Кондоминиум

Вспоминаю Рио-де-Жанейро 60-х годов. В основной массе бразильцы тогда жили скромно, в собственных домах или арендованных квартирах. Кондоминиумы в нынешнем понимании только начинали зарождаться. С ростом благосостояния появились добротные квартиры в хороших домах. Но тут же рядом ютилась беднота — источник преступности. Жить в многоквартирных домах было не безопасно, поэтому в них стали заводить охрану. В Рио-де-Жанейро земельных участков всегда не хватало, да и были они такими, что не особенно развернешься. Поэтому для строительства нового здания на Леблоне или возле озера Лагоа де Фрейташ место выбирали на склонах горных кряжей, буквально вырубая жизненное пространство. Такие висящие на скалах высотные дома поражают смелостью замысла зодчих. Из-за нехватки земли в Рио-де-Жанейро даже дорогостоящие дома не окружали в целях безопасности высокими оградами.

Иначе обстояло дело со строительством жилья в Сан-Паулу. Здесь не испытывали недостатка в свободных земельных участках. В его респектабельных кварталах кондоминиумы занимают огромные территории, обнесенные высокими стенами. Безопасность жильцов в них обеспечивает круглосуточная охрана, широко используются электронные средства защиты. Город растет вширь и вверх, на месте снесенных частных домов возводятся многоэтажные здания, которые становятся совместной собственностью проживающих в них людей. Кондоминиум в Сан-Паулу — это не просто объединение жильцов. Это — среда обитания, внутренняя организация жильцов со своим уставом и порядками.

Кондоминиум — это что-то сродни государству в государстве, где действуют свои правила и нормы поведения, где своя власть в лице синдика — председателя домового совета. В некоторых кондоминиумах синдики устанавливают настоящую диктатуру, вводя множество ограничений и запретов, иногда противоречащих законам города или штата.

Свою первую квартиру в Сан-Паулу я арендовал в здании с претенциозным названием «Гойя». Как-то я спросил у одного из соседей, откуда взялось это название. К моему удивлению, он не знал, кто такой Гойя. Я не предполагал, какие испытания ожидают в этом доме жильцов, имеющих домашних животных. На общем собрании, где его авторитет был непререкаем, синдик добился внесения в устав запрета на содержание животных и птиц. Во всем городе он, конечно, не мог этого сделать, но в своем царстве запретил заводить собак любых пород, кошек и даже птиц, которых в Бразилии великое множество. При этом он руководствовался личными соображениями — его жена страдала аллергией на животных. Потом уже синдик вынужден был пойти навстречу требованиям Общества защиты животных, которое провело несколько демонстраций протеста возле дома, и разрешил жильцам обзаводиться кошками, собаками и птицами, запретив водить их через холл дома и прилегающую территорию. Для собак предназначался рабочий лифт, а выводить их на улицу можно было только через гараж. Этот субъект вел себя в кондоминиуме, как царек. Увольнял с работы служащих, если они ему чем-то не приглянулись.

Меня умиляла выписка из муниципального закона, запрещающего дискриминацию по расовым, национальным и социальным мотивам, которую синдик распорядился вывесить в каждом лифте. И одновременно в нашем доме домработницам разрешалось пользоваться только служебным входом и рабочим лифтом. Прислуга в Бразилии, как правило, негритянского происхождения, и так знает свое место в обществе. Даже без напоминания служанки пользуются только рабочим лифтом.

В уставе кондоминиумов иногда записывают смехотворные вещи вроде строгого запрета плевать на пол, бросать мусор, окурки, кожуру от фруктов в окна. Разве может быть иначе среди цивилизованных людей? Живя в приличных домах, где все весьма пристойно и цивильно, мне и в голову не приходило, что здесь могут иметь место такие дикие выходки. Позже мне стало ясно, что я был неоправданно высокого мнения о воспитанности бразильцев. Поселиться в богатом доме с великолепным фойе, лифтом, доставляющим вас прямо в квартиру, — еще не значит быть цивилизованным и воспитанным человеком. Порой так и несет от таких жильцов духом тех мест и среды, из которой они недавно вышли. Быстро разбогатевший человек везде одинаков, у него один очевидный недостаток — с общей культурой плоховато.

* * *

Через год я сменил квартиру, ибо мне не по душе была тирания синдика в доме «Гойя». Наш кондоминиум, занимавший около гектара в престижном районе Сан-Паулу, объединял владельцев квартир в трех 22-этажных зданиях. Ему дали название «Солнечные башни», видимо, потому, что круглая конфигурация зданий позволяла жильцам всех квартир нежиться в лучах солнца в течение дня. Все владельцы квартир — члены кондоминиума, только они могут с правом голоса участвовать в собраниях. Остальные — по доверенности владельцев. Бразильцы не любят ходить на собрания членов кондоминиума, хотя на них обсуждаются дела их повседневной жизни.

Хозяйка моей квартиры состояла в кондоминиуме со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями. Как арендатор, я имел ограниченные права. У меня больше обязанностей, чем прав. Прожив в ее квартире пять лет, я все эти годы оставался инкогнито для остальных жильцов дома. Я мог ходить на собрания членов кондоминиума только по доверенности, как представитель владелицы квартиры.

Однажды, получив извещение о предстоящем собрании жильцов, я позвонил хозяйке квартиры доне Эсмеральде и сообщил эту новость, но она категорически отказалась идти на это «никчемное сборище». В ее голосе звучала едва скрытая насмешка над людьми, которым нечего делать, кроме как ходить на собрания. Она предложила, чтобы я пошел вместо нее, но оформить доверенность не пожелала. Для этого у нее не было свободного времени.

В назначенный день я отправился в банкетный зал нашего дома, где должны были собраться члены кондоминиума. Мне очень хотелось увидеть в неформальной обстановке, с кем я живу в одном доме.

Дверь в зал была открыта. У входа стоял высокий мужчина средних лет. Это был синдик нашего кондоминиума. Звали его Фредерик Пинту.

— Входите. Ждем, пока соберется больше людей, чтобы начать собрание. — Он провел меня в просторный зал, где находилось человек пятьдесят, то есть примерно треть членов кондоминиума. Зал был обставлен современной мебелью, хотя было очевидно, что декоратор не отличался изысканным вкусом.

— Приступим к рассмотрению проекта нового устава, — сказала полная женщина, сидевшая за столом рядом с синдиком. — Его зачитает нам автор проекта доктор Пирес.

Надев роговые очки, он стал громко читать. Все спокойно слушали его, пока он не дошел до пункта, запрещающего хранить в квартирах воспламеняющиеся вещества.

Сидевший рядом со мной мужчина заерзал на стуле.

— Это очень своевременная идея, но формулировка не совсем точная, — робко подал он голос. — Предположим, что кто-нибудь принесет домой отравляющие вещества.

— О каких еще веществах вы говорите? — удивилась молодая женщина, сидевшая впереди меня.

— Я всего лишь хочу сказать, что кому-нибудь может прийти в голову такая сумасбродная идея.

— Но ведь это опасно.

— Это же я и говорю.

— Ну так в чем же дело?

— Представьте, что однажды кто-нибудь принесет отравляющие вещества, и они попадут в наш бассейн. Что будет с жильцами дома? Чтобы этого не случилось, в уставе нужно написать ясно: «Запрещается хранить на территории кондоминиума воспламеняющиеся и отравляющие вещества».

— Надо оставить, как было в тексте. В нашем кондоминиуме живут нормальные люди, — раздраженно настаивал автор устава.

— Я хочу сказать, что нельзя держать все эти вещества в квартире, — ответил мой сосед. Он был отставным полковником, поэтому лучше всех нас знал, какую опасность может таить хранение в жилом доме таких веществ.

Казалось, что до его сознания не доходили слова доктора Пиреса. И тогда послышался мужской голос:

— О чем мы тут спорим? Большой разницы между воспламеняющимися и отравляющими веществами нет, они одинаково опасны. Поэтому лучше запретить и то, и другое.

Доктор Пирес смутился, но не хотел сдаваться:

— Я знаю, что это так, но думаю, устав не следует перегружать военными терминами.

Чтобы вывести обсуждение из неожиданного тупика, синдик предложил распространить запрет и на ядовитые вещества. Никто против этого не стал возражать. Доктор Пирес продолжил чтение проекта устава, но его уже никто не слушал. Чувствовалось, что собрание всем уже надоело.

Один из жильцов предложил сразу после утверждения устава приступить к выборам синдика. Уже было поздно, и участникам собрания явно не терпелось разойтись по домам. Фредерик Пинту тщетно пытался поставить на обсуждение вопрос об исправлении недостатков в работе кондоминиума.

— Предлагаю избрать Фредерика Пинту на второй срок, — робко сказал мужчина, сидевший в углу и до сих пор не промолвивший ни одного слова.

Его поддержали несколько жильцов. Сидевшая за столом полная женщина предложила выдвинуть еще кого-нибудь.

— У нас демократия, — сказала она. — И вовсе не желая приуменьшить достоинства нашего уважаемого синдика, полагаю, что нам нужно выбирать из двух кандидатов путем тайного голосования.

— Нет в этом необходимости, — улыбнулся доктор Пирес. — Наш синдик прекрасно показал себя в прошлом году, и его кандидатура пользуется поддержкой большинства присутствующих. Все мы друг друга хорошо знаем, поэтому тайное голосование излишне. Можно решить все очень быстро поднятием рук.

Хотя других претендентов на пост синдика не было, пришлось проводить тайное голосование, ибо этого требовал устав кондоминиума. Полная женщина, сидевшая во главе стола, подготовила бюллетени и раздала их присутствующим.

Все члены кондоминиума воспользовались своим правом голоса. После подсчета бюллетеней Ф. Пинту был объявлен победителем. За него было подано большинство голосов. Несколько бюллетеней куда-то исчезли. Видимо, кто-то из жильцов не захотел голосовать за Ф. Пинту и, не имея другой альтернативы, просто спрятал их в карман. Воспользовавшись всеобщей суматохой, я выскользнул из зала, опасаясь, что начнется обсуждение еще какого-нибудь вопроса.

Мои опасения оказались не напрасными. В коридоре слышался громкий голос синдика, который все-таки настоял на том, чтобы зачитать отчет о работе правления кондоминиума: «За последний год мы добились улучшения качества питьевой воды, отремонтировали телевизионную антенну, установили по периметру электрический забор, удалось покончить с привычкой жильцов бросать мусор, бутылки и прочие предметы из окон во внутренний двор…»

До меня долетали обрывки фраз, и я невольно подумал, среди кого же я жил все эти годы и как бы я себя почувствовал, попади однажды бутылка мне в голову.