ПРОБИВАЮЩАЯСЯ РУССКОСТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРОБИВАЮЩАЯСЯ РУССКОСТЬ

Родину, как и мать, не выбирают. Кто-то родился китайцем, кто-то — арабом, а я вот родился русским. И если я иногда замечаю в себе или в своих близких черты татарина, угро-финна, еврея-хазарина, это не делает меня ущербным и не лишает меня права на категорическое утверждение: «Я — русский», — потому что я рожден и воспитан в русской семье, окончил русскую школу, рос духовно и физически, имея образцы для подражания в русских сказках и легендах, в русской истории, русской литературе и искусстве, прошел русскую службу в армии и в МВД. Я — русский, потому что думаю на русском языке. А то, что во мне и моих близких иногда проявляются инородческие черты, то, что я прошел Афган и объездил почти все союзные республики, то, что среди моих друзей есть и грузины, и армяне, и чуваши, и евреи, не говоря уж об украинцах и белорусах, — просто не дает мне права быть воинствующим националистом, нетерпимым к другим народам.

Национальный вопрос — вещь подчас парадоксальная. Могут ли считаться русскими стопроцентные русские эмигранты в третьем поколении, не знающие ни русского языка, ни русских обычаев и не отождествляющие себя с русским народом? Вряд ли. Хотя в ком-то из них когда-нибудь проснется зов предков. А вот дитя легкомысленной межрасовой любви, отданное в деревню на воспитание к бабке. Внешне негр негром, а ведь, кроме цвета кожи, он мало чем отличается от русских сверстников, потому что рос среди них, учился, работал, бедокурил вместе с ними. У него и выговор-то рязанский, и папиросы-то он курит те же, что его приятели, и частушки хулиганские поет не хуже русоволосых озорников. Ну разве темперамент другой, другая моторика, другая пластичность. Хотя есть ли в исконно русских семьях двое одинаковых детей? И если этот афро-русский при заполнении анкеты захочет в пятой графе записать «русский», будет ли основание у чиновника отказать ему в этом? Ведь этот негритенок ощущает себя русским, он и папы-то своего в глаза не видел и не знает, камерунец он или конголезец, афро-американец или зимбабвиец. Откажи ему чиновник в праве именоваться по национальности матери — он сломает судьбу этому русскому негру, обидит его, настроит против всех «бледнолицых» и совершит историческую ошибку, потому что, отказывая ему, он, может быть, отказывает новому Тютчеву, Пушкину, Лермонтову, Далю, Блоку… У кого-нибудь повернется язык назвать их нерусскими?

А что, собственно, делает нас русскими? Конечно, кровь, но и язык, на котором мы думаем, говорим. Русский язык объединяет нас, дает нам возможность общаться, обмениваться идеями, знаниями, учиться и учить. Чем богаче и образнее язык, тем больше в нем понятий, тем многообразнее и богаче внутренний мир человека. Имея тысячелетние корни, русский язык впитал в себя память наших предков, их взгляды и представления о добре и зле, понятия народной жизни, обряды, обычаи. Нерусский по крови человек, познавая наш язык, углубляясь в него, приобщается к народу, создавшему это чудо. Через язык он познает нашу культуру, воспитывается ею, духовно роднится с русским народом. А когда он начинает думать на нашем языке, он уже наш приемный сын и сводный брат. И в нем до конца дней будут существовать два начала: родовое и благоприобретенное. Мы не отрываем его от корней, не настраиваем против предков. Мы хотим одного: чтобы он использовал полученные от нас знания на пользу своего народа и не во вред приемным родителям. А если он будет ощущать хоть малую толику благодарности, то русский народ никогда не пожалеет о том, что потратился на его воспитание. Но даже на одном языке в зависимости от воспитания и образования разговаривают и думают по-разному. Язык может возвысить и опустить, также как и сам язык можно опошлить, а можно и облагородить. На одном и том же языке сочиняются сонеты и произносятся скабрезности. На одном и том же русском языке пишут оды соотечественникам, вскрывают и врачуют их язвы или ерничают над недостатками русского народа, сочиняют пасквили, произносят проклятия.

Что греха таить, у нас, у русских, много недостатков, но в одном нас нельзя упрекнуть — в предвзятости к себе и другим народам. Настоящая русская литература не признает ксенофобии и самолюбования. Наши писатели, ученые, государственные мужи значительно чаще, чем представители других великих народов, направляли свои усилия на врачевание народных язв и исправление порочной государственной политики. Причем своего народа и своего государства. Какой народ может похвастаться наличием таких критически мыслящих личностей, как князь Курбский, протопоп Аввакум, писатели Радищев, Герцен, Чернышевский, Салтыков-Щедрин, Плеханов, Ильин, Зиновьев, Солженицын? Везде были и заговорщики, и предатели, и пламенные борцы за свое благополучие и власть, но таких бессребреников, олицетворяющих совесть народа, не было. Их оружием являлось слово, Русское Слово.

Что делает человека прямоходящего человеком думающим? Язык. Переход от образного мышления к понятийному, от примитивных инстинктов к осознанным и логически обусловленным действиям был бы невозможен без языка, данного нам Богом ли, эволюцией ли. Когда-то, видимо, все начиналось с «ба», «бу», «бы», однако дальнейшая судьба языка зависела уже от говорящего на нем народа, его исторических судеб, трудолюбия, таланта, любознательности, общительности. Есть на земле народы, словарный запас которых ограничивается несколькими сотнями слов, а творчество — десятком былин и песен. Но это не их вина, это их беда. Так сложилась жизнь этих племен. И великие империи исчезали с лица земли. Русскому народу посчастливилось, он сумел сделать многое, в том числе создать это чудо — Русский Язык, через который сотни миллионов российских инородцев смогли приобщиться к русской культуре, а через нее и к мировой. И не только приобщиться, но и внести свою лепту в мировую сокровищницу. Казалось бы, что, кроме благодарности, должен испытывать инородец за это к русскому народу? И действительно, большинство это чувство и испытывает, но есть и такие, кто пытается доказать недоказуемое, а именно: если татарская культура — это культура татар, а ингушская — ингушей и в ней инородцам, в том числе и русским, делать нечего, то русская культура — это уже культура не русских, а. русскоязычных, где каждый говорящий на русском языке вправе самоутверждаться, невзирая на историю, традиции, каноны, задачи русского искусства. И хотя понятно, что попытка заменить русских на русскоязычных — это «покушение с негодными средствами», тем не менее некоторые не оставляют надежды вытолкнуть нас из нашей же культуры, нашей литературы, заменить русских классиков на русскоязычных подмастерьев средней руки из числа малых народов, навязать нам чужие идеалы, чужие ценности, чужие правила (сравните школьные хрестоматии по литературе конца 70–х годов с современными, и вы убедитесь).

Свежую кровь в русской литературе, как и в любой другой, нужно только приветствовать, но при одном условии: эти новые люди, не русские по крови, должны идти в этот храм служить, а не самоутверждаться богохульствованием. В другое время можно было бы радоваться, что русский язык объединяет миллионы инородцев, в том числе и живущих за пределами СНГ, однако ряд обстоятельств омрачает такое благодушное настроение. Русский язык каким-то диким образом превращается в оружие против нас самих. Как говорится: «Нашим салом и нам по мусалам». Казалось бы, для чего создаются международные организации русскоговорящих, проживающих за рубежом, евреев? Ну, если ты еврей, отряхнувший с ног прах нелюбимой тобой России, ну и будь евреем, изучи свой иврит, думай на нем, твори, общайся на нем с Богом, возвращайся к своим корням. Так нет же. Не хотят. С Богом, да, они заключают очередной договор на иврите, претензии к нему предъявляют на иврите. А создать на нем что-нибудь стоящее не могут. Беден язык, убог. Вот и стремятся они, оттолкнув нас, стать наследными владельцами русского языка. Если раньше инородец, занимавшийся творческой деятельностью в России, считал за честь быть по форме и содержанию русским писателем (Гоголь), русским поэтом (Мандельштам), русским художником (Айвазовский), русским музыкантом (Рубинштейн), русским ювелиром (Фаберже), привнося свою лепту в сокровищницу русского искусства, то теперь, став русскоязычными, инородцы наперебой стремятся очернить все русское с позиции абхазца (Искандер), грузина (Сванидзе), украинца (Доренко), одессита (Жванецкий), еврея (Войнович), латыша (Лацис) и легиона других безродных и бесплодных интернационалистов. Они даже не хотят состоять с русскими патриотами в одних творческих союзах, создают свои альтернативные «апрели» и союзы русскоязычных писателей.

Почему бы это? Казалось бы, не нравятся вам русские, то и не живите вместе с нами, среди нас. Сейчас в России никто и никого не держит, уехало же за годы «независимости» в дальнее зарубежье более 900 тысяч немцев, евреев и востребованных русских специалистов. Не хотите. А не хотите потому, что там вы уже никому не нужны со своим товаром, как стали не нужны там коротичи и познеры. Но вы привыкли быть на слуху, привыкли к тому, что ваш товар был какое-то время сверхвостребованным. Вы уже научились его делать, есть даже «складские запасы», а тут какие-то патриоты, националисты, по неожиданной случайности поддержанные Кремлем. А за предлагаемый вами товар, смотришь, скоро и в морду давать будут. Впрочем, какое им дело до Кремля, до Государственной думы, когда в редакциях и издательствах, на радио и телевидении сидят свои люди, ЧУВАКи (Человек, Уважающий Высокую Американскую Культуру — космополитическое движение 1950–1960–х годов), близкие по духу и крови, превратившие эти храмы творчества в «шарашки» и ремесленные мастерские, живущие по законам дикого рынка. Им же выживать нужно, вот и придумали они совместными усилиями конструкцию, в которой телега оказалась впереди лошади. Теперь уже не искусство принадлежит народу, теперь не искусство для народа, а народ для искусства. Теперь уже не спрос порождает предложение, а предложение — спрос. Как это сделать? Либо товар конкурента опорочить, а то и вовсе лавку его спалить, либо в свой товар добавить изюминку. Гениальности-то при таком потоке и не нужно вовсе, а вот «клубнички», «красненького», похабщины, дворовой и лагерной экзотики, ритмичного зомбирования — вот этого сколько угодно, этого у нас навалом.

Таким образом, русский язык стал одновременно и яблоком раздора, и полем битвы, и оружием сражающихся сторон.

Говорят, что мат на Руси появился во времена татаро— монгольского ига. Так они, дети степей, выражали к русским свое пренебрежение, причем на нашем же языке, чтобы нам было обиднее. Мы потерпели, потерпели, а потом их, татар, под себя подмяли.

Много бранных слов в наш адрес было сказано и в Средние века. Говорилось это по-русски, но с большим-большим акцентом, сразу было ясно, что ругает нас немец или француз, что как-то смягчало обиду — ну чего возьмешь с иностранца?

На чисто русском языке, подводя научное обоснование, нас начали ругать с приходом к власти Коминтерна, выступавшего почему-то от имени рабочих и крестьян всего мира.

Поражение царизма и Временного правительства под ударами российских оппозиционных партий подавалось как поражение России, поражение русских. Впрочем, как и во всех последующих событиях, нас либо побеждали (раскулачивание, культурная революция, обезбоживание), либо делали «козлами отпущения» за голод и задержку наступления того светлого будущего, которое нам обещали в «начале пути», либо — тягловым скотом (Гражданская война, коллективизация, индустриализация). Но потом (в 1935–1938 гг.) они поняли, что нельзя резать «курицу, несущую золотые яйца». Ей, этой «курице» — русскому народу, предстояло снести такое «яйцо», которое никому другому не было по силам, а именно: взвалить на себя основную тяжесть в борьбе с фашизмом.

Потом почти полвека нас никто по-крупному не обижал, пока утративший былую форму коммунистический интернационал и новая общность, советский народ, не были побеждены интернационалом кухонных мыслителей-заговорщиков. По странной логике победителей, это событие было вновь расценено как очередная победа над русскими, и «пошла писать губерния». Не то что хуже русских никого нет, а и нации-то такой нет. Мы со своей землей и всем, что в ней находится, со своими городами и сельскохозяйственными угодьями, со своими заводами и электростанциями, со своим языком и искусством — просто «имя прилагательное к ничейной территории, которую кинули на шарап»: хватай кто сколько может. А там уже с мешками рыженькие и чернявенькие стоят: кто раньше в райкоме комсомола комиссарил, кто цветами торговал, кто всю жизнь на народной шее сидел, получая образование и вымучивая диссертации.

Заводы, шахты, скважины, дворцы, корабли, плантации оставим в покое — вчера они были общими, сегодня принадлежат жулику или спекулянту, а завтра. завтра и посмотрим.

Вопрос — в общественном сознании 120–миллионного русского населения России, проблема — в проводимых экспериментах над его душой. Наша беда в том, что мы под воздействием русскоязычных русофобов, особо не задумываясь, очень легко соглашаемся с тем, что нам, русским, нечем гордиться, что мы ничего сами не создали и создать не можем, что мы не великая нация, а помесь крокодила с носорогом, что нашей культуре далеко не то что до французской и американской (оказывается, есть и такая), но даже и до культуры наших малых народов, что язык наш беднее английского (а это уже совершенно не соответствует действительности), грубее европейских (старая песня российских англоманов и французоманов XVIII–XIX веков, считавших русский язык языком простолюдинов). Мы оказались чуть ли не единственным коренным народом в России, безразлично отказавшимся от права на свою национальность, от права официально именоваться «русскими». Наблюдая, как коверкают, засоряют, опошляют наш язык, поневоле начинаешь преклоняться перед французскими законодателями, принявшими закон о защите своего языка. Послушаешь, как говорят дикторы радио и телевидения, и хочется пожалеть их школьных учителей и заткнуть уши своим детям, чтобы они не слышали их чужеродного произношения. Когда читаешь новые прожекты «совершенствования» русского языка (вплоть до перехода на латиницу), возникает жгучее желание начать кампанию по лишению их авторов научных званий, степеней и запрещению преподавательской работы. Знакомясь с прессой и новомодными книгами, телепередачами и кинофильмами, начинаешь жалеть об отсутствии цензуры. Посмотрите на национальный состав творческих союзов России, авторов учебников русского языка и хрестоматий по литературе, руководителей газет и журналов, радиостанций и телеканалов! В душе поднимается белая зависть к евреям, которые обеспечили стопроцентную иудаизацию этих профессий не только у себя на исторической родине, но и в России — они создают свою национальную систему воспитания (детские сады, школы, гимназии, лицеи, высшие учебные заведения), они ограждают своих детей от влияния идеологии других народов для того, чтобы выпустить их в самостоятельную жизнь не безродными интернационалистами, а правоверными евреями, готовыми к борьбе за место под солнцем.

Однако вот что приятно — наша русскость тоже стала пробиваться, как тополиный росток через асфальт. Простая, казалось бы, вещь — имя человека. Но как человека назовешь, так он и проживет свою жизнь, так к нему и будут относиться окружающие. Отрадно сознавать, что новорожденным у нас уже не дают таких имен, как Марлен и Владилен, Сталина и Октябрина, в детских садах не бегают Арнольдики и Альбертики. Думаю, здесь сыграли свою роль судьбы людей с экзотическими именами: Альберт, Жорес, Владилен, Генри, Адольф, которые были как бы запрограммированы на жизнь, не похожую на жизнь других людей, в связи с чем они вынуждены были лезть из кожи, чтобы доказать свое соответствие или, наоборот, дистанцироваться от этих имен-символов. Поэтому приятно слышать, что даже в семьях «новых» русских детям дают православные и славянские имена: Артем, Кирилл, Денис, Ярослав. Вольно или невольно, но эти внешне ангажированные всечеловеки, наделяя своих детей русскими именами, как бы предопределяют им русскую судьбу, русский менталитет, делают их частью своего народа. И пусть это пока не до конца осмысленная, но все-таки национальная самоидентификация, возвращение к своим корням.

Больше воли приходится проявлять русским, оказавшимся по разным причинам за границей. Те из них, кто хочет затеряться там в общей толпе искателей лучшей доли и не высовываться по пустякам, не только детям дают англизированные имена, но и свое-то имя сменяют. Скорее всего, это уже потерянные для России люди. Русские же по духу и крови, бережно сохраняя в своих семьях русские имена, сохраняют или хотя бы надеются сохранить и нити, связывающие их с Родиной. И это поступок. Кто они, эти Иваны и Марии? Националисты? Шовинисты? Нет, просто русские люди.

Иногда приходится слышать от людей, преуспевающих в бизнесе, журналистике или даже на государственном поприще, что в нашем прошлом нет ничего достойного уважения, что мы не сделали ничего хорошего для Европы, мира. «К сожалению, у нас практически не было событий, которыми мымогли бы гордиться», — вещает теледива,{48} сама не сознавая того, что, во-первых, проявляет свое дремучее невежество, а во-вторых, тиражирует его среди несведущих людей. Диву даешься, когда читаешь очерняющие школьные учебники по истории, изображающие жизнь и поступки наших предков, наших дедов и отцов исключительно в темных тонах. Это уже не невежество, а ложь и предательство. Как можно забыть Святослава и Владимира, положивших конец Хазарскому каганату, стравливавшему между собой Византию, Русь, мусульманский мир и другие народы Причерноморья и Каспия? Как можно вычеркнуть из истории подвиг Московской Руси, сдерживающей татаро-монгольскую экспансию на Западную Европу? Может ли русский человек не преклонить колен своих перед народным ополчением (именовавшимся также и «черной сотней» в связи с тем, что состояло оно из представителей «черного», неблагородного, сословия), изгнавшим польских интервентов? А сколько европейских завоевателей обломали свои зубы о Россию и русский народный дух! Здесь и Карл XII, и Фридрих II, и Наполеон, и Гитлер. Это из области военных подвигов. А есть ли, была ли хоть одна держава в мире, кроме России конечно, которая практически без войн и без геноцида аборигенов смогла закрепиться на такой огромной территории, как Урал, Сибирь, Дальний Восток? И это не повод для гордости? А разве Россия бедна духовно? Ни одна страна в мире не дала человечеству столько Святых, Преподобных, Великомученников, Чудотворцев. Сколько проникновенных русских писателей достойны представлять человечество хоть перед самим Господом Богом! Наша наука ничуть не хуже хваленой американской науки, укомплектованной отнюдь не американцами, а перекупленными учеными со всего света.

А нам говорят: «Лапотники, варвары, совки… нечем гордиться.»

У нас масса поводов для гордости, не для чванства и высокомерия, а для простой человеческой гордости за сделанное нашими предками и за ту толику, что мы сделали лично. Когда я слышу от кого-нибудь из русских или русскоязычных, что мы обречены закупать за рубежом и одно, и второе, и третье, потому что в России этого делать не умеют и никогда не научатся (причем говорится это с ничем не обоснованным высокомерием западного коммивояжера), я предлагаю этому умнику говорить не за других, не за Россию, а за себя. Это он (лично он) не способен сам создать что-то стоящее, это все его возможности ограничиваются простой формулой: купи-продай.

Нам есть чем гордиться, но за последние пятнадцать лет мы, к сожалению, создаем все меньше и меньше. И следует признать, что в этом мы виноваты сами, потому что, провозгласив демократию (власть народа) и объявив человека высшей ценностью государства, мы отдали власть мелкой кучке недостойных людей, которые довели половину населения страны до нищенского и бесправного состояния. Однако «еще не вечер», и я уверен, что у нас будет повод для гордости и за современное поколение русских людей.

А пока знать историю своего народа, уметь сделать правильные выводы из трагических ошибок прошлого, гордиться тем, что действительно достойно гордости, сметь возражать хулителям России — уже шаг к национальному пробуждению.

Старый спор русских идеалистов и материалистов на переломе тысячелетий, как часовой маятник, качнулся в сторону идеалистов. Все больше русских говорят: «Бог есть. Я верю в Бога. Я исполняю религиозные обряды». Однако если сто лет назад это было сплошное православие с отдельными островками старообрядчества, то сейчас религиозное разнообразие среди русских достигло небывалых размеров. Помимо уже известных старообрядцев, пятидесятников, адвентистов, все чаще стали заявлять о себе проповедники лютеранства и католицизма, сторонники таких экзотических для России религиозных учений, как мармоны, «Аум Синреке», церковь объединения Сан Мен Муна, Общество сознания Кришны, Семья (Дети Божии), «Хари Кришна», Белое Братство и множество других.

Все чаще на экранах телевизоров можно увидеть славян, проповедующих ислам, все чаще появляются русские целители, прошедшие подготовку на Тибете. СМИ, не стесняясь, пропагандируют сатанизм, чернокнижие, колдовство. А тут еще и часть русских националистов, обвинив православие в пособничестве еврейской экспансии, взялась пропагандировать «старых русских богов». Нет слов, древнюю историю и обычаи своего народа нужно уважать, наверное, с тем же благоговением, с каким мы вспоминаем наше детство с его повседневными открытиями все новых и новых тайн, с его ожиданием чуда и детской уверенностью в собственном бессмертии. Но мы-то уже взрослые, и мы знаем, что, кроме детского «честно — нечестно», современному обществу нужен подробнейшим образом разработанный закон с «приставленными к нему стражниками» и судебными исполнителями, иначе — хаос и анархия. Кроме страха грома и молнии, Бабы-яги и домового, нужны идеология, мораль, правила поведения, продиктованные не Астарховым и даже не Львом Толстым, а Всевышним, его апостолами и отцами Русского Православия. Поэтому хочется спросить у любителей крутых перемен: разве им до сих пор не понятно, что тысячелетняя Русь, как русское государство, создавалось и живо исключительно благодаря своему Православию? Неужели кто-то еще может думать, что прими Рязань ислам, Владимир — буддизм, Новгород — иудаизм, Урал — протестантизм, а Питер — «Сознание Кришны», то православная Троице-Сергиева Лавра сможет отмолить у Бога, спасти такую блудницу от окончательного развала, а ее народ — от рассеивания среди других, более прагматичных народов?

Неужели мы настолько не верим русским православным людям и их духовным пастырям, не верим русским атеистам, но патриотам России, признающим великое объединительное значение Православия, что приходится вспоминать (не к ночи будет помянут) русоненавистника З. Бжезинского, заявившего во всеуслышание, что «после разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось Русское Православие».{49}

Какие еще нужны доводы «за» Православие и «против» экспансии чужих религий, сатанизма, сектантства и впадения в языческое детство?!

Неужели кому-то еще не понятно, что нам, русским, как никогда, нужна объединяющая идеология, что с созданием каждого нового инославного прихода, с каждой новой сектой, как, впрочем, и с каждой новой политической партией, русская нация становится менее сплоченной и более хрупкой, что религиозное многообразие ослабляет не только нацию, но и государство? Или нам мало чужих примеров? Взять хотя бы наших собратьев — южных славян, на историческую судьбу которых серьезнейшим образом повлияло то обстоятельство, что там, наряду с православием, под воздействием внешних сил упорно насаждались, с одной стороны, католицизм, а с другой — ислам. Что стало с некогда единым государством? А не те же ли цели преследуют униаты, поддерживаемые официальным Киевом, — закрепить отделение украинского народа от некогда единого русского народа? Поэтому русский человек, любящий свою нацию и желающий ей добра, должен четко представлять себе, что он (атеист ли, верующий ли) обязан сделать все для укрепления Православия и по мере сил бороться с проникновением в Россию чужих религий. В нашем единстве наша сила. Я не агрессивен и не говорю, что «Так мы победим», а говорю: «Так мы не дадим подчинить себя чужой воле».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.