76. Рантье

76. Рантье

Так называют тех, кто нажил себе капитал, назначил короля наследником всего своего имущества и продал ему за десять процентов свое потомство, лишив наследства своих братьев, племянников, двоюродных братьев, друзей, а иногда и собственных детей. Рантье не женятся, прозябают в ожидании получки ренты и каждое утро с радостью убеждаются в том, что еще живы. Раз в шесть месяцев они идут к ближайшему нотариусу, чтобы он засвидетельствовал их квитанцию и подтвердил, что они еще не умерли.

Каждую получку они немедленно прибавляют к своим капиталам, и эти деньги, вместо того чтобы питать торговлю и поддерживать промышленность, исчезают в королевских сундуках.

Эти сундуки влекут к себе все, что только могут привлечь; они всегда открыты для пополнения и неустанно вбирают в себя все золото, которое им подносят.

Жажда человека, страдающего водянкой, — как известно, от питья еще усиливается, и больные пьют все больше и больше. Известно, что повальные болезни облегчают ратуше денежные выплаты; что очень выгодно действовать — если можно так выразиться — в согласии со смертью, и бывают времена, когда ее проворная коса срезает больше голов, чем значится в таблицах теории вероятности, составляемых счетчиками, а не финансистами. Государственные казначеи, выплачивающие ренту, знают, какую выгоду приносят трону длительные и сырые зимы, а принцы, в свою очередь испытывающие денежный голод, очень бы хотели подражать монарху, который ни за что не согласится изгнать из своих владений докторов, как это сделал некогда римский сенат{122}.

Но каким образом разумное правительство могло допустить бесчисленные, невероятные беспорядки, возникшие в связи с пожизненной рентой? Порванные узы родства, получающая пенсию праздность, поощряемое безбрачие, торжество эгоизма, черствость, возведенная в систему и постоянно применяемая на практике, — вот наименьшие бедствия, порожденные рентой. Рантье не видит ничего, кроме ратуши, и лишь бы ее двери были открыты, — ему дела нет ни до чего окружающего. Он обречен ложно мыслить всю жизнь, потому что желает, чтобы его должник всем обладал, все захватывал бы в свои руки, чтобы тем самым его собственная маленькая рента была ему всегда обеспечена. И не этим ли заманчивым себялюбием и заботами об одних только собственных удовольствиях объясняется то обстоятельство, что теперь не признают ни родных, ни друзей, ни граждан. Дружба, любовь, родство, нежность, — все вы отданы безвозвратно за известный пожизненный процент! Девять-десять процентов, а после меня хоть потоп!{123} Вот торжествующая смертоносная аксиома.

Я советовал бы всем рантье отправиться проедать свой проценты куда-нибудь в деревню, на чистый воздух. Столица сокращает годы человеческого существования. Это подтверждается опытом. Здесь ведут образ жизни, нарушающий как распорядок дня и ночи, так и распорядок времен года, и число смертей здесь всегда превышает число рождений. Я советовал бы рантье надуть их царственного должника, удлинив, насколько возможно, свою жизнь; но достигнуть этого они смогут, только покинув столицу.

В Париже число девушек, перешедших возраст, в котором обычно выходят замуж, громадно; они подписали контракт пожизненной ренты, и это мешает им подписать брачный контракт, так как первая мысль, которая приходит в данном случае в голову, это мысль о неизбежной нищете детей, которые родились бы от такого брака.

Контракт на пожизненную ренту обособляет человека и мешает ему выполнять обязанности гражданина.