Глава 3. «Ля Кубр»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3. «Ля Кубр»

Тактика «салями»

1960 год ознаменовался серией событий, предвещавших большой шаг вперед в отношениях Кубы и Советского Союза. Эмилио Арагонес, помощник Че Гевары по военным вопросам, посетил советское посольство в Мехико, наиболее крупное из всех посольств СССР в странах Латинской Америки, чтобы рассказать о шагах, которые намереваются предпринять кубинские коммунисты в окружении Кастро для контроля над ситуацией в стране{1}. Арагонес опасался антикоммунистического путча под руководством некоммунистического крыла Движения 26 июля во главе с и.о. министра иностранных дел Марсело Фернандесом и комманданте Фаустино Пересом. Фернандес и Перес представляли умеренное течение. Именно Перес пригласил Герберта Мэтьюса из газеты «Нью-Йорк таймс» в горы Сьерра Маэстра в 1957 году, когда многие считали, что Кастро погиб. Молодой Арагонес пояснил, что левые в Движении 26 июля рассматривали таких людей как Арагонес и Перес помехой на пути радикализации кубинского общества и желали избавиться от них.

Убеждая, что Фидель Кастро примет социалистическую революцию, Арагонес сообщил Москве, что в скором времени будет создана новая партия «Революционный союз», которая объединит все левые силы революционного движения под руководством Кастро. До этого кубинский лидер намерен провести радикальную аграрную реформу, направленную на раскулачивание, национализацию банков и объединение промышленных предприятий в «центры обрабатывающего производства». INRA и эти центры станут основой командной экономики и новой политической системы Кубы. В будущем кубинском парламенте будут заседать только представители государственных сельхозкооперативов и государственных предприятий{2}.

В течение месяца некоторые амбициозные планы коммунистов воплощались в жизнь с удивительной быстротой. Джесус Сото, ученик Рауля Кастро, стал во главе профсоюзов Кубы{3}. Большие кадровые перемены произошли в самом Движении 26 июля. Фидель Кастро сместил Марсело Фернандеса с поста руководителя Движения и уволил из МИД. Советское посольство в Мексике отметило устранение Фернандеса как «победу друзей», т. е. кубинских коммунистов{4}.

Кремль сделал вывод об улучшении отношений Фиделя Кастро с НСП и ужесточении его антиимпериалистической политики{5}. Через Карлоса Рафаэля Родригеса он передал Москве, что при правильных действиях можно добиться изменений внешней политики Кубы. По мнению Кастро, наиболее трудная проблема заключалась в неприятии кубинским обществом союза с СССР. В качестве пробного камня Фидель Кастро предложил наладить официальные отношения с чехами. Если все пройдет гладко, наступит очередь Москвы.

Кремль понимал, что обнадеживающие перемены отчасти объясняются двумя инициативами Кастро, предпринятыми после первоначальной отмены визита Микояна. В середине декабря Москва приказала офицеру КГБ, работавшему заместителем директора советской выставки в Мехико, немедленно прибыть в Гавану к Алексееву с сенсационной информацией для кубинского лидера{6}. Узнав от польских и чешских источников о заговоре против правительства Фиделя, Кремль просил конфиденциально уведомить об этом Кастро{7}. Эта информация оказалось ложной, однако советское предупреждение Кастро призвано было показать обеспокоенность Хрущева ситуацией на Кубе. Месяц спустя Кремль принял решение одобрить секретную операцию, разработанную в Праге, по поставке чешского стрелкового оружия на Кубу{8}

К концу января Кастро объявил, что готов пригласить Анастаса Микояна посетить Кубу и открыть в Гаване торгово-культурную выставку СССР. Казалось, шаги Кремля и действия просоветского лобби в Гаване не остались без внимания.

Микоян в Гаване

4 февраля 1960 года Фидель Кастро лично приветствовал Микояна у трапа самолета. Вместе с Фиделем были члены «символического» правительства, его министры и истинные правители — «барбудос», которые, по словам сопровождавшего Микояна офицера КГБ Н. С. Леонова, составляли элиту, пользующуюся уважением на Кубе благодаря участию в боях в Сьерра Маэстра.

Накануне визита Микояна Кастро был в приподнятом настроении Он напомнил Алексееву, что не понимал страха кубинских коммунистов перед вторжением США на Кубу. Он сомневался, что Эйзенхауэр решится на это «Все попытки США вторгнуться на Кубу обречены на неудачу»{9}. Более того, он исключил возможность угрозы режиму со стороны внутренних оппонентов. Единственно, что грозит Кубе, это экономическое удушение Куба слаба экономически и в этом плане полностью зависит от США Экономические санкции, по словам Кастро, нанесут удар по кубинскому народу.

Хотя Кастро признал, что у революционной Кубы есть уязвимое место, он хотел дать понять Кремлю, что никогда не уступит американскому империализму. КГБ сообщал советскому руководству, что, по мнению Кастро, за 1–2 года США смогут полностью разрушить кубинскую экономику. «Но никогда даже при смертельной опасности, — телеграфировал Алексеев в Москву, — Кастро не пойдет на сделку с американским империализмом»{10} Кастро надеялся, что в крайнем случае Советский Союз придет на выручку.

Таким образом, Кастро намеревался использовать визит Микояна для обсуждения экономических вопросов 3 февраля на неофициальном обеде Кастро рассказал Алексееву, что Куба хотела бы экспортировать сахар и импортировать нефть из СССР Несколькими днями позже Че Гевара продолжил дискуссию на эту тему. Пригласив Алексеева домой, Гевара сообщил, что кубинское правительство решило обратиться к Микояну с просьбой о содействии в получении крупного кредита. В ноябре Алексеев и Кастро говорили о 100-миллионном кредите, теперь эта сумма возросла до 500 миллионов долларов Как всегда при обсуждении советской помощи, Гевара подчеркивал, что Кремль может открыто объявить о кредите. По его мнению, действия Советского Союза образумят США. «Для Кубы очень важно, — сказал Гевара Алексееву, — быть независимой от США и продемонстрировать это»{11}

Микоян и Кастро обсуждали пакет торговых кредитов в охотничьем домике Фиделя в Лагуна-дель-Тесоро 13 февраля незадолго до отбытия Микояна в Москву. Беседы проходили гладко, так как осенью Москва уже приняла решение о предоставлении торговой и финансовой помощи Кубе, а также рассматривала вопрос о восстановлении дипломатических отношений. Фидель очаровал Микояна. Впервые старый большевик встретил удачливого революционера вне России и Китая. В узком кругу советской делегации Микоян высказался предельно откровенно «Да, он настоящий революционер, совсем как мы. У меня было чувство, что вернулась моя молодость»{12}

При всей революционной риторике советское руководство оказалось не столь щедрым, как надеялся Кастро Микоян согласился только на 100-миллионный кредит, предоставление которого намечалось на декабрь 1959 года, а не на 500 миллионов, как просили кубинцы. Однако Москва дала согласие на закупку 5 млн тонн сахара в течение трех лет. Сахарная сделка удовлетворила кубинцев, хотя цена была ниже мировой и только 20 % оплачивалось конвертируемой валютой{13}.

Для США визит Микояна на Кубу означал «шаг к разрыву еще оставшихся связей между Кубой и сообществом стран американского континента»{14}. Для многих в администрации Эйзенхауэра он символизировал провал политики толерантности государственного секретаря Гертера по отношению к Кастро в надежде убедить его в поддержке США либеральных реформ, а если эта линия окажется неудачной, то найти предлог для свержения режима Кастро с помощью оппозиционных сил внутри Кубы и за рубежом.

Адмирал Арли Берк, командующий ВМС, был наиболее жестким критиком «политики сдерживания», проводимой госдепартаментом. «Громогласный» Берк, который проявлял особый интерес к Кубе из-за наличия на ее территории военно-морской базы Гуантанамо и близости стратегически важного Панамского канала, высказывался от имени тех в администрации, кто рассматривал Фиделя Кастро как рекламу международного коммунизма. Их логика основывалась на силлогизме:

Фидель для Че Гевары, печально известного аргентинского врача и солдата международного коммунизма, который защищал режим Арбенса в Гватемале в 1954 году, то же, что умеренный Наджиб для тирана Гамаль Абдель Насера{15}. На карикатурах Че Гевару изображали в виде кукловода; для Берка и его сторонников этот шарж стал символом роли Че в политике Кубы. Берк также не мог забыть и простить похищений братьями Кастро американских моряков. Их почти месяц держали в заложниках. На заседаниях СНБ заместитель госсекретаря Руботтом и Берк постоянно пикировались: каждый раз, когда Берк говорил о влиянии коммунистов в Движении 26 июля, Руботтом осаживал его, ссылаясь на «недостаток доказательств»{16}.

Визит Микояна дал возможность Берку начать кампанию давления на Кастро. «Куба, по-видимому, постепенно подпадает под влияние международного коммунизма», — писал Берк в госдепартамент, внимательно следя за ходом визита и подписанием советско-кубинского торгового соглашения. Он считал, что настало подходящее время для проведения более жесткого курса:

«Действия, направленные на то, чтобы переломить существующее развитие событий, должны быть решительными. Мы обязаны ликвидировать коммунистическую угрозу и установить на Кубе стабильный дружественный режим». Несмотря на заявления Берка, президент Эйзенхауэр не мог никак определить политику в отношении Кубы{17}.

Предлог

Осенью 1959 года кубинцы обратились к западноевропейцам, полякам и чехам с просьбой о военных поставках. Какое-то время казалось, что Великобритания согласна снабдить Кубу военными самолетами. Однако в октябре Вашингтон заявил, что согласно союзническим обязательствам Лондон должен наложить строгое эмбарго на поставки вооружений. К счастью для Гаваны, другие союзники США по НАТО смотрели на эту проблему иначе: Франция и Бельгия продолжали выполнять военные заказы Кубы.

4 марта 1960 года французский военный корабль «Ля Кубр» пришвартовался в гаванском порту. На его борту было бельгийское военное снаряжение. Вопреки обычным правилам, согласно которым военные грузы должны разгружаться на рейде вдали от берега, судно было отбуксовано в гавань вблизи от офисных зданий{18}. Руби Харт Филипс, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс», позже так описывала события этого трагического дня. «Неожиданно страшный взрыв потряс здание. Мы все выскочили на балкон и увидели огромный столб дыма у внутренней гавани». Когда огонь перебросился на контейнеры с оружием, серия взрывов нарушила тишину ленивого дня Гаваны. На борту «Ля Кубр» и на берегу погибло более 100 человек{19}.

На следующий день во время похорон жертв взрыва Фидель Кастро в своей речи сравнил саботаж на «Ля Кубр» с инцидентом на «Мейне», который явился причиной испано-американской войны. Он заявил, что США использовали инцидент с «Мейном» в 1898 году для развязывания войны с целью колонизации Кубы. В данном случае Кастро обвинил США в новой попытке спровоцировать войну с Кубой. «У нас есть основания полагать, — подчеркнул Кастро, — что это заранее спланированная акция». Обращаясь к Вашингтону, он сказал, что кубинский народ не запугать угрозой интервенции и «уничтожения клубами ядерного взрыва». «Куба не отступит… Родина или смерть!»

«Мы видели лицо Фиделя, — вспоминает его старый друг Карлос Франки. — Скорбь и гнев отражались на лице во время похоронной процессии»{20}. Кастро хладнокровно обдумывал тактику дальнейших действий. В течение года он вел влево свою громоздкую коалицию. Хорошо ориентируясь по погоде, как заправский моряк, он пытался избежать шторма. Он считал вмешательство США таким же неизбежным, как ветры Атлантики, и опасался, что недостаточно крепко держит руль, а поэтому корабль может попасть в шторм. Инцидент с «Ля Кубр» показал, что испытания не избежать. Кастро приготовился к штормовой погоде. Ему было необходимо знать, что он не одинок. То, что Хрущеву и КГБ казалось «периодом колебаний Кастро», закончилось.

Через день после похорон директор INRA Антонио Нуньес Хименес пригласил Алексеева на завтрак в свою квартиру. Стол был накрыт на четверых. Алексеева приветствовали Фидель и Рауль Кастро. Фидель сразу же перешел к делу. «В настоящих условиях, — сказал он, — кубинский народ примет с благодарностью любой дружественный жест СССР в отношении Кубы»{21}.

Кастро не мог забыть «Ля Кубр». Он заявил, что абсолютно уверен, взрыв французского парохода произведен американцами. Несмотря на отсутствие юридических доказательств, Фидель был убежден, что США выкручивают руки своим союзникам, стремясь не допустить поставок оружия на Кубу, и саботаж на судне — это предупреждение. Полковник Санроз, военный атташе США в Гаване, был уличен в том, что предостерегал бельгийцев от поставок на Кубу.

«Американцы решаются на крайние меры», — говорил Фидель Алексееву. Кубинский лидер ожидал быстрой реакции администрации Эйзенхауэра на публичные обвинения в адрес США по поводу инцидента с «Ля Кубр».

«США могут принять следующие меры, — предрекал Кастро, — 1. Осуществление террористического акта против него и его ближайших соратников. 2. Разрыв дипломатических отношений. 3. Прямые экономические санкции. 4. Открытое вторжение. Чтобы оправдать это, американцы могут инспирировать взрыв в своем посольстве или на одном из американских пароходов и убийство в Гаване американских граждан, чтобы затем обвинить в этом кубинцев».

Фидель Кастро был морально готов к конфронтации с северным колоссом. Он представил Алексееву ряд продуманных им контрмер. Инцидент с «Ля Кубр» развязал ему руки, теперь он может начать национализацию собственности США на территории Кубы, включая сахарные заводы. Затем он прекратит подачу питьевой воды на американскую военно-морскую базу в Гуантанамо, которая зависит от фильтрационного завода в 30 милях от нее, и мобилизует народную милицию и революционную армию для отпора интервенции США. Наконец, он планирует задействовать все секретные службы для борьбы с контрреволюцией. Предатели кубинского народа понесут заслуженное наказание и будут уничтожены. «Борьба будет продолжаться до последней капли крови», — заверил Кастро Алексеева{22}.

За день до взрыва на «Ля Кубр» Че Гевара обратился к Алексееву с вопросом, готов ли Советский Союз оказать Кубе поддержку «в случае экстремальной ситуации»{23}. На завтраке в присутствии Рауля Фидель повторил этот вопрос: «Может ли Куба рассчитывать на помощь Советского Союза поставками товара и вооружения в случае блокады или интервенции?» Впервые кубинский руководитель попросил о прямой военной поддержке. Два года кубинцы стремились не афишировать эту сторону своих отношений с восточным блоком. Теперь просьба была высказана в открытой форме.

На этом необычном завтраке Кастро рассказал Алексееву, что на Кубе есть множество «пустынных бухт, куда могли бы заходить советские пароходы и подводные лодки», разгружая оружие в пещеры, которые на Кубе имеются в изобилии.

Для предотвращения диверсий со стороны США, которые Кастро считал неизбежными, необходимо получить разрешение на закупку стрелкового оружия, снаряжения и советских МИГ-17 в Чехословакии и их транспортировку на судах социалистических стран.

«Скорее обстоятельный, чем последовательный» Кастро 6 часов продержал Алексеева за завтраком{24}. Охваченный гневом по поводу злостных махинаций Вашингтона, он не переставая говорил о многих проблемах, включая, конечно, оружие, в чем Москва может оказаться особенно полезной. У Гаваны не было экономистов, имеющих опыт в создании социалистической экономики, и Кастро надеялся, что Советский Союз направит ему таких профессионалов. Наиболее важным для Алексеева было то, что теперь Кастро рассматривал СССР как модель для Кубы.

Кастро дал понять, что готов посетить Советский Союз, хотя еще рано говорить о точной дате визита. Он хотел довести до сведения Хрущева, что намерен провести в Союзе около 15 дней, а затем посетить Пекин. Расставаясь уже перед ужином, Фидель подчеркнул, что кроме него только три члена кубинского руководства — Нуньес Хименес, Рауль и Че — осведомлены о размахе предполагаемого советско-кубинского сотрудничества. Все дальнейшие обсуждения будут проходить только с ним или с «революционной тройкой».

В последующие дни Фидель неоднократно говорил о своей уверенности в том, что, во-первых, переход Кубы к социализму должен осуществляться в быстром темпе, а во-вторых, вторжение США на Кубу неизбежно. Хотя он отводил на переходный период 3 года, он не сомневался, что США не отпустят ему этого срока.

Тем не менее революция не остановится. Она «пойдет по пути концентрации всей экономики», возглавляемой Институтом аграрной реформы (INRA) под руководством друга Фиделя Нуньеса Хименеса. INRA станет правительством в правительстве. Кастро сказал Алексееву, что INRA добьется «постепенной ликвидации крупной части собственности», чтобы слишком поспешными действиями не вызвать сильной оппозиции.

У кубинского лидера четко очерченные цели: INRA возьмет под свой контроль все средства массовой информации Кубы и «через несколько лет сможет заменить собой правительство». В июне Кастро направит Нуньеса Хименеса в турне по столицам восточного блока, чтобы заручиться финансовой и технической поддержкой, необходимой для построения на Кубе коммунистического общества.

Реакция сверхдержав на инцидент с «Ля Кубр»

Фидель Кастро правильно предсказал реакцию каждой сверхдержавы на его обвинения в адрес администрации Эйзенхауэра. Куба оказалась на разломе тектонических пластов холодной войны. США и Советский Союз готовились сыграть главные роли в спектакле «Социалистическая революция на Кубе». Взрыв на «Ля Кубр» застал врасплох американское посольство в Гаване. Посол Филип Бонсал был вызван в Вашингтон за инструкциями; его отсутствие служило знаком, что Вашингтон теряет терпение, наблюдая за действиями Фиделя Кастро. Американский поверенный в делах Дэниэл Брэддок не полностью владел ситуацией; по крайней мере, в течение нескольких недель после отъезда Бонсала он был не в состоянии составить сколько-нибудь вразумительный доклад о влиянии коммунистов на Кубе, о чем его постоянно просил Вашингтон. К началу марта Брэддок уже не мог спокойно реагировать на многочисленные депеши из Вашингтона. По иронии судьбы за день до взрыва французского судна он писал в письме госдепартаменту, что посольство не в состоянии выполнять запросы Вашингтона. «У вас на месте имеются такие опытные эксперты, которые лучше любого из нас отличают коммунистические манифестации от националистических»{25}.

Брэддок не знал, что специалисты по Латинской Америке в Вашингтоне разделились на два лагеря по вопросу «Куда идет Кастро?» Более того, он, как и остальной штат посольства за исключением резидента ЦРУ Джима Ноэла, не должен был знать, что настойчивые просьбы Вашингтона о предоставлении информации были связаны с необходимостью принятия решения о тайной операции против Кастро.

Обзор ЦРУ, начатый в декабре 1959 года, был завершен и на его основе составлен рабочий план, представленный на подпись Эйзенхауэру. Новая специальная группа по Кубе при Управлении планирования ЦРУ направила людей в Центральную Америку с целью поиска подходящих мест для лагерей и аэродромов, где кубинские эмигранты могли пройти подготовку к проведению диверсий, радиоперехватов и шпионажа не территории Кубы{26}.

Кастро оказался провидцем: Вашингтон прореагировал на его речь на похоронах, как он и ожидал. Специальная группа, которая при Эйзенхауэре курировала тайные операции, собралась 15 марта для рассмотрения плана свержения кубинского режима{27}. В начале года ЦРУ определило основные принципы работы секретной разведывательной «организации», действующей на Кубе от имени группы кубинцев в изгнании. Для снабжения «организации» был подобран аэродром и несколько самолетов. Планировали также привлечь коммерческие лайнеры для расширения возможностей поставок. Но самое главное: надо было создать антикастровскую группировку, способную выполнить поставленные задачи. Целью тайной операции было сместить правительство Кастро и заменить его другим, «более преданным подлинным интересам кубинского народа и приемлемым для США». Таким образом, США пытались избежать открытого вторжения. ЦРУ докладывало, что объединенную политическую оппозицию Кастро можно создать за 2 месяца, а полувоенные формирования — за 6–8 месяцев. Эта группа должна быть готова прийти на помощь борцам сопротивления на Кубе в момент их выступления{28}.

«Мне кажется, что в сложившейся ситуации это единственно возможный план», — отреагировал Эйзенхауэр, выслушав доклад Аллена Даллеса. По мнению Даллеса, полувоенные формирования в состоянии свергнуть режим Кастро и привести к власти правительство в изгнании. Обеспокоенный тем, что кубинцы или Кремль узнают о готовящейся операции, Эйзенхауэр проинструктировал специальную группу: «Каждый должен поклясться, что ему ничего не известно о подобном плане». Он решил свести к минимуму контакты США с кубинскими повстанцами. Операция, которую кубинцы и КГБ ожидали с декабря, обрела реальные черты{29}.

Риторика Кастро возымела действие и привела к изменениям в политике США. Москва тем временем рассматривала частные переговоры Кастро как благоприятную возможность влиять на ситуацию. Отчет Алексеева о завтраке 6 марта попал к советскому руководству. «Я не писал об этом Хрущеву, — вспоминал Алексеев, — но он узнал об этом».

Советское руководство придирчиво рассматривало просьбу Фиделя. Впервые сам кубинский лидер просил не только об экономической помощи. 15 марта Президиум ЦК одобрил решение передать устное послание Хрущева Кастро через Алексеева.

Послание начиналось так: «Вы можете не сомневаться, что наши симпатии и сочувствие целиком на стороне революционного правительства и что мы с оптимизмом смотрим на кубинские дела»{30}.

Кремль хотел уверить своего союзника в дружеских чувствах, а также деликатно дать понять, что Кастро ошибается, думая, что США постараются воспрепятствовать построению социализма на Кубе. Кремль был убежден, что США готовы к улучшению отношений с СССР, к одобрению политики разрядки и ради этого могут не обращать внимания на ситуацию на Кубе. «Несмотря на сложность и дальнейшее обострение положения, — сообщала Москва Кастро, — США сейчас довольно сильно связаны благоприятным для мира развитием международной обстановки и накануне предстоящих встреч вряд ли решатся предпринять открытую интервенцию против Кубы»{31}.

Бодрый тон этого послания отражал личный оптимизм Хрущева по поводу будущих отношений с Вашингтоном. Он надеялся на встречу на высшем уровне США и СССР, запланированную на май 1960 года в Париже, где Эйзенхауэр в очередной раз услышит его высказывания по поводу присутствия западных держав в Западном Берлине.

Для поддержания уверенности Кастро Кремль предоставил ему карт бланш на закупки в Чехословакии любых товаров. «Что касается поставок вооружения, — говорилось в послании к Кастро, — советское правительство готово оказать содействие в поставке его из Чехословакии… а если потребуется, то доставке чехов… непосредственно из Советского Союза». Наконец, идя навстречу желанию Фиделя, Москва официально пригласила Кастро посетить Советский Союз. «Вы будете желанным гостем у нас, когда посчитаете возможным приехать»{32}.

Послание Хрущева от 12 марта очень обрадовало Кастро. «Вы можете перевести его на испанский язык?» — спросил Алексеева Кастро. Кубинский лидер заявил, что он хочет приобщить этот документ к другим важным бумагам, которые он прячет в горах.

К тому же Москва нашла способ польстить самолюбию Кастро. Выплата гонораров была одним из традиционных способов финансовой поддержки коммунистов, лидеров национально-освободительного движения или «прогрессивных деятелей культуры». Он выплачивался за право публикации в Советском Союзе и других социалистических странах статей, речей и книг этой категории лиц. В начале 1960 года Алексеев сообщил Фиделю о решении выплатить ему гонорар. По словам Алексеева: «Фидель был буквально растроган». Он заметил, что хотя его речи публиковались на Кубе и в других странах, но ему впервые предлагают гонорар{33}. И с улыбкой добавил: «Если мы будем издавать все, что он наговорит за то время, то, чего доброго, он станет миллионером». Первоначально суммы были небольшими, но в американских долларах. В июне он получил от Алексеева 385 долларов за речи, опубликованные в Москве{34}. «Момент выбран как нельзя лучше, — весело сказал Кастро, получая деньги. — Выгодней писать для вашей печати, чем быть премьер-министром. Я только что занял у Че Гевары 10 песо на сигары». Че не мог не поддразнить Фиделя. «Кремлю известно все- он знает, когда помогать». От Хименеса Алексеев знал, что «Кастро часто нуждается в деньгах, так как кроме небольшой зарплаты он никаких доходов не имеет»{35}. Москва прислушивалась к любой мелочи, касающейся Кастро. В 1961 году гонорары повысились, в феврале за сборник речей Кастро получил 8000 долларов{36}.

Взрыв в гаванском порту послужил поводом для усиления антиамериканской риторики. Кастро, однако, считал, что еще не пришло время для официального объявления о восстановлении дипломатических отношений с СССР. Как он сказал Алексееву во время встречи 6 марта, небольшая отсрочка объясняется «исключительно техническими причинами», так как требуется «формальное решение правительства». Алексеев прекрасно знал, что это лишь отговорка, так как фактическим правительством был сам Кастро.

Общественное мнение на Кубе, действительно, не было готово принять обмен посольствами с Москвой. Общественность негодовала, когда Кастро грозил США кулаком. Фидель знал, насколько откровенно можно говорить кубинцам о Москве. Коммунизм не пользовался популярностью на Кубе. В НСП насчитывалось не более 17 000 членов, а ее газета не имела массового читателя. Несмотря на старания Карлоса Рафаэля Родригеса, революция не внесла изменений в отношение масс к коммунистам. Движение 26 июля пришло к власти под популистскими лозунгами, а природный магнетизм Кастро привлекал к нему народ. Мечтая об экономическом и политическом суверенитете, трудно достижимом из-за географической близости США, кубинцы не одобряли слишком быстрых шагов навстречу второй сверхдержаве. Кастро пояснял Алексееву, что развитие отношений с Советским Союзом не следует особенно афишировать до тех пор, пока он (Кастро) не убедит кубинский народ, что дружба с СССР — это вопрос национального выживания. Как сообщал Алексеев Хрущеву, Кастро хотел бы приурочить восстановление дипломатических отношений к какому-либо открытому враждебному акту против Кубы со стороны правительства США.

Отсутствие советского посольства не влияло на темпы сближения СССР и Кубы. Кубинцы называли Алексеева «координатор Алексеев» и относились к нему в высшей степени уважительно. Кастро говорил ему: «Наши отношения, как они существуют сейчас, являются более эффективными, так как встречи осуществляются непосредственно минуя МИД и всякие протокольные преграды». Он надеялся поддерживать такую связь и в будущем.

Благодаря изменению позиции Кастро были облегчены закупки оружия из стран Варшавского пакта. 29 марта Президиум ЦК проинформировал чешское правительство, что «не возражает против оказания военной помощи Кубе». Москва предложила предоставить Гаване 10-летний кредит на льготных условиях; Праге предписывалось организовать поставки вооружений. Едва чехи начали переговоры об условиях поставки, информация, полученная Кремлем, заставила Хрущева пересмотреть программу помощи. 20 апреля КГБ сообщил о непосредственной угрозе Кубе со стороны США. Днем позже Москва «посчитала необходимым оказать срочную помощь Кубе»{37}. Кастро представил перечень видов вооружения. Это был первый запрос, полученный СССР непосредственно от кубинцев{38}. Президиум ЦК согласился выполнить все просьбы: «трофейное немецкое оружие, вооружения производства Чехословакии и Польши». Важным признаком изменения отношения Хрущева к Кубе явилось то, что на апрельском заседании Президиума ЦК было решено осуществить эту помощь безвозмездно. Менее чем через месяц Кремль стал еще щедрее, правда, частично за счет других: Президиум ЦК рекомендовал чехам взять на себя 15–20 % расходов, полякам — 10–20 %, а «остальное оплатит СССР».

Ядерные гарантии Хрущева

Хрущев столкнулся с первым этапом кубинского кризиса. Кремль не располагал секретной информацией для проверки сведений, полученных от Фиделя и Рауля Кастро, о готовящемся вторжении на Кубу. Единственно, что могло прояснить ситуацию, было следующее: 9 июня Че Гевара сообщил Алексееву, что в Гаване захвачена группа контрреволюционеров, готовившая на него покушение. Эти люди, по-видимому, не имели отношения к ЦРУ и ничего не знали о подготовке к вторжению.

Отказ Кастро от намерения направить брата в Москву, вероятно, был признаком того, что он еще не был твердо уверен в советской помощи. Означало ли это, что кубинцы готовы обратиться к Китаю? В распоряжении Кремля имелась информация, что даже просоветски настроенный Рауль Кастро склонялся к обращению к китайцам по поводу поставки оружия национально-освободительному движению. Фидель в отличие от Рауля был революционером, а не коммунистом, а значит, еще менее склонен руководствоваться указаниями Москвы.

Угроза вероятного идеологического вызова со стороны Китая омрачала отношения с Кубой и снова напомнила Хрущеву, что он остается один на один с своим главным противником — США 16 июня КГБ получил документ, направленный представителем ЦРУ в НАТО администрации США, а 29 июня Председатель КГБ представил советскому лидеру очень тревожный доклад, составленный на основе имеющейся информации.

«В Центральном разведывательном управлении известно, что руководящие круги Пентагона убеждены в необходимости развязывания войны против Советского Союза „в кратчайшие сроки“.

Согласно данным, которыми располагает Пентагон, СССР в настоящее время не имеет достаточного количества ракет для уничтожения стратегических баз НАТО. Однако через некоторое время Советский Союз будет располагать такими ракетами в достаточном количестве. Сейчас Соединенные Штаты имеют возможность эффективно использовать свою бомбардировочную авиацию для уничтожения советских ракетных баз и других военных объектов. Но через некоторое время оборонная мощь СССР еще более увеличится, и эта возможность исчезнет. Существующее в настоящее время соотношение сил между США и СССР в военной области позволяет Соединенным Штатам рассчитывать в случае войны на успех. Через некоторое время положение изменится в пользу Советского Союза.

Исходя именно из этих предпосылок, руководящие круги Пентагона хотели бы развязать превентивную войну против Советского Союза»{39} (На документе помета — «Доложено лично тов Хрущеву Н. С. 29 июня 1960 г А. Шелепин»)

Глава КГБ докладывал Хрущеву и ЦК КПСС, что «предпримет меры для проверки этой информации». Были сделаны лишь три копии документа — для Хрущева, Шелепина, третья копия была уничтожена{40}. Тот факт, что практически одновременно Хрущев получил три тревожных сообщения, побудил его принять чрезвычайное решение о поддержке Кубы. Он чувствовал важность широкого дружественного жеста в сторону Кубы, такого, который бы заставил американцев и китайцев отнестись к нему с уважением 9 июля, выступая перед группой советских преподавателей, Хрущев впервые не исключил возможности распространения ядерного «зонтика» на Западное полушарие

«Не следует забывать, что теперь Соединенные Штаты не находятся на таком недосягаемом расстоянии от Советского Союза, как прежде. Образно говоря, в случае необходимости советские артиллеристы могут поддерживать кубинский народ, если агрессивные силы в Пентагоне осмелятся начать интервенцию против Кубы. Пусть в Пентагоне не забывают, что, как показали последние испытания, у нас имеются ракеты, способные попадать точно в заданный квадрат на расстоянии 13 тысяч километров. Это, если хотите, является предупреждением тем, кто хотел бы решить международные вопросы силой, а не разумом»{41} (Речь Н. С. Хрущева на съезде учителей 9 июля 1960 г «Учительская газета», 10 июля 1960 г)

Этим Хрущев хотел показать кубинцам и китайцам, что Москва является лидером социалистического лагеря и готова сделать все возможное для его защиты. В то же время Кремль предостерегал американцев от переоценки своих стратегических преимуществ.

Советское заявление не произвело желаемого впечатления на США, которые пока и не планировали немедленного вторжения на Кубу. 7 июля на заседании СНБ был поднят вопрос о возможности интервенции. Лео А. Хо, руководитель Отдела гражданской и военной мобилизации, предложил «США должны выступить с заявлением, что нарушена доктрина Монро, следовательно, нам необходимо вмешаться и восстановить положение». Однако президент Эйзенхауэр не был готов к использованию военной силы против Кастро. Он хотел заручиться поддержкой американского общественного мнения. США должны были убедить свою страну и мир, что Советский Союз намерен превратить Кубу в военную базу. Главный советник по СССР Чарльз Болен заверял президента, что Советы не настолько «глупы», чтобы решиться на такой шаг. Эйзенхауэр считал, что американский народ быстро меняет свое мнение в отношении применения силы. Надо лишь избавить от чувства вины тех, кто выступает за решительные действия{42}.

В Гаване заявление Хрущева не осталось незамеченным. Оно обрадовало кубинское руководство. Некоторые историки, однако, считали, что кубинцы были немного обескуражены, поскольку одни опасались признать свою зависимость от Советского Союза, а другие боялись слишком тесных связей с Москвой.

Через несколько дней после выступления Хрущева Рауль Кастро, находившийся с визитом в Чехословакии, проинформировал специально отправленного для встречи с ним в Прагу Н.С Леонова, что по поручению кубинского руководства он направляется в Москву для выражения «признательности Никите С. Хрущеву от имени Фиделя Кастро за поддержку Кубы». Рауль просил о встрече с советским лидером. Он хотел, чтобы визит носил официальный характер. Он опасался, что недруги на Кубе обвинят его в тайном визите в Москву. Это подорвало бы доверие к нему и революционеров, и консерваторов в Движении 26 июля. Хотя влияние последних значительно снизилось, все же они могли доставить некоторые неприятности. С другой стороны, не все революционеры были настроены промосковски. В частности, сторонники Че Гевары считали Москву слишком робкой в вопросах поддержки мировой революции{43}.

На следующий день Рауль послал своего помощника Луиса Маса Мартина в советское посольство для подготовки визита. Мае Мартин заявил, что Рауль Кастро хотел бы обсудить с Кремлем возможные ответные меры СССР в случае вторжения на Кубу. Кроме того, Раулю было необходимо выяснить, на какую помощь, помимо покупки кубинского сахара, может рассчитывать Гавана в случае экономической блокады. Мае Мартин повторил слова Фиделя, сказанные Алексееву: «У Кубы нет сырьевых ресурсов, и блокада приведет к краху экономики»{44}.

Помощник Рауля поднял также вопрос о сотрудничестве разведок. Кубинские силы безопасности еще только становились на ноги. Младший Кастро высоко ценил эффективность работы КГБ и служб безопасности стран-членов социалистического блока и хотел, чтобы для подготовки руководящего состава кубинских спецслужб Москва направила в Гавану специалистов по разведке и контрразведке{45}. В Советский Союз Рауля Кастро сопровождал шеф службы безопасности Кубы Рамиро Вальдес.

Советское руководство быстро подготовило визит Рауля. 14 июля резидент КГБ в Праге в телеграмме в Москву просил о визите. На следующий день Борис Пономарев, руководитель Секретариата ЦК КПСС, представил на одобрение Хрущева дату визита 17 июля и его программу. Пономарев со своей стороны стремился придать визиту статус официального государственного приема. Обычно посещение Москвы членом зарубежной компартии оформлялось иным образом с точки зрения протокола, в частности, по приезде его встречали высшие партийные руководители. Как писал Пономарев в записке в Президиум ЦК 15 июля, «учитывая, что членство Рауля Кастро в НСП не афишируется и в делегации могут быть некоммунисты, не должно быть никаких официальных встреч с лидерами КПСС». В биографической справке на Рауля Кастро для узкого круга членов ЦК подчеркивалось, что «многие из его ближайшего окружения являются членами НСП», но о его партийной принадлежности не было сказано ни слова{46}.

Пономарев хотел в начале визита разъяснить Раулю и Кастро советскую позицию по отношению к Китаю. «Учитывая, что у Рауля Кастро сложилось неправильное мнение о КНР, рекомендуется до его встречи с Н.С.Хрущевым обсудить результаты Бухарестской встречи и ознакомить его с отчетом ЦК от 21 июля»{47}. В день приезда Рауля Кремль одобрил все рекомендации Пономарева Рауль первым из братьев Кастро встретился с Хрущевым.

17 июля Рауль Кастро прибыл в аэропорт Шереметьево. Его встречал маршал Матвей Захаров и генерал С.П.Иванов из Генерального штаба. Рауля разместили в доме для гостей КГБ на Ленинских горах. За завтраком Рауль Кастро от имени кубинского руководства выразил Хрущеву благодарность за решительную поддержку Кубы. «Мы думали, — заявил кубинский министр обороны, — что Ваша помощь опоздает. Но после заявления Хрущева ситуация изменилась. Американцы больше не посмеют угрожать нам». Советские генералы разъяснили Раулю, на какую помощь может рассчитывать Куба. Рауль выразил удовлетворение и поинтересовался, какие меры предосторожности будут предприняты при транспортировке танков. Он опасался, что враги Кубы могут использовать поставку танков в качестве предлога для авантюры{48}.

На следующий день Рауль Кастро встретился с Хрущевым. Разговор один на один длился всего несколько минут, затем к ним присоединились члены советской делегации: Пономарев, маршал Захаров, Андрей Громыко, министр иностранных дел, и Скачков, председатель Госкомитета по внешнеэкономическим связям{49}. Визит Рауля завершился подписанием коммюнике, в котором определялись долгосрочные военные обязательства СССР по отношению к Кубе: Москва обещала использовать все средства для противодействия агрессии США против Кубы{50}.

Аванпост

Угроза Хрущева применить ядерное оружие для защиты Кубы от США означала прорыв в советско-кубинских отношениях. Символом укрепления связей явился визит Рауля Кастро в Москву и его встреча с Хрущевым. Советский Союз считал, что сделал все возможное для поддержки Кубы. В 1960 году Москва выполнила все просьбы Фиделя, Рауля и Че. Более того, она, к удивлению кубинцев, предоставила безвозмездную помощь. В конце июня Микоян заявил Нуньесу Хименесу, что кубинцам будут немедленно поставлены 30 танков и 100 000 единиц автоматического оружия. Эта цифра в 10 раз превышала запрашиваемую, а танки вообще стали нежданным подарком. В письме Алексееву Микоян просил напомнить кубинцам, что «хотя на оружии указана цена… оно передается безвозмездно». «Любая оплата, получаемая нами в сложившихся условиях, является по существу чисто символической», — инструктировали Алексеева{51}.

И Кастро, и Хрущев затеяли игру, и, похоже, она стоила свеч. Куба выбрала социалистический путь развития. 31 июля Алексеев телеграфировал: «Фидель Кастро выражает глубокую признательность советскому правительству и лично Н.С.Хрущеву за выполнение всех просьб по поставке оружия»{52}.

КГБ ознаменовал начало новой эры в советско-кубинских отношениях изменением шифра кодового наименования по Кубе: с 1958 по июль 1960 года его кодом были «Юнцы», с августа 1960 года это стал «Аванпост». Отныне у Советского Союза появился союзник в Западном полушарии.