Глава 7. «Теперь мы можем поддать вам»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 7. «Теперь мы можем поддать вам»

Крестовый поход Джона Маккоуна

Для Вашингтона было неожиданным появление в августе 1962 года десятков советских транспортных судов с военным снаряжением, державших путь на Кубу. Ни Москва, ни Гавана в последнее время не высказывались насчет активности американцев, Хрущев тоже не подавал сигналов через Большакова или посла Добрынина об усилении его недовольства политикой Кеннеди в отношение Кастро{1}. Тем не менее из потока сообщений, поступивших в августе в Вашингтон, следовало, что Москва послала внушительную армаду торговых судов в Новый Свет.

С помощью ВМС и разведслужб других членов НАТО и невзирая на обещание президента Кеннеди, данное Кремлю, прекратить шпионить за советскими морскими перевозками, американские ВМС вели плотное наблюдение за этими судами с того момента, как они покидали советские территориальные воды. Типичным примером этого было слежение за советским пассажирским судном «Хабаровск». 16 августа его сфотографировал самолет НАТО, совершавший облет побережья Дании. Аркадий Ф. Шорохов, замполит судна, вспоминает, что когда заметили самолет, люди попытались создать видимость спонтанной пирушки на палубе. Были расставлены столы, приглашены медсестры, и начались танцы. Когда позднее судно проходило мимо Азорских островов, то же самое повторили, на этот раз для любопытного американского разведывательного самолета{2}.

Фотографии флотилии с танцующими русскими, направляющимися в Карибский бассейн, не успокоили администрацию Кеннеди. Август был тот месяц, который Эдвард Лэнсдейл, Роберт Кеннеди и Особая группа (расширенная) отвели для пересмотра операции «Мангуста» Информация о необычно крупных советских морских перевозках на Кубу усилила беспокойство тех лиц в государственных службах, которые со дня приведения к присяге Джона Ф. Кеннеди работали в целях устранения Кастро.

Свою озабоченность ЦРУ выразило в виде завуалированной критики того, как Белый дом ведет дела в отношении Кубы. Джон Маккоун и его помощники не пытались скрыть своей уверенности в том, что в августе 1962 года американское правительство было так же далеко от свержения Кастро, как в 1961 году. С самого начала разработки операции «Мангуста» ЦРУ предупреждало Белый дом, что нереально ожидать успешного восстания внутренних сил на Кубе в 1962 году. Трижды аналитики ЦРУ приходили к заключению, что основная характерная черта кубинцев — апатия Кастро пользовался горячей поддержкой, возможно, 20 % населения. Большая часть остальных кубинцев или слишком напугана, или принимала свою судьбу как данное и не пыталась противостоять режиму. Самое благоприятное, по мнению аналитиков и тайных агентов, — это вспышка гражданского недовольства в 1963 году. Но даже подобное предположение сопровождалось заключением, что любое восстание обречено на разгром в течение нескольких дней{3}.

Располагая новыми доказательствами того, что советские силы увеличивают свое присутствие на острове, Маккоун настойчиво добивался, чтобы на высшем уровне были одобрены более решительные действия против Кастро. Весной он прямо заявил Роберту Кеннеди и другим членам правительственной группы по Кубе, что если президент хочет устранить Кастро, он должен использовать вооруженные силы США{4}. Президенту такой совет не понравился, он сделал ставку на усиление пропаганды, саботажа и подталкивание людей к бегству, чтобы таким образом посеять враждебность между коммунистами в окружении Кастро и другими левыми{5}. Маккоун никогда не думал, что этого будет достаточно; теперь же, когда русские оказались единственными, кто оказывал Кубе решительную военную поддержку, он еще раз попытался убедить Белый дом, что для устранения Фиделя Кастро надо пойти на риск.

Более всего Маккоун был озабочен тем, что если Белый дом ничего не предпримет, русские превратят Кубу в базу ядерных баллистических ракет. В качестве главного советника президента по вопросам разведки Маккоун знал лучше, чем кто-нибудь иной, что в августе 1962 года не было убедительных доказательств наличия на Кубе ракет. Он неделями охотился за подобной информацией. И все же логика подсказывала ему, что советские ракеты появятся на Кубе. Советский Союз отставал в гонке вооружений, и Маккоун знал, что ему стоило большого труда произвести необходимое количество межконтинентальных баллистических ракет, чтобы догнать США. Если в Москве опасались своего отставания от США по ядерной мощи, то Куба представлялась подходящим местом для размещения ракет средней дальности действия, которые временно могли бы выровнять разрыв в этой области.

Маккоун чувствовал себя вполне уверенно в роли ядерной Кассандры Джона Кеннеди. С тех пор как Россия положила конец американской монополии на ядерное оружие в 1949 году, он был одним из тех высокопоставленных представителей администрации, который выступал активным сторонником стратегического превосходства США. В 1950 году в качестве заместителя министра ВВС он распространил меморандум с призывом начать второй «проект Манхеттен» по созданию «сверхбомбы» — водородной{6}. К началу войны в Корее Маккоун принадлежал к группе чиновников среднего звена, которые опасались, что пристрастие Трумэна к сбалансированному бюджету является угрозой национальной безопасности США{7}. Всю жизнь он был активным сторонником республиканской партии, выиграв от смены правительства в 1953 году. Эйзенхауэр назначил его на пост председателя Комиссии по ядерной энергетике, и Маккоун стал в американском правительстве чем-то вроде ядерного «царя». Когда Советский Союз запустил в небо «Спутник» в 1957 году, Маккоун предупредил Эйзенхауэра, что стратегическое отставание США становится вполне реальным, и передал ему копию своего меморандума от 1950 года, адресованного в свое время Трумэну. Эйзенхауэру понравилось то, что он прочитал, и он попросил председателя Комиссии по ядерной энергетике обновить свои рекомендации по второму «проекту Манхеттен». В ответ Маккоун призвал сосредоточить руководство американской военной ядерной программой в Министерстве обороны{8}. Сторонник того, чтобы ядерного оружия было больше и оно было более совершенным, он с подозрением относился к контролю над вооружениями. Прежде чем уйти с поста председателя Комиссии по ядерной энергетике, он собрал все возражения, какие только мог, и представил их Эйзенхауэру, чтобы отговорить его от заключения с Москвой соглашения о запрещении испытаний ядерного оружия{9}.

10 августа 1962 года на заседании Особой группы (расширенной) Маккоун заговорил о том, что, возможно, русские в настоящий момент развертывают свои ядерные ракеты на Кубе. Генерал Максвелл Тейлор, председатель Объединенного комитета начальников штабов, вспоминал позднее, что Маккоун высказал то, что думали о намерениях Советского Союза и некоторые другие советники Кеннеди{10}. Не педалируя пока свою позицию, Маккоун лишь в общих чертах предостерег своих коллег «Продолжение советских поставок и технической помощи, — утверждал он, — поставят США в будущем перед более внушительными проблемами, чем те, которые мы имеем ныне или с которыми сталкивались прежде». Маккоун только хотел подчеркнуть, что этой «более внушительной проблемой», возможно, будут советские ракеты с ядерными боеголовками, находящиеся на расстоянии 150 км от Майями.

Генерал Лэнсдейл призвал участников этого заседания группы советников президента Кеннеди по тайным операциям обсудить второй этап операции «Мангуста». В свете разведданных о советских поставках Лэнсдейл также считал необходимым активизировать тайные операции против Гаваны. Однако, зная о предпочтениях хозяина Белого дома, он набросал план, который не предусматривал использования американской морской пехоты для устранения Кастро. Перед заседанием он распространил предложения, озаглавленные «Ускоренный вариант Б» с целью «оказания всестороннего дипломатического, экономического, психологического и других видов давления для свержения коммунистического режима Кастро без прямого вовлечения американской армии»{11}.

Маккоун, возможно, и не был вполне уверен в том, что русские действительно устанавливают ракеты на Кубе, но он был убежден, что Соединенные Штаты должны использовать военную силу против Кубы до того, как остров окажется неуязвимым. Исходя из опыта прошлого, когда Запад беспомощно наблюдал за подавлением восстания в Венгрии в 1956 году, Маккоун предостерегал, что «ускоренный план» может привести к восстанию на Кубе, которое обернется «кровавой баней венгерского типа», если США не вмешаются.

Другой точки зрения, отличной от мнения Маккоуна, придерживались министр обороны Роберт Макнамара и госсекретарь Дин Раек, которые выразили сомнения насчет дальновидности каких-либо решительных действий в данный момент. Макнамару беспокоило, что расширение разведывательной деятельности на Кубе неизбежно приведет к одному-двум арестам, которые «нанесут ущерб Соединенным Штатам в глазах мирового общественного мнения». Раек все еще надеялся, что с Кастро можно будет разделаться, если удастся отколоть его от коммунистов старого закала. Госсекретарь, которому могло быть известно о последней беседе братьев Кеннеди с Георгием Большаковым, учитывал также развитие событий вокруг Берлина и опасался, что Советский Союз воспользуется любыми провокационными действиями американцев в Карибском бассейне как предлогом для подписания мирного договора с Восточной Германией и перекроет Западу доступ к бывшей немецкой столице.

Несмотря на сомнения Раска и Макнамары и расходящееся с ними мнение Маккоуна, Особая группа приняла решение, что ЦРУ должно разработать план с упором в основном на экономический саботаж и политические действия{12}. Одна из тайных операций, которая была рассмотрена и отвергнута, предусматривала убийство Фиделя Кастро. Глава спецгруппы ЦРУ по Кубе «W» (спецгруппа Куба) Уильям Кинг Харви позднее, в 1975 году, в показаниях перед сенатским комитетом Чёрча засвидетельствовал, что Макнамара рекомендовал Особой группе «рассмотреть возможность устранения или убийства Фиделя»{13}. Маккоун и Харви опасались, что кто-нибудь поднимет этот запретный вопрос перед Особой группой. Маккоун был против убийства по соображениям нравственного характера. «Если я окажусь замешанным в чем-нибудь подобном, то меня в конце концов могут отлучить от церкви»{14}.

В течение двух последующих недель Маккоун собрал дополнительную информацию о советских военных поставках на Кубу. Он сообщил окружению Кеннеди, что с июля ЦРУ засекло 38 различных судов с советской военной техникой, направлявшихся на Кубу, большинство из которых уже разгружено на острове. ЦРУ получило 60 рапортов, большей частью из Опа-Лока, центра дешифровки ЦРУ, расположенного к югу от Майями.

В Опа-Лока проводился опрос кубинских беженцев о том, что они видели, затем вся информация систематизировалась. Картина, которая складывалась в результате этого, рисовала прибытие на остров 4000–6000 человек из стран Восточного блока. Большинство из них представлял технический персонал, который был предположительно военным, хотя Маккоун подчеркивал, что американцы не имели «доказательств наличия на острове организованных советских военных подразделений». Разгрузка судов шла в условиях максимальной секретности. В некоторых случаях грузовики опускались в трюм судна, загружались там и выезжали с грузом, плотно закрытым брезентом. Шпионы ЦРУ сообщали о длине груза, но это было все, что они могли обнаружить{15}.

По мере поступления информации Маккоун опять попытался убедить президента серьезно рассмотреть применение военной силы против Кастро. В меморандуме «Только для глаз президента», представленном Кеннеди, Маккоун писал 21 августа, что «есть свидетельства более агрессивных действий, чем предполагалось ранее». Он отказывался признать стратегию Особой группы: «Модифицированный план (б) существенно увеличит объем наших разведданных и будет препятствовать экономическому развитию режима Кастро, но окажется недостаточным, чтобы помешать укреплению режима в свете доказательств массированной технической помощи Советского Союза»{16}. Вместо этого он рекомендовал подготовку к восстанию, а затем «немедленное введение значительной военной силы для оккупации страны, разоружения режима, освобождения народа»{17}.

Крестовый поход с целью изменить политику Кеннеди в отношении Кубы совпал с довольно щекотливым обстоятельством в жизни 67-летнего директора ЦРУ. Маккоун потерял свою первую жену, которая умерла от рака через месяц после его вступления в должность. Маккоун был серьезно влюблен в Тейлин Макги-Пиготт, состоятельную вдову из Сиэтла. Маккоун и Пиготт собирались пожениться в конце августа и провести свой медовый месяц на Французской Ривьере. Если он хотел успеть переубедить администрацию в отношении событий на Кубе и одновременно не разочаровать новую жену, то ему нужно было действовать быстро и энергично.

Когда 21 августа высшие советники Кеннеди по внешней политике собрались в кабинете госсекретаря, чтобы вновь рассмотреть положение на Кубе, нажим Маккоуна был встречен без особого энтузиазма. Он выдвинул вопросы, ответ на которые был затруднительным. Что могут сделать Соединенные Штаты, если СССР станут использовать территорию своего латиноамериканского сателлита в качестве ракетной базы? Большинство тех, кто сидел за столом этого совещания, чувствовали, что Соединенные Штаты слишком уязвимы, чтобы решиться на какое-то действие. Макджордж Банди, выступавший от Белого дома, и госсекретарь Дин Раек предупреждали, что русские предпримут ответные действия против союзника Соединенных Штатов, если Вашингтон предпримет решительные меры против Кубы{18}. Морская блокада Кубы могла бы привести к берлинскому кризису, подобному тому, который разразился в 1948–1949 годах, когда Сталин перекрыл наземные пути сообщения в Западный Берлин. Что еще хуже, военные действия Соединенных Штатов против ракетных баз на Кубе могли привести к зеркальному ответу против баз НАТО в Турции и Италии.

Роберт Кеннеди был единственным, кто поддержал призыв Маккоуна снять ограничения на политику администрации. Подобно Маккоуну он хотел, чтобы президент санкционировал использование силы против Кубы, хотя и считал, что сила должна быть применена как ответ на нападение кубинцев. Размышляя о том, как вынудить Кастро сделать первый шаг против США, Кеннеди побуждал Особую группу обсудить «возможность того, чтобы спровоцировать акцию против Гуантанамо, которая позволила бы нам нанести ответный удар или вовлечь каким-нибудь образом третью страну»{19}. В соответствии с этим он выступал за снятие запрета на действия операции «Мангуста», направляемые с базы Гуантанамо. Но несмотря на энергичное вмешательство генерального прокурора, усилия Маккоуна не привели к изменению политики.

На следующий день, 22 августа, Маккоун встретился с президентом в присутствии председателя Объединенного комитета начальников штабов, чтобы попытаться Добиться решения, альтернативного тому, что было принято в кабинете Дина Раска. Кеннеди не нужно было слушать объяснения Маккоуна; он уже знал от Банди и собственного брата о позициях, заявленных на вчерашнем совещании. Он знал, что некоторые его советники высказались за активизацию программы тайных операций против Кастро и что другие, в особенности его брат и Маккоун, хотели бы пойти еще дальше. Кеннеди не был готов принять такое решение, он сказал Маккоуну, что хотел бы еще раз собрать Особую группу и услышать все аргументы лично{20}.

За тысячи миль от Вашингтона русские предприняли в Берлине шаг, который осложнил попытки Маккоуна заставить американское правительство сосредоточиться на Кубе. 22 августа они ликвидировали пост советского коменданта Берлина. Американская миссия в Берлине увидела в этом «крупный шаг в том направлении, в котором они двигались уже некоторое время»{21}. Большинство советников Кеннеди разделяло озабоченность тем, что Хрущев выбрал именно этот момент поступить так, как он угрожал уже четыре года, а именно — подписать мирный договор с Восточной Германией, отказаться от всех советских прав на Восточный Берлин и призвать НАТО сделать то же самое в Западном Берлине. В редакционной статье журнала «Экономист» в конце августа подчеркивалось, что для США нет более важной шахматной фигуры, чем Берлин{22}. 23 августа Банди написал Теду Соренсену, специальному советнику Кеннеди, что Берлин снова стал главной проблемой. «Берлинский кризис многое вновь оживил в последние недели, и, по-видимому, положение здесь ухудшается»{23}. В тот же самый день созвали совещание специальной группы по Берлину, дабы представить президенту различные варианты возможного развития ситуации и держать его в курсе последних событий.

23 августа было также последней возможностью для Маккоуна изменить мнение президента по Кубе, ибо затем он уезжал в свадебное путешествие. Кеннеди собрал своих ближайших советников по международным делам для обсуждения того, что вызывало такую тревогу у Маккоуна. Менее уверенный, чем прежде, в правоте Маккоуна, президент хотел знать, в состоянии ли американская разведка обнаружить советские баллистические ракеты, если бы они оказались на Кубе. Его интересовало, могут ли фотоаналитики ЦРУ отличить ракеты класса «земля-воздух», Подобные советским СА-2, от ракет «земля-земля» с ядерными боеголовками. Маккоун, который хотел, чтобы президент сосредоточил свое внимание на Кубе, дал наиболее пессимистический ответ. Он сказал, что Соединенные Штаты, возможно, не смогут различить ракеты СА-2 и баллистические ракеты радиусом 350 км. Подкрепляя эту мрачную картину, Макнамара добавил, что «портативные наземные ракеты не могут быть обнаружены ни при каких обстоятельствах»{24}.

В ходе этой дискуссии Кеннеди перешел рубикон, хотя он все еще сомневался, что Москва разместит ядерное оружие на Кубе. Он говорил так, как будто решился на применение силы против этих ракет в случае, если бы Хрущев попробовал их установить. После объяснений Маккоуна и Макнамары о границах информированности США по поводу происходящего на Кубе, Кеннеди попросил изложить оценку членов группы относительно мер, которые следовало бы предпринять против советских пунктов базирования ядерного оружия на острове. Будет ли достаточно нанести по ним удар с воздуха? Необходимо ли будет вторжение или, напротив, их можно будет уничтожить путем тайных скрытых действий? 23 августа Кеннеди дал ясно понять, что он ни в коем случае не примириться с советскими ядерными ракетами на Кубе.

Хотя Маккоун был удовлетворен тем, что Кеннеди серьезно отнесся к возможности появления советской ракетной базы на Кубе, он был обескуражен недостаточной решимостью президента{25}. Вместо того, чтобы ухватиться за эту последнюю возможность и вырвать Кубу из рук Кастро, прежде чем Советы разместят там свои ракеты, Кеннеди пытался найти способ помешать русским установить свои ракеты на Кубе. Он предложил припугнуть Хрущева с помощью президентского послания. В 1950 году Дин Ачесон, госсекретарь в администрации Трумэна, спровоцировал Сталина на вторжение Северной Кореи на Юг, заявив, что оборона Кореи не является жизненно важной для интересов Соединенных Штатов. Десять лет спустя Кеннеди надеялся, что его недвусмысленное заявление о том, что Карибский бассейн является жизненно важным для интересов США удержит преемника Сталина от безнаказанных действий на Кубе.

После заседания Маккоун отвел Роберта Кеннеди в сторону и вновь повторил ему лейтмотив своих действий Он считал младшего Кеннеди горячей головой, но ценил его за поддержку своей идеи необходимости пойти на риск на Кубе. Маккоун надеялся, что в его отсутствие Роберт Кеннеди продолжит оказывать давление на Белый дом в пользу решительных действий против Кастро. В ходе только что завершившегося совещания Маккоун пытался убедить президента, что Соединенные Штаты могут действовать против Кастро, не опасаясь понести непоправимые потери в других частях мира Маккоун даже предложил, чтобы США вывезли свои ракеты «Юпитер» из Турции, чтобы они не были соблазнительной целью для мести русских. «Забудьте на время Берлин и Турцию, — говорил он, — Хрущев бросит свой вызов в Карибском бассейне» «По моему мнению, — убеждал генерального прокурора озабоченный рыцарь холодной войны, — Куба — ключ ко всей Латинской Америке, если Куба выиграет, то следует ожидать, что падет вся Латинская Америка»{26}.

На следующий день Маккоун отправился в Париж; пересмотр политики, которого он так настойчиво добивался, так и не состоялся. Кроме генерального прокурора, остальные ближайшие советники Джона Кеннеди придерживались мнения, что СССР не решится разместить ракеты на Кубе. На этот раз президент согласился с ними.

Заявление Кеннеди

Как и опасался Хрущев, разведывательные данные, собранные самолетом У-2, сыграли решающую роль в формировании ответа Кеннеди на деятельность Советского Союза на Кубе. 29 августа самолет У-2, вылетевший с базы в Техасе, обнаружил восемь почти завершенных оборудованием мест расположения пусковых установок для ракет СА-2, которые через неделю или через две могли быть приведены в рабочее состояние. Со времени последнего разведывательного полета У-2, совершенного 5 августа, прогресс в обороне Кубы был очевидным. Во время предшествующих полетов не было обнаружено ни одного из этих самых современных советских средств ПВО, однако теперь вся западная треть острова была полностью прикрыта от нападения с воздуха, а отдельные данные позволяли предположить, что русские обустраивают еще 16 пусковых установок СА-2 в других районах Кубы. Скоро любому У-2, совершающему облет кубинской территории, могла грозить опасность быть сбитым

«Положите эту информацию в ящик и заприте его на замок», — сказал президент Кеннеди помощнику Маккоуна в ЦРУ, когда он через два дня ознакомился с расшифровкой данных, полученных в результате полета У-2. 29 августа Кеннеди хотел, чтобы полученные сведения находились под строгим контролем. «Сколько людей знают об этом?» — спросил он заместителя директора ЦРУ Маршалла Картера. Опасаясь утечки, президент не хотел делиться информацией даже с аналитиками разведки. Маккоун, находившийся в свадебном путешествии, и Макнамара еще ранее предупреждали, что на фотографиях, сделанных с У-2, трудно будет отличить баллистические ракеты от ракет ПВО Кеннеди был доволен, что, по оценкам ЦРУ, во время полета 29 августа обнаружили только ракеты СА-2. Однако не существовало никакой гарантии изменения такой интерпретации обнаружения на фотографиях чего-нибудь нового Президент хотел бы застраховаться от публикаций, подобных той, что появилась в газете «Нью-Йорк таймс». Там говорилось, что v американской разведки есть убедительные подтверждения нахождения советских ракет на Кубе{27}.

К концу августа все больше росла озабоченность Кеннеди относительно политических последствий положения, сложившегося на Кубе и вокруг нее. Республиканцы в конгрессе собрали информацию о масштабе советских грузов с вооружением на Кубу и использовали ее для критики политики американского правительства в отношении Кастро. 31 августа Кеннет Китинг, либерально настроенный сенатор-республиканец из Нью-Йорка, обвинил администрацию США в преднамеренном пренебрежении к событиям на Кубе. Цитируя, по его словам, надежные источники, он предупреждал, что Москва послала двенадцать сотен военнослужащих на остров и что имеются «угрожающие сообщения» о «ракетных базах», строящихся там{28}. Китинг являлся не первым республиканцем, кто требовал объяснения слухов о советских ракетах на Кубе. Его нападки на администрацию Кеннеди за политику в отношении Кубы и СССР приобрели регулярный характер. Они использовались республиканцами в качестве козыря в предвыборной борьбе против демократов, сильно возбудив общественное мнение{29}.

Администрация Кеннеди была уязвима для этой критики из-за отсутствия достоверных данных, чтобы верно оценить характер развития советско-кубинских отношений. Хотя брат президента еще в мае 1961 года предупреждал, что Москва рано или поздно разместит ракеты на острове, сам президент не допускал такой возможности. Мнение Джона Кеннеди отражало взгляды экспертов по международным отношениям, окружавших его. Разведывательная служба и самые авторитетные представители академического сообщества США не раз уверяли Белый дом, что Москва никогда не решится послать на Кубу ракеты и не разместит на острове значительных военных сил{30}. Кеннеди полагался на заключение этих людей.

За неделю до полета У-2, 29 августа, президент размышлял насчет заявления о том, что США примут и чего не допустят на Кубе Еще раз он спросил Макджорджа Банди и Уолта Ростоу подумать. Неудачный обстрел с кубинского траулера американского разведывательного самолета 30 августа добавил озабоченности в Белом доме Обращаясь за советом к дипломатам, Кеннеди одновременно дал приказ заместителю Макнамары Розуэллу Гилпатрику пересмотреть правила, определяющие порядок облета американскими самолетами советских судов и территории Кубы. В отличие от Роберта, который мечтал о самоубийственном нападении на американский самолет или на базу Гуантанамо, президент не считал, что подобные инциденты окажутся полезными для сохранения контроля над быстро развивавшимися событиями в Карибском бассейне{31}.

Не расставаясь с мыслью, что ему удастся предотвратить развертывание советской ракетной базы на Кубе, Кеннеди бросился в атаку, чтобы доказать своим критикам в правительстве и в других кругах верность его политики «наблюдать и быть твердым». Он решил срочно выступить с публичным заявлением о том, насколько далеко зашла помощь Советского Союза Кубе, и о том, какие формы этой помощи Соединенные Штаты считают неприемлемыми. Это заявление должно было решительно развеять обвинения, что он не контролирует ситуацию, и одновременно явиться предупреждением Хрущеву, чтобы он верно оценил решимость США.

После ленча 4 сентября Кеннеди пригласил восьмерых ведущих депутатов конгресса от демократической партии и семерых членов руководства республиканской партии на специальную встречу по Кубе. Поддерживаемый с флангов госсекретарем Раском и министром обороны Макнамарой, он детально изложил, что удалось и чего не удалось обнаружить ЦРУ и Пентагону на острове Факты свидетельствуют, подчеркнул Кеннеди, что Хрущев строит на Кубе оборонительные объекты и ничего более. Как бы неприятно это ни было для США, такие действия не нарушают доктрину Монро. Если они и означают что-либо, то только слабость эксперимента Кастро по строительству государственного социализма{32}.

После того как ему, по-видимому, удалось удовлетворить интерес конгрессменов, Кеннеди поручил своему пресс-секретарю Пьеру Сэллинджеру зачитать заявление президента на пресс-конференции, организованной в тот же вечер. «В последние четыре дня из разных источников в правительство США поступала информация, которая без сомнения свидетельствует, что русские предоставили кубинскому правительству целый ряд противовоздушных оборонительных ракет с радиусом действия 25 миль, подобных первым моделям наших ракет „Найк“ Белый дом заверял американский народ, что администрация держит этот вопрос под контролем и будет „продолжать знакомить общественность с новой информацией немедленно по мере ее поступления и после тщательной проверки“»{33}.

Сообщая о том, что Соединенным Штатам известно о поставках советских торпедных катеров и радаров, а также о прибытии на Кубу 3500 советских специалистов, Кеннеди в своем заявлении точно указал, какие виды советской помощи будут неприемлемы для США Были перечислены 5 изменений в статус-кво на Кубе, которые будут расценены американским правительством как угроза жизненно важным интересам США «Самые серьезные проблемы возникнут, — предупреждал Кеннеди, — если будут обнаружены доказательства присутствия на Кубе советских боевых формирований, советских военных баз на острове, нарушения американо-кубинского договора 1934 года, гарантирующего американский контроль над Гуантанамо; наличие наступательных ракет класса „земля-земля“, а также другого существенного наступательного потенциала». Кеннеди не предполагал, что очень скоро три из этих условия будут нарушены{34}.

Решение, принятое в Пицунде

Заявление Кеннеди было как раз тем, чего более всего опасался Хрущев. Хрущев его, возможно, получил в середине дня 5 сентября, когда он еще находился на отдыхе на Черном море. Жесткий тон заявления, казалось, разрешал вопрос о том, какая из двух тенденций в американской внешней политике возобладала. В Кремле больше не могли рассчитывать на то, что молодой руководитель США «проглотит» ракетную базу на Кубе, как сделал это Хрущев с «Юпитерами» в Турции. Предположение, которого придерживался Хрущев в июле и в августе и которое придавало ему уверенность, оказалось неверным

Хрущева охватила тревога, что американские военные готовятся предпринять действия против Кубы в ближайшие дни или недели, а на 5 сентября Советский Союз еще не располагал возможностями отразить нападение США. Согласно графику развертывания, одобренному в июле, ракеты среднего радиуса действия приведут в боевую готовность не ранее середины октября, а ракеты промежуточного радиуса — еще позже, по меньшей мере в конце ноября. Поскольку Хрущев не допускал мысли о том, чтобы оставить Кубу на произвол судьбы, он сделал выбор в пользу решительных временных мер. Ему было нужно оружие небольшого размера, которое можно доставить на Кубу за несколько дней, но достаточно мощное, чтобы остановить высадку десанта с американских амфибий В 1962 году Двум этим требованиям отвечало только тактическое верное оружие. Понимая это, Хрущев спросил Малиновского, нельзя ли немедленно доставить на Кубу по воздуху тактическое ядерное оружие.

Запрос привел Министерство обороны в замешательство Нужно было определить, есть ли у Советского Союза самолеты, способные перевозить тактическое ядерное оружие. Первый советский контингент, направлений на Кубу, летел через Конакри, столицу Гвинеи. По этому же маршруту следовало переправить ядерные боеголовки, если это позволят технические характеристики самолетов. Затем вставал вопрос, сколько потребуется боеголовок, чтобы удержать США от вторжения Даже если где-то и была мысль о том, как ответить США на ядерную атаку, то в документах, подготовленных для Хрущева Генеральным штабом, никаких следов по этому поводу найти не удалось

Хрущеву требовалась также дополнительная информация о Джоне Кеннеди. По стечению обстоятельств один из членов американского правительства путешествовал в это время по Советскому Союзу. Министр внутренних дел Стюарт Юдал заканчивал свою 10-дневную поездку доброй воли по советским гидроэлектростанциям. Юдал и его жена Ли часто обедали в Вашингтоне с послом Анатолием Добрыниным, и на одном из этих дипломатических приемов Юдал проявил интерес к посещению гигантской плотины у города Куйбышева{35}. Так он стал первым членом кабинета министров Кеннеди, который посетил Советский Союз.

До отъезда из России Юдалу оставалось несколько дней, и он не рассчитывал на возможность встречи с советским премьером 5 сентября он вернулся в Москву после путешествия по Волге, полагая, что сможет немного отдохнуть перед отчетом в США, запланированным на понедельник. Но у Хрущева были другие планы Юдалу сказали, что советский лидер хочет встретиться с ним Не успел он сойти с трапа самолета, доставившего его из Волгограда, как пришлось лететь в Сочи, откуда его доставили в резиденцию Хрущева в Пицунде.

Юдал не имел представления, зачем его хочет видеть Хрущев Он был известен как один из четырех членов клуба ЗКДВ (За Кеннеди До Висконсина), входивших в правительство{36}. Но он не принадлежал к той группе которая определяла внешнюю политику Соединенных Штатов Джон Кеннеди четко отделял своих советников по внутренним делам и советников по внешней политике, исключение здесь составляли лишь Роберт Кеннеди и министр финансов Дуглас Диллон{37}.

Неожиданное приглашение к Хрущеву Юдала создало такую внешнеполитическую возможность, которую Вашингтон не хотел упустить. Неизвестно, успел ли Белый дом подготовить его к встрече, хотя Юдал имел беседу с американским послом в Москве. Ежедневно читая газеты, Юдал знал, что в тот момент русские вели в печати две кампании против США. В последние недели на первые страницы вернулся Берлин, поскольку Москва была недовольна ростом числа инцидентов на демаркационной линии. А в самую последнюю неделю Кремль стал протестовать против нарушения воздушного пространства Советского Союза в районе острова Сахалин на Дальнем Востоке заблудившимся самолетом У-2. Юдал полагал, что один из этих вопросов мог быть причиной столь неожиданного приглашения.

Хрущев встретил Юдала перед входом в свою резиденцию, но ничем не развеял недоумения американца. Манеры Хрущева были «грубоваты», но обстановка «приятной» У главного дома, построенного из камня всего несколько лет назад, имелись большие окна и три балкона, выходившие на море, с которых открывался прекрасный вид Хрущев задумал строительство этой резиденции в конце 50-х годов после посещения дачи своего бывшего соперника Георгия Маленкова, расположенной всего в нескольких километрах по прибрежной дороге{38}. Центром активности на даче был бассейн со съемной стеклянной крышей, о котором Юдал писал, что он был «шикарным и сооружен по самым высоким стандартам». Бассейн располагался перед домом вдоль морского побережья{39}.

Хотя Генеральный секретарь не умел плавать, он любил купаться и с удовольствием качался на воде, пользуясь надувной резиновой камерой. Когда Хрущев вел Юдала мимо бассейна, чтобы расположиться за столом и начать беседу, американский гость пустился в рассуждения, которые он подготовил во время длительного перелета на юг. В посольстве Юдалу посоветовали «обозначить, кто он такой и каковы его убеждения», поэтому этот неловкий дипломат решил взять на себя инициативу и заговорить.

Хрущев терпеливо слушал натужные попытки Юдала найти общую почву в сходстве подходов Соединенных Штатов и Советского Союза в использовании рек. Затем он перешел к проблеме развития гидроэнергетики, Хрущев принял участие в ее обсуждении и подвел разговор к причине их встречи. Анализ, проведенный КГБ, и его собственный опыт общения с Кеннеди в Вене убедили Хрущева, что Кеннеди отнюдь не был поджигателем войны. Но последнее его заявление по Кубе было весьма агрессивным, и Хрущев хотел бы знать, контролирует ли президент ситуацию.

«Президент Кеннеди демонстрирует способности к руководству», — сказал Юдал в защиту президента. Это было не то, чего хотел услышать Хрущев. Иначе говоря, Хрущев, который слабо представлял себе, как функционирует американская политическая система, — в его представлении она была путаной, шумной и плохо управляемой, — хотел знать, заставляют ли Кеннеди превращаться в ястреба соображения внутренней политики{40}. Его особенно интересовало, какую роль будет играть демократическая партия в действиях Кеннеди в Берлине и на Кубе. Хрущев знал, что республиканцы захотят создать ему проблемы, но сейчас его занимало, не стремятся ли демократы тоже заработать голоса на холодной войне. «Вы всегда можете быть уверены, что демократическая партия будет более либеральной (или, используя вашу терминологию, более „социалистической“) и будет больше задумываться о трудящихся», — сказал Юдал, не имея представления, что стоит за вопросом советского лидера.

«Как президент, он обладает пониманием, но ему не хватает мужества», — сказал Хрущев, обрушившись с презрительными нападками на американскую политику по Берлину. Советский Союз собирается подписать мирный договор с Восточной Германией, невзирая ни на что. Вопрос в том, хватит ли у Кеннеди «мужества» принять советскую позицию, не доводя дело до войны. «Если мы и президент сможем договориться, тогда откроются большие возможности для сотрудничества в области науки, техники и в космосе. Но если Белый дом добровольно не пойдет на разрешение проблемы, — пригрозил Хрущев, — мы поставим его в такое положение, когда будет необходимо принять решение. Мы поставим его перед выбором воевать или подписывать мирный договор»{41}.

«Вам нужен Берлин? — спросил Хрущев, разыгрывая школьного забияку. — Ни черта он вам не нужен!» Он вернулся к своей излюбленной теме. Советский Союз слишком силен, чтобы им пренебрегали. И там, где его интересы больше, чем интересы США, Москва может решать проблему, как считает нужной, исходя из самого факта своего могущества. «Что Берлин значит для США?» — спрашивал Хрущев обескураженного и не подготовленного к этому вопросу Юдала{42}.

Хрущев негодовал из-за того, что обладающие военным превосходством США имели роскошь угрожать войной, когда это диктовалось их дипломатическими соображениями. Перед Юдалом Хрущев раздувал советскую мощь. «Давно миновали те времена, когда вы могли отшлепать нас как мальчишку. Теперь мы можем сами наподдать вам». «Поэтому давайте не будем говорить о силе; мы одинаково сильны», добавил он. Юдал ничего и не говорил о силе.

Хрущев потряс американца, а теперь стал играть с ним: «Из уважения к вашему президенту мы ничего не предпримем до ноября». Потом Хрущев поднял вопрос о Кубе. Это «та область, где могут возникнуть неожиданные последствия». Он выразил негодование двойным стандартом в международных делах, из-за которого подвергаются критике его попытки защитить Кубу в то время, когда подобные же действия США в Японии принимались как должное. Проводя аналогию с Японией, он Даже довольно прозрачно намекнул на возможные действия на Кубе. «Совсем недавно я читал, что вы разместили ядерные боеголовки на японской территории, а это, очевидно, не то, чего хотели бы японцы». Немного погодя Хрущев добавил: «Вы окружили нас военными базами, и Советский Союз не может быть уверен, когда ястребы в Соединенных Штатах используют их для нападения».

Встреча с Юдалом прояснила опасения и значительную часть аргументов, которые заставили советского лидера отдать приказ о поставке ракет на Кубу. Между строк Хрущев дал понять американскому министру, что Советский Союз устал от дисбаланса между угрозой которую испытывают США, и той, с которой Москва живет каждый день. После ленча он и Юдал отправились окунуться в Черном море. Затем был обед, на котором присутствовал недавно приехавший Анастас Микоян, эксперт Кремля по Кубе.

Когда приехал Микоян, Юдал, сам не подозревая того стал свидетелем одного из самых важных моментов в разворачивающейся драме вокруг ракет на Кубе. Возможно, именно Микоян был тем высокопоставленным кремлевским деятелем, кто лично доставил ответ военных на вопрос Хрущева об ускоренной поставке ядерных боеголовок на Кубу. Министерство обороны подготовило лишь оригинал доклада для Хрущева. Документ был написан в единственном экземпляре от руки из опасения, что при переписке секретарем на машинке может произойти утечка. Рукописный оригинал был доставлен самолетом из Москвы в Грузию на одобрение Хрущева. Юдал отметил, что Микоян появился ближе к вечеру, но не сделал записи беседы с ним для президента Кеннеди.

Проводив своего американского гостя, Хрущев был готов вернуться к проблеме экстренной программы по обороне Кубы. В своем докладе Министерство обороны объясняло, что ракеты малого радиуса действия «Луна» с ядерными боеголовками и новейшие, оснащенные ядерным боезарядом крылатые ракеты Р-11, могут быть переправлены самолетом{43}. Хотя такая операция возможна, Министерство не советовало отправлять тактическое оружие на Кубу самолетом. Генералы или не разделяли озабоченности Хрущева, или риск переброски ядерного оружия по воздуху был слишком велик. В свете этих соображений Министерство обороны рекомендовало Хрущеву, чтобы одна эскадрилья легких бомбардировщиков ИЛ-28 с шестью ядерными бомбами, мощностью от 8 до 12 килотонн, была направлена морем в упакованном виде. Рекомендовалось также послать бригаду ракет Р-11m и от двух до трех дивизионов ракет «Луна»{44}. Что касается времени поставки этих подкреплений, Министерство предлагало послать ракеты и бомбардировщики в первой половине октября. Боеголовки должны были перевозиться в разобранном виде на борту парохода «Индигирка», намеченного к отправке 15 сентября. Еще ранее на нем планировалось доставить 45 боеголовок для баллистических ракет среднего радиуса действия.

7 сентября, до того, как Хрущев принял решение по этим рекомендациям, Хрущев встретился с еще одним гостем из Америки. Юдал помог организовать визит в СССР почтенного американского поэта Роберта Фроста. Присутствие Фроста на частном обеде, данном Юдалом и его женой в честь их друзей Добрыниных, возбудило дискуссию о будущих культурных обменах между поэтами двух стран. С благословения американского и советского правительств было решено, что открыть эту новую программу должен 88-летний Фрост. В отличие от Юдала, Фрост отправился в Россию, рассчитывая сказать Хрущеву «некоторые вещи прямо в лицо»{45}. Фрост поделился с Юдалом, что у него есть особая причина встретиться с Хрущевым: он обдумывал, что может стать основой для мирного соперничества, — Фрост не любил термина «сосуществование», — и хотел узнать, какова будет реакция советского лидера.

Фрост имел огромный успех в России, встречался с советскими коллегами-поэтами, залы были полны восторженными поклонниками его поэзии, несмотря на то, что воспринимали ее через переводчика. Оставалось всего несколько дней до отъезда, и казалось, что ему будет отказано во встрече с Хрущевым. Но неожиданное заявление Кеннеди изменило ход событий, и Фрост, как и Юдал, был немедленно приглашен в Пицунду и посажен на самолет, летевший на юг.

Неизвестно, в котором часу 7 сентября Хрущев сел, чтобы поставить свои резолюции на докладе Министерства обороны; но именно в этот же день он нашел время нанести визит престарелому американскому поэту, который чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы посетить знаменитый бассейн Хрущева В комнате Фроста имелся балкон, с которого были видны растущие бананы, эвкалипты и Черное море. Окно было распахнуто, и солнечные лучи заливали комнату, когда появился Хрущев, аккуратно одетый в костюм оливкового цвета с бежевой рубашкой Фрост сел, надел ботинки и спустил ноги с кровати.

Фрост надеялся вмешаться в конфликт сверхдержав в качестве умудренного жизнью дедушки. Он верил, что мир наступит, когда две великие державы будут уважать друг друга и пойдут на компромисс. Он призывал Хрущева отказаться от «оскорбительных выпадов», нечестности и пропаганды, которые подрывают любой диалог. Желая сделать приятное своему больному гостю, Хрущев улыбнулся и согласился «У вас душа поэта», — сказал он, мягко напоминая тем самым, что его собственные заботы были реальными, а не идеальными. Обессиленный, но радостно возбужденный Фрост упал на кровать, когда за Хрущевым закрылась дверь «Он — великий человек, он знает, что такое сила и не боится прибегать к ней». Слова Фроста оказались пророческими{46}.

Когда Хрущев вернулся к себе, ему было что обдумать помимо слов американского мудреца. Что мог сделать Хрущев, чтобы преодолеть уязвимость своих позиций на Кубе? Ни одна из альтернативных возможностей, открывавшихся перед ним, не была особенно привлекательной. Он мог остановить проект с ракетами и испытать унижение в своей стране и за рубежом. Разве он не отстаивал эту программу в течение двух месяцев, борясь с жестким противодействием? Разве ему не пришлось убедить кубинцев, что размещение ракет отвечает их интересам? Как же отступить после всего этого? Было еще слишком рано объявлять о ракетах, как о свершившемся факте, поскольку пусковые установки еще не были готовы и ни одна из ракет еще не прибыла на остров Другой вариант — ускорить выполнение программы, чтобы скорее можно было заявить о ней открыто.

До 7 сентября 1962 года в Кремле планировали развернуть на Кубе лишь один вид тактических ядерных ракет — береговые батареи крылатых ракет ФКР. В принципе тактические ракеты разработаны для применения в ходе войны, а не для отражения агрессии. Первоначально Хрущев хотел защитить Кубу, превратив остров в стратегический форпост. Но сейчас казалось, что, возможно, Советскому Союзу придется оборонять Кубу. Тот список, что Хрущев получил от военных у себя на даче, включал тактическое ядерное оружие, которое можно быстро переправить и которое одновременно обладает достаточной мощью, чтобы осложнить любую попытку американской морской пехоты или десантников высадиться на побережье. Массивные поставки ракет ФКР, единственное мощное средство, которое СССР мог перебросить в Карибский бассейн, пока большие ракеты, призванные остановить Кеннеди, все еще будут в пути. Мы не знаем, испытывал ли советский премьер какие-то колебания, когда он обдумывал возможные последствия того, что он делает. Ни одно из государств никогда ранее не применяло ядерного оружия в условиях боя. Хиросима и Нагасаки — были частью кампании стратегических бомбардировок в момент окончания войны. Если бы Кеннеди принял решение напасть на Кубу, а Хрущев дал бы зеленый свет своим командирам на применение тактических ядерных снарядов, то Советский Союз применил бы оружие в начале войны.