«Демгородок»

«Демгородок»

– Юрий, мы давно с тобой знаем друг друга, не первый раз беседуем. И я заметила, что твои прогнозы – политические и социальные – обычно сбываются… Может, ты ясновидящий?

– Это вряд ли. Я даже не экстрасенс, хотя, по-моему, уже полстраны объявили себя экстрасенсами. Просто я стараюсь видеть и понимать, а не принимать на веру то, что нам пытаются вдолбить в головы вруны с интеллигентной хрипотцой в голосе. И еще я очень доверяю физиогномике. Лицо – зеркало души. Мой близкий друг года три назад просто зациклился на одном видном политике: «Ты послушай, как он правильно говорит! Ты только послушай!» А я ему отвечал: «Ты лучше посмотри на его физиономию. У него же лицо мелкого снабженческого жулика, окончившего университет марксизма-ленинизма». В общем, мы поссорились. Недавно звонит: «Ты был прав! Как пелена с глаз спала…» Для того чтобы она не спадала, ее просто не нужно на себя вешать…

– Хорошо. А какие сегодня у тебя прогнозы? Как ты оцениваешь ситуацию в стране?

– То, что происходит сейчас в России, можно определить есенинской строчкой: «Еще закон не отвердел». Отсюда все наши беды. Но парадокс заключается в том, что закон и не может отвердеть, потому что тогда по нему придется отвечать. Кому-то – за непродуманные экономические акции, приведшие к пауперизации и даже «папуасизации» большей части населения. Кому-то – за поспешные политические решения, обернувшиеся удручающими территориальными потерями. А кому-то – за то, что даже не перепутали государственный карман с собственным, как говаривали при социализме, а попросту приватизировали этот самый карман…

Чтоб стало совсем ясно, проведу прозрачную аналогию. Часто изумляются, как это большевики все-таки победили – столько ведь врагов было! А победили они во многом потому, что знали: если придется отвечать за содеянное – Брестский мир, убийство царской семьи, красный террор и т. д., – то головы не сносить. И они легли костьми, но добились: не они отвечали перед страной, а страна – перед ними. Собственно, это и было реальным политическим содержанием метафоры «диктатура пролетариата». Ситуации очень схожи. Да и вообще, мы снова являем миру свой особый путь: у нас тот, кто страну в хаос ввергает, сам же потом, строго покрикивая, порядок наводит. У нас, как правило, Альенде и Пиночет – одно и то же лицо…

– А как ты относишься к нынешней политической борьбе, к методам, которыми она ведется?

– Она напоминает мне дуэль на автогенах в пороховом погребе… Кажется, Черчилль в свое время сравнил политическую борьбу в СССР со схваткой бульдогов под ковром. Теперь они выскочили на ковер, сокрушили весь хозяйский хрусталь, мебель, пару стен повалили, того гляди – крыша рухнет. Конечно же просто необходимо ввести мораторий на действия, наносящие ущерб державе. Но, разумеется, и оппозиция должна в своей критике властей соблюдать деликатность. Нельзя же, в самом деле, походя бросаться такими обвинениями, как «агенты влияния» или «американские шпионы». Такие вещи доказывать нужно! Не доказал – судят тебя за клевету. Доказал – судят агента за влияние.

И еще одна историческая аналогия. Совсем недавно все удивлялись, как это Сталину удалось убедить народ, что вчерашние соратники Ленина – вражьи шпионы?! Теперь многое стало понятнее: вряд ли люди, еще помнившие «проклятый царизм», воспринимали словосочетание «соратники Ленина» в качестве безусловной похвалы. А вот слова «враги, шпионы, вредители» давали хоть какое-то внятное объяснение бесконечным измывательствам над страной. Нынешним политическим активистам надо бы призадуматься даже не над тем, что «непримиримые» все чаще стали обвинять их в шпионстве, а над тем, что нищающий обыватель все охотнее и охотнее подхватывает это обвинение. Впрочем, словосочетание «противник реформ» – это тоже всего лишь привал на пути к словосочетанию «враг народа»…

– Где же выход?

– А выход, по-моему, в том, чтобы к управлению страной пришли люди, для которых экономическая реформа – это реформа, а не палка, которой отбиваются от политических соперников. Второй конец палки, и гораздо больнее, всегда ударяет по народу.

– А разве есть такие люди? Что-то не видно!

– Поразительно, но средства массовой информации умеют заморочить голову даже самим работникам средств массовой информации. Помнишь, у Марии Мироновой была замечательная юмореска? Дама служила радиодиктором в ГУМе и, объявляя: «В четвертой секции поступили в продажу импортные сорочки…», бросала микрофон и тут же сама бежала за этими сорочками. Кстати, Гурнов, Флярковский, Цветов, Ростов и другие, работающие ныне не в самых слаборазвитых странах, чем-то напоминают мне этот персонаж Мироновой.

А если говорить о мифе про отсутствие новых политиков, то лично мне это очень напоминает уловки опостылевшей жены, которая долдонит мужу, что все остальные женщины страхолюдины. Авось поверит и не разведется… И если в телерепортажах не выбирать специальные ракурсы, при коих даже сократовский лоб выглядит неандертальским, и если не выхватывать из выступлений звуки, напоминающие бурчанье в животе, то даже совершенно неискушенные люди очень скоро увидят этих новых политиков.

– Ну хорошо, в политике все плохо. А в литературе?

– А в литературе, как выражается нынешняя молодежь, вообще – вилы. Третья историческая аналогия. Вскоре после Октябрьского переворота начался так называемый «кафейный период» отечественной словесности. Назывался он так потому, что в разоренной Гражданской войной России книги почти не выходили, и голодные писатели собирались в нетопленых кафешках и читали друг другу романы, поэмы, статьи, пьесы… Слава богу, сейчас социально-политическое противостояние еще не обернулось гражданской войной, а экономическая неразбериха – разрухой. И лотки завалены свежеотпечатанными книгами. Тем не менее наша современная литература сейчас переживает второй «кафейный период». На заваленных счастливыми проститутками лотках современных авторов вы почти не найдете.

У писателей есть известное профессиональное выражение – «писать в стол». В годы всемогущества цензуры в стол писали десятки литераторов. Их не печатали по идеологическим соображениям. Моя повесть «Сто дней до приказа» пролежала в столе семь лет, «ЧП районного масштаба» – пять. И это далеко не рекорд. Сегодня писателей не печатают по экономическим соображениям и в стол пишут сотни авторов! Причем я имею в виду не идеологически выверенных бездарей, набившихся в литературу в годы застоя (они-то прекрасно устроились и уже взахлеб обслуживают новую идеологию), я имею в виду серьезных, талантливых писателей.

Конечно, можно заявить, что, мол, они стали хуже писать. А может, наоборот, люди стали хуже читать? Ведь эстетический вкус народа – вещь настолько хрупкая, что его нужно хранить в вате, а по нему грохнули миллионами пудов постыдной макулатуры! Уже говорено и переговорено, что экономящие на культуре экономят на будущем своего Отечества. Но вот странный факт: эта расточительная экономия торжествует именно тогда, когда к власти пришли люди, вроде бы гордящиеся своим хорошим образованием и выдающимся языкознанием. Да что там!.. Почти все наши нынешние лидеры – писатели в буквальном смысле слова. Они даже подарили родной литературе новый жанр – мемуары быстрого реагирования!

– Юра, по-моему, ты все-таки сгущаешь краски. Все плохо, всем плохо…

– Конечно, не все и не всем. Кое-кому просто отлично. Но ведь и до реформ были люди, которым было хорошо, даже очень хорошо, однако это никого не остановило, даже подхлестнуло. Речь о другом. Если б писатели не сгущали красок, люди не реагировали бы так остро на промахи власти и не было бы революций, переворотов, перестроек… История остановилась бы. Это, конечно, шутка, но…

А вообще-то по моей классификации писатели, шире – деятели культуры, делятся на «заботников» и «алармистов». Оба слова из Даля. Ну, заботник – и так понятно. А алармист (от «аларм» – тревога) «все государственные и народные события шумно толкует в дурную сторону, пророча беду, тревожа этим общество…».

– Себя-то ты кем считаешь – заботником или алармистом?

– Знаешь, скорее всего я алармист по форме и заботник по содержанию. Мне кажется, это честнее, чем наоборот. Быть заботником по форме и алармистом по содержанию подловато, но как раз такие писатели нравятся критике…

– То, что ты критиков не любишь, общеизвестно…

– А за что любить литературную критику? За что любить человека, которого попросили видеокамерой запечатлеть свадебную церемонию, а он норовит усесться, а то и улечься на место жениха. А если серьезно, то настоящих критиков, чувствующих и понимающих текст, у нас единицы как справа, так и слева. Остальные же – сотрудники комбината литературно-критических услуг. Оттого, что «таланты» назначаются теперь не в отделе культуры ЦК КПСС, а на квартире какого-нибудь влиятельного литературного координатора, для отечественной словесности ничего не изменилось. Впрочем, в конечном счете решает читатель, и поэтому в далекой перспективе каждому воздастся по текстам его…

– Юра, больше года назад был объявлен выход твоего двухтомника. Когда он появится?

– Думаю, в начале осени. Есть трудности. Об их причинах мы уже поговорили.

– Повесть «Демгородок» вошла в двухтомник?

– Нет. Журнальный вариант выйдет в восьмом номере журнала «Смена», а отдельное издание – в издательстве «Инженер».

– Давай, пожалуй, поговорим немного о «Демгородке». Как у тебя появилась сама мысль отправить нынешних политиков в строго охраняемое садово-огородное товарищество? Причем я заметила: у тебя там все вместе – и демократы, и коммунисты, и люди президента, и нардепы…

– Это было два года назад. Я копался в своем огороде и размышлял о будущих видах России…

– Ни больше ни меньше?

– А почему бы и нет? И вот я подумал: судя по событиям августа 1991 года, классик прав: сначала трагедия, потом фарс. Именно так мне и увиделся грядущий военный переворот, который обязательно произойдет, если политики будут продолжать относиться к людям, как к дрозофилам. И я убежден, что в военном перевороте всегда прежде виноваты те, кто довел страну до военного переворота, а лишь потом – сами переворотчики. Причем я сознательно отказался от сценария «Альенде становится Пиночетом»: он наиболее вероятен и потому для литературы менее интересен. А вот второй сценарий – суровый офицер мозолистой рукой удушает демократию – мне показался более привлекательным. Во-первых, это маловероятно: армия у нас всегда считала пломбы во рту политики. Во-вторых, именно из этого варианта наши средства массовой информации заранее раскрутили впечатляющий миф ужасов. А разрушение мифов – важнейшая задача литературы. Вот почему в повести «Демгородок» в результате указа Избавителя Отечества адмирала Рыка все врагоугодники и отчизнопродавцы свезены в Демгородок и с запасом семян посажены каждый на свои шесть соток. Причем садовые домики вчерашних лютых врагов оказываются рядом, через заборчик. Кстати, так уже в русской эмиграции бывало…

– И все-таки, несмотря ни на что, ты работаешь?

– Пишу повесть «Гипсовый трубач». Это о нашем растерянном поколении. Идет работа над инсценировкой «Парижской любви» в Театре имени Гоголя. Намечается кое-что с кино…

– Вот о кино – интересно! Ведь почти все твои прежние повести экранизированы. Что теперь?..

– Оригинальный сценарий, уже дважды перед этим закрытый. «Мама в строю», кинокомедия про армию. Добрая. Сегодня на армию сердиться грешно. Но, разумеется, на картину нет денег. Ведь остаточный принцип финансирования культуры сменился новым – ошметочным. Если в отечественной литературе «кафейный» период, то в отечественном кино – американский. Скоро люди будут использовать видеомагнитофоны, чтобы поглядеть «Весну на Заречной улице» и прийти в себя! Но это тема другого очень некороткого разговора…

Беседовала Елена ГРАНДОВА

«Неделя», № 26,1993 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.