Обрезание денег

Мы уже знаем, что деньги дешевеют всегда. Это их свойство, ничего тут не попишешь. Монету обрезают по краю, уменьшают ее вес, смешивают дорогие и дешевые металлы. Бумажные деньги печатают во все больших масштабах.

При своем рождении фунт стерлингов — это в дословном переводе с английского — pound of sterling — почти полкило серебра, которое раньше ценилось куда дороже, чем нынче. Сегодня фунт — это монетка, которой не хватит даже на проезд в лондонской подземке.

В XV веке в Московии за рубль можно было купить корову, за десять — неплохой дом.

В 1913 году в США бутылка кока-колы стоила 5 центов.

В 1930-м роскошный особняк в предместье Нью-Йорка - 10 000 долларов.

Почитайте Агату Кристи, те ее книги, где описывается тихая межвоенная Англия 1920-1940-х годов. Полистайте не просто как детектив, а как меткое бытописание британского upper middle class; обратите внимание — сколько стоило тогда поместье где-нибудь в Йорке, сколько получал полковник колониальных войск в Индии, а сколько — гувернантка в том же поместье.

Мы как-то внимательно проанализировали, и даже выписали попавшиеся цифры. Приводят они к интереснейшим умозаключениям. В частности, о том, что никакой, «твердо контролируемой инфляции» от 2 до 4 % в год или, 11–12 %, объявленных министром Кудриным, в природе не существует[39].

А вот гиперинфляции — наоборот, случаются регулярно. Ничего кошмарнее в русской истории, чем гиперинфляция после двух революций (1917 и 1991 годов), не было, и, надеемся, не будет.

Впрочем, отечественная история знает немало других кризисов. Говоря начистоту, вся она (в смысле, история) — это один нескончаемый кризис, ибо еды, товаров и денег большинству наших сограждан не хватало никогда. Войны, мятежи, пожары, эпидемии, мор и прочие напасти, уносящие сотни тысяч жизней, на Руси ничем сверхъестественным никогда не считались.

Татаро-монгольское иго — это, к примеру, кризис? Или великая смута? Ответ очевиден. Не просто кризис, катастрофа национального масштаба.

Дабы не превращать нашу книгу в «Историю государства Российского», обратимся лишь к тем катаклизмам, которые были спровоцированы именно финансовыми неурядицами.

Первым из них историки называют московское восстание 1662 года, более известное, как Медный бунт.

Частично мы о нем тоже уже поминали; эти события были спровоцированы «подменой валют», организованной в царствование Алексея Михайловича Тишайшего.

Истощенная войной с поляками и шведами казна остро нуждалась в пополнении. Но серебра больше брать было неоткуда.

Выход нашел Афанасий Ордин-Нащокин, один из образованнейших царедворцев своего времени, дипломат и полководец. Тот самый, который первым в России придумал ввести конвертируемость валют: ставить на серебряные «ефимки» печать, и использовать их внутри страны.

Ордин-Нащокин Афанасий Лаврентьевич (ок. 1605–1680) — русский государственный деятель.

Находился на военной и дипломатической службе. За успешно проведенные переговоры со шведами был произведен в думские дворяне, а в награду за подписание перемирия с поляками стал боярином. В 1667–1671 гг. возглавлял Посольский приказ (тогдашний МИД), попутно контролируя весь импорт-экспорт. Это то же самое, как если бы Сергей Лавров возглавлял не только МИД, но еще и таможню с «Газпромом».

Как обычно бывает, пал жертвой дворцовых интриг. Был отправлен в отставку, постригся в монастырь, но потом вновь оказался востребован.

Наряду с дипломатическими успехами вошел в историю, как инициатор создания первой русской газеты «Куранты», организатор металлообрабатывающих, кожных, бумажных и стеклянных мануфактур, создатель судоверфей, автор военной реформы, Новоторгового устава, экономических преобразований.

В общем, разносторонний был человек; хоть и незаслуженно сегодня забытый

Ордин-Нащокин предложил выпускать дешевые медные деньги по цене дорогих серебряных. Царь радостно согласился.

Изначально никто из них не предполагал, к каким печальным последствиям приведет вся эта затея. Ордин-Нащокин рассчитывал, что мера эта будет сугубо временной: вот залатаем дыры в бюджете, воссоединимся с Украиной, а там — поглядим. Может, изымем медь вообще. Может, оставим в обороте, как мелкую монету. Но вышло все — с точностью до наоборот.

Власть действовала хитро: налоги собирали исключительно серебром, а все расчеты с людьми производили уже медью; ею и жалованье «служивым» выплачивали, и крестьян с купцами обязали принимать в оплату сплошь медяки.

У народа, однако, новые деньги доверием не пользовались. Крестьяне — те, вообще перестали возить продукты на продажу в Москву, отчего цены в первопрестольной резко пошли вверх.

Если бы эмиссия проводилась с умом, и государство строго контролировало выпуск медной монеты, как рассчитывал Ордин-Нащокин, это было бы еще полбеды.

Однако ж станок запустили на полную катушку. Денег нашлепали так много, что они волей-неволей начали стремительно обесцениваться. Кроме того, медяки принялись чеканить все, кому не лень — от царских родственников, до деревенских кузнецов. (По словам современника, «возмутил их разум диавол, что еще несовершенно богата».)

По введенному закону подделка монеты каралась жестоко — фальшивомонетчику заливали горло расплавленным металлом. Но эта угроза мало кого останавливала. Строгость законов уже тогда повсеместно компенсировалась необязательностью их исполнения.

Страну захлестнула волна дешевых медяков. Сначала медную монету брали наравне с серебром. Потом стоимость ее стала падать. Серебро прятали, зажимали, «медяшки» никто принимать не хотел. Скоро за 1 рубль серебром давали уже 15 рублей медью.

Торговля расстроилась. Купить стало ничего невозможно. Разразился самый настоящий голод, и причиной ему были не стихийные бедствия или войны, а финансовый кризис.

Как всегда, множество на кризисе разорилось, часть вообще голодала, но кое-кто неплохо успел подзаработать. Правительство же с решениями тянуло, надеясь на извечный русский авось.

Как тут было не начаться волнениям?

25 июля 1662 года в Москве собралась многотысячная толпа. Половина горожан ринулась громить усадьбы бояр, тех, кого считали они главными виновниками всех бед. Другая — двинулась в царское имение Коломенское, где потребовала выдать «злодеев» для самосуда.

На самом деле, масштабы бунта впоследствии будут изрядно преувеличены. В советскую эпоху политическая целесообразность частенько подменяла собой историческую правду; нужно ведь было показать, как дружно восставал трудовой народ против царя-супостата.

В реальности беспорядки длились всего один день и охватили только Москву. Причем участие в них принимала лишь малая толика горожан. Из московских купцов и ремесленников «к тем ворам не пристал ни один человек, еще на тех воров и помогали, и от царя им было похваление»[40]. То есть бунтовал в основном разозленный люмпен, «служилые» и крестьяне из близлежащих деревень.

Погибло около 100 повстанцев, еще 150 «самых злых» впоследствии было казнено. С высоты сегодняшнего дня — цифры немалые…

Но стоит посмотреть на них глазами современников, и окажется, что это был даже не бунт, а небольшая заварушка, вроде сегодняшних драк между футбольными фанатами. По своему масштабу Медный бунт не дотягивал ни до разинщины, ни до пугачевщины, не говоря уж о французской Жакерии с ее десятками тысяч трупов и обезлюдевшими провинциями.

Для нас же — целое событие! Этапная историческая веха! Что доказывает одно: даже подобные заварушки для Руси являлись чем-то исключительным и из ряда вон выходящим[41].

Медный бунт был не только микроспическим, но и совершенно бессмысленным. К тому моменту, как он начался, правительство уже готово было отменить медные деньги.

Не раз обсуждалось это на заседаниях Боярской думы. До поры до времени временщикам удавалось отговаривать царя. Ему объясняли, что медные деньги не так уж сильно вредят экономике… зато хорошо помогают финансировать войну с Польшей. И вот как раз, когда Алексей Михайлович стал склоняться все же к их запрету, случился бунт.

«Бег впереди паровоза» вышел боком для самих же смутьянов. Царь резко переменил свое мнение. Только спустя год, в 1663-м, указ о закрытии дворов «денежного медного дела» и возврату к чеканке серебряных монет был, наконец, подписан.

При всей знаменитой мягкости и тихости Алексей Михайлович твердо придерживался одного принципа; власть никогда не должна демонстрировать свою слабость. Ты можешь быть тысячу раз неправ, но признавать это публично — ни-ни.

Не случайно в разгар бунта он сам вышел в Коломенском к бунтовщикам, говорил с ними, и даже, по Ключевскому, «бил с кем-то из народа в толпе руку», то есть скреплял договоренность рукопожатием. Доступность и народность для европейских абсолютных монархов того времени немыслимая.

Только очень уверенный в себе правитель мог выйти навстречу к мятежной толпе. Этот поступок, увы, не смог повторить его пра-праправнук Николай II 9 января 1905-го. Он предпочел, чтобы мирное многотысячное шествие рабочих к Зимнему встретили казаки с нагайками[42].

…Не будь бунта, изъятие медных денег произошло бы само собой. А раз так — царь сознательно начал медлить; слишком велика была опасность повторения мятежа. Удовлетворяя требования бунтарей, — пусть даже вполне разумные — тем самым он подавал невольный пример остальным; вот как надо добиваться своего.

Упрямство Алексея Михайловича было отнюдь не самодурством, а нормальным, здравым расчетом прагматичного правителя. Более того, даже из столь невыгодной для себя истории он умудрился извлечь немалые политические дивиденды.

Хотя бунтовщики этого и не требовали, казна начала выкупать обратно медь у населения.

Платили, правда, ничтожно мало: за рубль меди — 5 копеек серебром. Но больше все-таки, чем при Павлове и Гайдаре. И вдобавок — принимали любую монету, не разбирая, казенная она или фальшивая. (При том, что фальшивых было на порядок больше.)

Таким образом, царь целиком взял на себя ответственность за допущенные ошибки; люди ж не виноваты, что власть позволила массовую «порчу монеты». Такая позиция подкупала своей искренностью. Никаких выступлений больше не было…

Чем тверже и разумнее действует власть, тем быстрее заканчивается кризис, это аксиома. К сожалению, сегодня помнят ее далеко не все. Регулярные акции протеста оппозиции — отличная иллюстрация к такой забывчивости. Хотя определенные выводы из них власть все же вынуждена делать.

После беспорядков, случившихся на Дальнем Востоке, все затраты на доставку туда автомобилей мгновенно взял на себя бюджет; длина маршрута — на цене машин никак не должна больше сказываться.

Кому-то молниеносная реакция Путина показалась проявлением слабости, и пошли-поехали новые митинги, шествия с самыми разнообразными требованиями: вплоть до отмены ввозных пошлин на иномарки и отставки правительства. Только внимания на них власть больше не обращает, в строгом соответствии с принципом Алексея Михайловича Тишайшего.

И правильно, между прочим, делает…