От Льва Толстого

От Льва Толстого

11 июня 2009

Г-н президент, один человек (не будем пока называть имя) по капризу старого, почти безумного господина стал вдруг самым богатым в России и решил делать добро. Молодец.

Вы только что слетали на юг. А на юге у нас Северный Кавказ (одна эта географическая ирония должна настораживать). А зачем вы летали в Дагестан? Чего вы хотели? Конечно, вы хотели добра (все знают, что вы хотите только добра). Но ваши подчиненные делают добро ужасно медленно; дело порой доходит до полной остановки, даже порой до откатов (от прежде достигнутых позиций). И вот, чтобы ускорить, наладить, направить на верный путь, вы отправились туда. И вал добра с вами накатился, но тут же откатился. Все вроде было хорошо, но только вы позавчера поднимаетесь на трап самолета, а в Махачкале убийство, стрельба; вы вчера просыпаетесь в Москве, а в Ингушетии убили судью, остались сироты… Значит, кого-то ваши визиты умиротворяют, умиляют, а кто-то звереет.

Грустно. Но, поверьте, вы не виноваты. Скорее это пресса виновата. Если бы вы слетали на Северный Кавказ в XIX веке, то почти наверняка никто не узнал бы о тщете ваших усилий (телефонов не было, радио не было, интернета не было). А было вот как.

«Приехав на юг, тот человек (внезапно ставший самым богатым в России. – А. М. здесь и далее) вызвал всех управляющих и объяснил им свои намерения и желания.

Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы.

(Теперь это называется «нацпроекты»: социальное обеспечение, здравоохранение, образование, ну и чтобы менты не пытали, а только делали устные внушения.)

Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные) слушали испуганно, предполагая, что молодой хозяин недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей. (Это, г-н президент, были, как вы понимаете, коррупционеры.)

Главноуправляющий выразил большое сочувствие планам Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.

Каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности, – занятие делами.

Пьер (так в романе Толстого зовут наивного благодетеля) с главноуправляющим каждый день занимался. Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела.

Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского имения. (Ну, насчет продажи лесов можно не беспокоиться; это уже сделано.)

Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи. Не пышно-торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно-благодарственные, с образами и хлебом-солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.

Южная весна, покойное, быстрое путешествие радостно действовали на Пьера. Имения были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно-благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб-соль и просили позволения в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. (Нацпроект «Демография». Материнский капитал он тоже им устроил.) В третьем имении его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть в скором времени открыты. (У нас, г-н президент, до сих пор во многих губерниях видны эти фундаменты медицинских центров; обещают скоро достроить.) Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах. (Слава богу, ради отчетов об успехах и ради трогательных народных благодарностей теперь и ездить никуда не надо, включил телевизор и смотри себе.)

Пьер не знал того, что там, где ему подносили хлеб-соль, девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать женщин с грудными детьми на барщину, эти женщины тем труднейшую работу несли в другом месте. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные по плану здания увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. (Методы вечные.) И потому Пьер был восхищен своим путешествием по имениям.

“Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, – думал Пьер, – и как мало мы об этом заботимся!”

Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.

Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа и играя им как игрушкой, обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.

Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей более счастливых. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая (управляющие теперь еще лучше это понимают), что граф никогда не будет в состоянии проверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, но и никогда, вероятно, не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами все то, что они дают, т. е. все, что они могут давать».

Извините, г-н президент, за длинную цитату. Понятно, что вы (и все читатели нашей переписки) «проходили» это в школе. Но ведь могли заболеть, прогулять; а если и читали, то забыли; а если и помнят что-нибудь о Пьере, то лишь как он пьянствовал с гусарами, женился на Элен (сучка та еще), а она ему изменила, а в конце – утешение с Наташей Ростовой. А про его нацпроекты никто не помнит. Да и что помнить, если все осталось по-прежнему. Разве что наглых главноуправляющих стало больше в тысячу раз.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.