Капитаны

«…Для кого не страшны ураганы…»

Н. Гумилев

Мы думали, что наука будет побеждена в каком-то смысле и в какой-то своей прогнившей части – каким-то там вдруг накопившимся и объявившимся духовным подъемом. Что эта кривоногая самодовольная парадигма под названием естественно-научное мировоззрение, марксизм-фрейдизм-дарвинизм, эта святая вера в сладенькое, – сойдет на нет, как старая переводная картинка – катышками, а под ней засияет тихим светом новый виток познания Бытия, как икона под лубочной картинкой. Мы так предвкушали и нам чудились предвестники, брожение новых умов и новых душ. Не знаю, как быть с этой темой. Вероятно, приостановить в связи с необходимостью разобраться в терминах и понятийном аппарате разговора.

Это в первую очередь касается самой науки. Речь ведь идет не о Ньютоне, не о Лапласе, не об опытах по прививанию себе чумы и холеры, не об озарениях и не о прорывах в познании, не о самопожертвовании на этом пути. Речь в этом тексте пойдет о сегодняшнем российском посткоммунистическом способе и смысле существования рядового научного работника и его доблестной администрации, которая и раньше, конечно, не была намного ближе к народу, – но та Удаленность была окутана таинственным ритуалом: «Вызван в ЦК, принимает высокого гостя и т.д. и т.п.». Тогда любое мероприятие, затеянное боссом, касалось всех. И если ты не делаешь доклад на образцово-показательной лженаучной конференции, то уж марафет на столах и под столами – кровь из носу и твой вклад в науку. Перед событием прокатывался шквал кудрей, рюшей, брошек, жилеток и прочих «розоватых брабантских манжет», принадлежащих секретарю-референту, раздавалось угрожающее шипение, обнаруживались огрехи в дизайне и подобные им преступления. Дрожали все – кто просто от страха, а кто – от страха быть униженным.

Туфты, собственно, в работе было столько же, сколько и везде. Но была и работа. Правда, почему-то так тщательно вкалывающие изо дня в день на ниве эксперимента мэнээсы и старлабы не добивались никаких особо серьезных результатов. Результаты повалили, когда в науку пришли рожденные при Брежневе. Защита диссертации перестала быть проблемой, она стала условием. Они-то и поехали потом, в основном, на Запад, повалили, как результаты. Генерация, отчетливо сознающая, что именно им надо жить красиво независимо от того, сопротивляется ли материя познанию. Оказавшись «там», многие продолжали тянуть соки из неудачников, которые помогали их отъезду. Рассуждают примерно так: «Вам все равно ничего не удастся, а нам тут надо выживать». Они первые начали выживать. Совершенно мирно установилось такое деление: одни остаются тут, как крестьяне в «Котловане» Платонова, которые живыми легли в гробы – вымирать как класс, а другие берут все общее добро, а иногда и просто чужое, и едут выживать. Среди тех и других есть способные, но среди тех – многовато способных на многое. Что же уложило в гроб оставантов от науки? Ну, формально, прекращение финансирования этой самой науки.

Между прочим, на отъезд толкает серьезное отношение к жизни в частности, а к неподвижности располагает серьезное отношение к жизни в целом. Серьезное отношение к жизни в частности делает упор именно на жизнь-выживание, а серьезное отношение к жизни вообще вполне допускает мысль о смерти, а потому может выражаться и в жизни-вымирании. Жизнь – это ведь как посмотреть. Вот Лоренц писал, что люди думают, что у них живет черепаха, а она у них умирает, просто ее жизненный цикл такой длинный, что и смерть – весьма протяженный процесс. Так вот, кто уже включился в этот замечательный по-своему путь, – куда уж тут сворачивать, хоть бы и на запад.

Что же касается посткоммунистических начальничков, то – кому они нужны там – вот в чем вопрос и ответ одновременно. Ну, если кто из них и может прочитать свой курс, скажем так, лекций – так это две недели, а ведь многие и доклад о том, что творится под их руководством, собирают с мэнээсов по абзацу и читают по бумажке.

Почему ханжество лучше, чем откровенный цинизм, и лучше ли? Да потому, что хоть простодушным не мешает верить во всякую ерунду. Конечно, после лысенок и шарашек творилось черт знает что, основным способом взаимодействия с начальством и продвижения по лестнице были стук на коллег, подлости, интриги, выражаясь изящно, адюльтер и т.п. И злоупотребления сами собой разумелись. Но дело в том, что когда такое тайное становится явным, оно приносит вреда не меньше. Нарыв вскрылся, гной потек и нет ему конца, и захлебнулись все и не видать им чистого рубца. Происходит не очищение от зла, а его ОБНАЛИЧКА.

Карьеризм всегда был карьеризмом. Но советский лидер рвался к власти, не отделяя себя от вассалов, а тащил их за собой. Начальники были в заоблачной выси и вместе с последним вахтером – одновременно, ибо они управляли всем процессом, будучи сами исполнителями воли Высших Сил. Теперь начальство живет своей жизнью, отхватывает куда больше, но не нуждается в свидетелях своих побед. А трудовой коллектив перестал быть материалом для манипуляций, он стал практически обузой. Не все помещения из-за них можно сдать под банки и сауны, плати им зарплату, изыскивай, можно сказать, средства, да они еще на еще не сгоревших приборах израсходуют электричества больше, чем они все стоят вместе со своими результатами, отчетами и выходами в практику. Да и вообще, вся эта наука проржавела, почти как черноморский флот, и делить-то нечего. Как там раньше? Может, это было у пиратов – капитан… последним покидает судно… А теперь надо успеть первым продать его на металлолом.