138. О полу-писателях, четверть-писателях, о метисах, квартеронах и проч.
138. О полу-писателях, четверть-писателях, о метисах, квартеронах и проч.
Это те, что печатают в разных Вестниках и прочих журналах наивные стишки или пустяшные отрывки в прозе или критические статейки, лишенные и соли и знаний, а потом присваивают себе в обществе звание литераторов. Один написал четыре героических послания, другой — две комические оперы. Они то говорят, что они не писатели, а сами из кожи лезут, как бы напечатать свои маленькие рапсодии{246}, то заявляют, что пишут исключительно ради собственного удовольствия. Но публике их писания никакого удовольствия не доставляют.
Их самолюбие еще забавнее самолюбия настоящих писателей, так как в силу своего полнейшего ничтожества они являются с головы до ног одной сплошной претензией.
Один подписывается под каким-нибудь мадригалом графом, другой в каком-нибудь альманахе — маркизом. Они громко осуждают надменную посредственность, в то время как сами и надменны и посредственны. Иной выставляет на вид свое происхождение, по существу такое же сомнительное, как и его талант. Они удлиняют, насколько только могут, слоги своих имен, превращая журнал в книгу дворянских родов Франции, и любят говорить, что печатают свои вещи совсем не ради денег, что подтверждает, между прочим, каждая написанная ими строчка, не оставляющая никаких сомнений в том, что жить этим ремеслом они бы не смогли. Но если не притязаешь на звание автора, зачем же в в таком случае печататься? Это вовсе не извинение — уверять, что работаешь исключительно ради собственного удовольствия, — говорил поэт Руссо{247}.
Их можно сравнить с осами, которые кружатся у входа в улей, не будучи в состоянии проникнуть внутрь. Как и осы, эти поэты никогда не принесут меда, а между тем только и говорят что об его изготовлении! Но еще хуже, когда они напускают на себя покровительственный тон и поднимают знамя одной какой-нибудь партии против другой. Невежественные восхвалители или дерзкие критики — вот их сущность.
Затем следуют господа журналисты, газетные писаки, авторы ничтожных брошюрок, целый ряд подмастерьев-сатириков, которые выжидают, чтобы кто-нибудь написал что-либо, так как иначе их перо оставалось бы в вечной праздности. Они куют всю ту груду периодической чепухи, которая одолевает нас, и куют ее в арсеналах ненависти, невежества и зависти. Они чувствуют инстинктом, что ремесло судей самое легкое изо всех, и одновременно заглушают как сознание своего бессилия, так и присущее им чувство зависти.
Во имя хорошего вкуса они кусаются, рвут и мечут, бьют и сами бывают биты. Они похожи на школьников, которые украли тяжелую классную линейку, вырывают ее друг у друга и наносят ею направо и налево жестокие удары. Безбородые писатели читают наставления древним, но никогда не читают их самим себе.
Доказав порочность той или другой фразы, разложив какое-нибудь полустишие и подчеркнув четыре-пять слов, они мнят себя защитниками поэзии и красноречия и переходят от несправедливости к несправедливости, от одной злобной выходки к другой, еще более оскорбительной. Посвятив себя журналистике, этому нелепому смешению педантизма и тирании, они превращаются в отъявленных сатириков и теряют вместе с честностью и здравый смысл.
Вот этот-то подлый сброд и доставляет публике зрелище бесконечных, забавляющих ее склок, которые он пытается приписать честным, мирным писателям. Но публика прекрасно знает, что между этими брехунами и настоящими писателями расстояние так же велико, как между судебным приставом и судьей. А все же эта литературная шумиха доставляет пищу ненасытной алчности публики ко всему, что сродни критике, сатире и насмешке. Некоторые авторы злы только потому, что публика любит их междоусобную войну, а в мирное время скучает.