то, как должно функционировать многонациональное общество.
После расистской атаки Пауэлла никто не осмеливался говорить о британскости или о необходимости настаивать на лояльности иммигрантов к стране иммиграции, что успешно делают американцы.
Так мы и дрейфовали в течение всех этих десятилетий и создавали культурно многообразное общество, очень привлекательное и имеющее массу преимуществ, в котором, однако, слишком многие британцы абсолютно не обладают чувством привязанности к этой стране или ее институтам. Это культурная катастрофа, на устранение последствий которой уйдут десятилетия, а начинать следует с того, что я назвал в сегодняшнем утреннем выпуске The Spectator ребританификацией Британии.
Это означает отстаивание определенных ценностей, которые мы считаем британскими в доброжелательной и вежливой манере. Если это подразумевает конец ненависти, фонтанирующей в мечетях, и обращения с женщинами как с людьми второго сорта, пусть будет так. Нам необходимо приучить второе поколение мусульманских общин к нашему образу жизни и покончить с явным отчуждением, которое они ощущают.
Это значит, что имамам надо сменить тон. А Мусульманскому совету Великобритании прекратить бесконечные разговоры о том, что «проблема не в исламе». Ведь абсолютно ясно, что во многих мечетях можно услышать проповеди ненависти и найти литературу с прославлением 9/11 и оскорблением евреев.
Мы достигли поворотного пункта в отношениях между мусульманским сообществом и остальными. И для умеренных сейчас самое время показать себя лидерами. Вот почему я хочу закончить статью словами моего коллеги – лейбориста Шахида Малика, члена парламента от Дьюсбери, который вчера сказал: «Задача ясна – мы не должны больше терпеть тех речей, которые терпели до этого, будут ли они раздаваться на улицах, в школах, молодежных клубах, мечетях, закоулках, дома. Надо не просто порицать их. Надо противостоять».
Хорошо сказано, Шахид. Самое время имамам последовать этим словам.
14 июля 2005 г., The Daily Telegraph
Данный текст является ознакомительным фрагментом.