Вертикаль власти
Вертикаль власти
Страна создала необычную линию защиты от управления собственными делами — производную, именуемую вертикаль власти. Термин появился как временный лозунг в ответ на жалобы на хаос во власти.
Теперь вертикаль власти рассматривают как институт управления, принимают всерьез, адресуя ей жалобы или проклятья. Под именем вертикали действует оригинальная и надежная система скупки-кредитования управляющих групп для работы по федеральным заданиям.
Что не удалось ни Ельцину в 1990-х, ни Горбачеву в 1980-х — местные управленцы ушли из-под контроля центра в последние годы СССР, — в нулевых удалось нам. Мы их дисциплинировали — за счет чего?
Центр кредитует местных УПРАВЛЕНЦЕВ
Наша команда с 2000 года овладевала страной с легкостью, не меняя прежнего менеджмента. Суверенитет восстанавливали, отказываясь управлять. Вербовка регионалов федеральным центром шла на четких условиях: играете по своим правилам, но в московский футбол. Повестка устанавливается центром, но тот не вмешивается в местные технологии власти. Директивы сверху — «этого не избирать, а того избрать», «такой-то процент для такой-то партии» — проводите средствами, какие есть на местах.
Работая по заданиям центра и выполняя поставленные задачи, регионалы подтверждают компетентность, сохраняют должности, которые занимают, и с ними — право обогащаться (право строго привязанок месту власти), их местным недругам запрещается враждебная активность — конкурировать можно лишь непублично и с ведома центра.
Центр скупает менеджмент, позволяя тому позаботиться о цене покупки, — а боссы переустраивают местную власть в режимы управления собственностью. Повышая капитализацию последней, владелец вынужденно развивает свой регион. Вертикаль власти работает как сильно деформированный институтразвития.
Приоритеты заданы федеральным центром. Обогащаться местный босс должен так, чтобы недовольство им не превысило лимит, — местная экономика обязана быть социальной и неконфликтной. Выполняя обязательства по социальным нормативам и показателям, можно расхищать бюджет и трансферты, но умеренно нескандальным образом. (Этим условиям лучше всего отвечает схема «откатов», что объясняет взрыв ее популярности.)
Вертикаль власти ориентирует губернатора на устойчивое развитие, а не на депрессию и произвол! Экономический рост — в стабильной кадровой оболочке и гарантированный социальный минимум населению. Так создалась видимость суверенного контроля над гигантской страной, фактически не управляемой и не самоуправляемой. Есть ли этот суверенитет в действительности? Да — раз его покупают на мировом рынке.
МИРОВЫЕ финансы власти
На мировой рынок выходит капитализируемый суверенитет России — «коллективный Путин» как мировой бренд. Только такой знают Россию участники рынка — как торговца нефтью, газом и сырьевыми ресурсами. Присутствие частных российских игроков — факультативное, заметное лишь на кредитных рынках; кредиты даются «под Путина».
Национальный доход страны размещается на западных рынках. То, что из него украли, уходит туда же через офшоры. Суверенные финансы управляются мировыми финансовыми институтами, адекватности которых мы, естественно, доверяем больше, чем коррумпированным домашним лоббистам.
Часть денег возвращается инвестициями (чаще спекулятивными), укрепляя местные очаги роста и складывающиеся вокруг них коалиции. Регионы заинтересованы в привлечении инвестиций — так они повышают капитализацию своей собственности, а заодно и свой класс агентов центра. Местные деньги, изъятые у регионов через налоги, идут в центр, откуда обезличенными возвращаются обратно через бюджетные трансферты. Дотационность регионов при этом превращается в тренд и закрепляется, используясь ими как ценный природный ресурс — бизнес на отсталости. Вся эта система омывается циркуляцией финансового раствора — смесью полученного и украденного с трудовым.
При всех разговорах о суверенитете модель полностью зависит от мирового рынка. Суверенная демократия — это формула конъюнктурного государства, зависящего от оценки мировым рынком его способности монопольно оперировать суверенной территорией как консолидированным активом в приемлемых (и известных рынку) титулах собственности.
Экономика суверенитета конъюнктурна, но действенна. И она работает. Для чего России иметь свою экономику, когда мы наняли мировую — обслуживать нашу власть?
Модель СУВЕРЕНИТЕТА единого государства
Вертикаль власти диктует правящим элитам принципы единого государства. Приоритет суверенитета недискуссионен. Если бы мы навязывали его как идеологию, у нас ничего бы не вышло — идейного авторитета у центра нет. Зато он дает местным режимам долю в обогащении. На мировой рынок выходит единый участник — «консолидированный Путин», торгуя сырьем и привлекая инвестиции под свои гарантии. Местные режимы и их банки, выступающие в качестве заемщиков, застрахованы тем же «глобальным Путиным». Обогащение через суверенитет — модель патриотичная и совместимая с глобальной циркуляцией капиталов и людей. Но крайне рискованная.
На пике кризиса мы увидели крах кредитов, набранных на мировом финансовом рынке вертикалью власти, — еще одно неслучайное сходство нашей Государственности с финансовым «пузырем». Их давали региональным банкам и бизнесам под гарантии вертикальной стабильности.
Вертикаль власти — это модель управления любой страной, более сложной, чем готов допустить ее политический центр.
Модель сработала — то есть мы получили отсрочку на время, достаточное, чтобы разобраться в устройстве управляемого объекта Россия. Но хорошо известно: отсрочки — человеческий наркотик. С тех пор отсрочки и их пролонгация — основа нашего политического планирования. «Управляемую демократию» никуда не ведут, она лишь регламент допуска/недопуска граждан к их суверенитету.
Внутренняя политика и глобальная ЭКОНОМИКА
В чем трудность модели? В том, что внутренняя власть всегда зависима от глобальной конъюнктуры. Это модельное условие — суверенную Россию нельзя деглобализировать, не уничтожив.
Наш тип стабильности власти фактически — филиал глобализации и барометр положения дел с ликвидностью в мире. Но граждан России и их собственность при этом, увы, приходится исключить из списка игроков мировой экономики.
При конфликте с федеральным центром региональные режимы власти теряют выход на рынок кредитов, а их боссы рискуют потерей собственности, свободы, иногда жизни. Спасаясь, они берут на себя оплату проектов неугомонного центра, выступают благотворителями в пользу миллионеров, проводят мировые конгрессы и спартакиады, что привязывает их к федеральной agend’е. За спиной у локальных бюрократий неизлечимо болен местный бизнес, обремененный издержками, объема которых он заранее не знает.
Российская власть прячет политические риски в плюрализме местных режимов для бизнеса.
Неуверенность и ТОРГОВЛЯ страхом
Страх поломки всегда сопровождает нашу систему. Эти страхи клубятся в Кремле и в кремлевских провинциях — они складываются, множат друг друга. С одной стороны, у нас вполне модерная, даже постмодернистская Государственность; с другой стороны, она слишком явно временна. Она воспринимается как безальтернативный ландшафт, но ничуть не вселяет уверенности. Власть страхует короткие сделки по выживанию, но ее условия неточны и связаны с путаницей договоренностей.
В этой системе чувство временности и страх прорываются в виде нелепых, чаще симулируемых угроз — революции, путча, гражданской войны. Симулянтов терпят и иногда оплачивают.
БИЗНЕС на суверенитете
Не стоит упрощать нашу власть. Слабость, корысть и азарт соединяются в нас с энергичностью миссии. Путин с первых дней начал поиск центрального движка — схемы финансового самообеспечения новой власти. Это не объяснить одним властолюбием или корыстью, хотя, естественно, новая власть управлялась как бизнес — другого образа правления команда просто не знала.
Бизнес Кремля связан с превращением суверенитета России в основной актив. Это дело рискованное. Зато, выйдя на мировой рынок, суверен-коммерсант монополен — никто не сделает бизнес в обход центра. Суверенитет предоставляет для крупного бизнеса леверидж — «плечо», позволяющее развить бизнес в сверхкрупный.
Сто миллиардеров РФ — блестящая придворная свита для власти. Вопреки общепринятому мнению, эти люди не воровали — они рисковали и, сделав ставку на Путина, выиграли.
Каждый может выйти из игры: границы открыты, вали! ©. В конце концов, покинув Россию, можно делать в нее инвестиции, более защищенные от личных рисков. Но даже из Лондона бизнес ведут по суверенным правилам власти — обойти ее рынок не даст и тем, кто ее ненавидит. Эмигрант-миллиардер останется частью мира, обслуживающего финансовую архитектуру России. Мир и торговля с ним — наш сервисный агрегат, вроде искусственной почки.
Глобальная ЛЕГИТИМНОСТЬ
Путин выстроил систему, а та его самого обратила в аксессуар. Финансовое обеспечение власти требует ее признания за рубежом — и легитимность Путина обязана быть глобальной! Искаженное эхо этой мысли — часто повторяемый (ложный) тезис, будто Путин ушел из Кремля, чтобы «успокоить Запад».
Конституционность для нас не имидж, а технический параметр базовой схемы. Для жизнеспособности любой будущей власти в Кремле нужно полноправное присутствие России на мировых сырьевых и финансовых рынках. А те политизированы, уязвимы для выборных стрессов; зависят от ненадежной конъюнктуры. Чтобы не обрушить российский бюджетный цикл, надо двигаться в рамках «глобально приемлемого». Здесь связь между амбициозной мюнхенской речью Путина в начале 2007 года и его же московской речью в конце 2007 года, где он объявил, что третьего срока подряд не будет, а новым президентом России — его решением! — станет прогрессивный молодой человек.
Конечно, Путин рискует. Но, рискуя, он отстаивает место на рынке, даже в кризисном финале десятилетия. Первые 100 дней Медведева оказались невероятно успешными для молодого и прогрессивного президента. Та полоса медведевского везения не случайна. Мы увидели во всем блеске синергетику гениальной власти. Путин первых лет медведевского президентства явно наслаждался происходящим. С его точки зрения, власть его с 2008 года не умалилась, а выросла — и он был прав.
Легенда МЕНЯЕТСЯ
Вертикаль власти на месте, но рынок ее не на месте. Рынок-мир уже не модерируется Америкой предсказуемо, как недавно. С другой стороны, произвол вмешательства в него превысил всякое понимание (ливийская колониальная война Саркози — Камерона). При всем активизме мы боимся открытых действий. Если ливийский стиль — войны-импровизации, «хочувойны»— повсюду войдет в стандарт, суверенной торговле властью на мировом рынке придется трудно. Но пока у России есть место службытыла для мировых игроков, и на этом мы продержимся еще одно-два президентства. А за это время стрясется еще несколько революций (лишь бы не у нас!), войн, цунами и ураганов…
Не будем пренебрегать творящей силой случайностей в процветании российской экономики катастроф.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.