«СПАСИБО РУССКОМУ НАРОДУ!»

«СПАСИБО РУССКОМУ НАРОДУ!»

Итак, все шло к тому, что на руинах «разрушенного до основания» русского государства вполне могло бы быть построено некое подобие новой Хазарии. И при оккупационном режиме международных экстремистов, раздувавших пожар Мировой революции, коренное население было бы низведено до уровня малоквалифицированной рабочей силы. Однако судьба распорядилась иначе. Иллюзия надежды на Мировую революцию лопнула.

Вместо победного шествия коммунизма, вместо международной солидарности трудящихся миру явилась смертельная угроза в лице Германии, где в январе 1933 года к власти пришел Гитлер, объявивший целью своей политики «захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадную германизацию». И хотя антирусская политика интернациональной верхушки ВКП(б) по инерции еще продолжалась, время отрезвления настало, сама жизнь потребовала подвести итоги 15–летнего хозяйствования, оценить мобилизационные возможности страны, ее военный, научно-технический и, главное, кадровый потенциал. А когда оценили, подсчитали, то прослезились — вместо уничтоженной русской технической и творческой интеллигенции воспитать новую вненациональную элиту так и не удалось. К тому же осознали, что предстоящая война (а в ней уже никто не сомневался) будет не классовой (гражданской), а отечественной и воевать придется не с «буржуями», а с «братьями по классу», которым почему-то очень захотелось нашего чернозема, наших лесов и полезных ископаемых. Было ясно: война окажется жестокой и лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» тут не годится. Скорее, подойдет лозунг Первой мировой войны «За Веру, Царя и Отечество!». И победить в войне сможет только русский народ, сохранивший, несмотря на тяжелейшие испытания и потери, огромный потенциал во всех областях теории и практики. Русские, эти «старорежимные шовинисты», как ни странно, продолжали доминировать во всех отраслях науки: Циолковский и Королев, Зворыкин и Лебедев, Колмогоров и Петровский, Павлов и Тимирязев, Вернадский и Комаров, Вавилов и Капица. Русские же продолжали крепить оборонную мощь страны (Туполев, Яковлев, Лавочкин, Поликарпов, Дягтерев, Токарев, Кошкин).

Как ни странно, среди этих людей не оказалось ни коганов, ни френкелей, ни либерзонов. Зато их было немало в партийных комитетах, в контролирующих и карательных органах и, как сейчас стало модно говорить, в масс-медиа и шоу-бизнесе. Правда, кое-что они все-таки изобрели: яды для тайных убийств (Майрановский), «душегубку» (И. Берг), принудительный лагерный труд (Н. Френкель, бывший мошенник и зек, выросший до начальника строительных работ ГУЛАГа). Удалось им даже кое-что и построить, правда, руками тех же зеков, поскольку другой, научно-обоснованной и экономически проработанной, системы организации труда они предложить не смогли. Тем не менее они вправе гордиться своим детищем — «Архипелагом ГУЛАГ», а также строительством Магадана и Дудинки, Норильска и СовГавани, Беломорского и Волгодонского каналов, тысяч километров железных дорог. И все же сравнения явно были не в пользу новой элиты. Вот и пришлось Сталину, как бы ему этого и не хотелось, стать «католиком больше, чем Папа Римский», то есть стать русским больше, чем его русские партнеры по Политбюро и ЦК. Именно в канун великих испытаний в стране началось откровенное заигрывание с русскими или, как бы сейчас сказали, разыгрывание «русской карты». Русским разрешили вспомнить, что у них вообще-то есть история, что их предки достойны гордости и уважения. И оказывается, в этой истории были не только поражения, но и победы, кардинальным образом меняющие расклад военно-политических сил в Европе и Азии. Вновь зазвучали имена Александра Невского и Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Васильевича Суворова и Михаила Илларионовича Кутузова. Власть пошла на «замирение» с беспартийной интеллигенцией. Стала возрождаться классическая школа с ее индивидуально-предметным методом обучения. Прекратились издевательства над русским языком. В школьные программы возвращались великие русские поэты и писатели. Постепенно реабилитируется семья, прекращаются нападки на любовь, дети вновь радуются новогодней (ранее — рождественской) елке, приостанавливается разрушение Русской православной церкви.

Возрождается, пусть пока еще чисто внешне, казачество, восстанавливаются офицерские звания в армии. С 1935 года правительство приступило к отмене ограничений, связанных с социальным происхождением. Дети дворян, бывших предпринимателей и кулаков получают равные права на высшее образование. Русским милостиво разрешается стать патриотами, они вновь получают право на Родину (социалистическое Отечество) при условии, что одновременно с этим примут на себя священную обязанность по ее защите.

Эти изменения во внутренней политике Сталина и его ближайшего окружения вызвали резко отрицательную реакцию со стороны «пламенных революционеров», не сумевших из критиков и разрушителей превратиться в строителей и созидателей. С Советской властью они отождествляют себя, и только себя, а посему русское национально-государственное возрождение расценивали как контрреволюцию и русский термидор. Свои проклятия «обрусению России» посылал из-за границы Троцкий; терявшие комиссарские полномочия и режим наибольшего благоприятствования М. Корец и Л. Ландау объявили о создании Антифашистской (антисталинской) рабочей партии и призвали всех бороться с режимом. Самую распространенную точку зрения еврейской диаспоры высказала, как мне представляется, Анна Абрамовна Берзинь (влиятельная партийно-литературная деятельница): «В свое время в Гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду… В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь — „мы русский народ“. Все это пахнет черносотенством и Пуришкевичем».

Однако у «отца народов» на этот случай были другие евреи, которые помогли ему расправиться с «непонимающими». В первую очередь, это Каганович — соавтор идеи особых совещаний при НКВД СССР и так называемых «троек», Г. Ягода — нарком внутренних дел, М. Берман — начальник ГУЛАГа и множество подписантов, от И. Якира до Б. Пастернака, требовавших уничтожения «врагов народа». Все эти люди оказали неоценимую услугу Сталину, вознамерившемуся расправиться с теми, кто когда-то, на волне общенародного антимонархического движения, пришел к власти, кто комиссарил почти 20 лет, разрушал русское национальное государство, превратив его в экспериментальную лабораторию, кто сознательно или несознательно вел дело так, чтобы Москва превратилась в новый Иерусалим.

Трагедия 1937–1938 годов общеизвестна. Известно теперь и абсолютное количество жертв: 682 тысячи смертных приговоров. Цифра чудовищная, и никакие арифметические изыски не в состоянии оправдать эту жестокость и это преступление. Тем не менее есть мелкая кража и кража в особо крупных размерах, есть побои и тяжкие телесные повреждения. И то, и другое — преступление. Оценивая же общее число «жертв революции» за 20 лет, мы, справедливости ради, должны признать, что жертвы 1937–1938 годов составляют не более 3 %. Скорбь о них естественна, вина за их уничтожение очевидна, непонятно лишь одно — почему никто не скорбит о 97 % и не призывает возмездие на головы их палачей?!

Правда, некоторые авторы научных и популярных книг на рассматриваемую тему склонны считать, что «тридцать седьмой год» по существу как раз и явился расправой над этими самыми «тремя процентами», прямо или косвенно повинными в гибели 97 %. В частности, Рой Медведев в своей книге «О Сталине и сталинизме», сам того не желая, подтверждает это мнение, цитируя высказывания «кремлевской насельницы» тех времен Л. Шатуновской о жертвах «37–го года»: «…я не нахожу в своей душе ни жалости, ни сочувствия к ним. Конечно, никаких преступлений против партии и государства, в которых их обвиняли, они никогда не совершали… Но была за ними другая, более страшная вина — они не только создали это государство, но и безоговорочно поддерживали его чудовищный аппарат бессудных расправ, угнетения, террора, пока этот аппарат не был направлен против них!»

Есть много желающих представить «37–й год» годом антиеврейских репрессий, хотя это далеко не так, вернее, не совсем так. Обратимся к статистике. На начало 1934 года, когда Сталин только начинал разыгрывать «русскую карту», в ВКП(б) состояло 1874 тыс. членов и 935 тыс. кандидатов в члены партии. При нормальном развитии событий через год-два полноправными членами партии было бы уже где-то около 2,8 млн человек, а через пять лет — и того больше. Однако к 1939 году членами партии значилось всего лишь 1588 тыс. человек. Естественен вопрос: а где остальные? Не поискать ли их в другой статистике, репрессивной? Так оно и есть: в 1937–1938 годах общее число подвергшихся репрессиям за «контрреволюционную деятельность» обозначается цифрой 1344 тыс. человек. Следовательно, основным объектом репрессий стала сама партия, ее функционеры и активные участники революционных преобразований России, приведших страну на грань гибели. Ну а если среди этих «врагов народа» оказалось много евреев, то это всего лишь еще одно подтверждение их вины за причиненные беды: за «красный террор», за Гражданскую войну, за уничтожение «соли земли русской», за коллективизацию и за голод, голод, голод. Интересно, что статистики убыли еврейского населения и национального состава репрессированных за эти годы я не нашел.

Однако нельзя забывать, что политика — грязное дело. Сталин — великий политик, а стало быть, и великий мастер грязных дел. Запуская очередную кампанию, начиная очередной эксперимент, Сталин, как правило, уклонялся от лавров первооткрывателя и новатора, предоставляя другим эту сомнительную заслугу. Оставаясь как бы в стороне, он, в зависимости от развития событий, либо поправлял ошибки исполнителей, либо делал их «козлами отпущения». По существу, таковыми «козлами» за все ошибки и преступления первых 20 лет Советской власти как раз и стали жертвы 1937 года. Это был суд скорый и неправый, без учета личной вины подсудимых. Хотя «козлами отпущения» Сталин сделал и тех, кто вершил неправый суд, — Г. Ягоду, Н. Ежова и других.

Расправившись с палачами русского народа и ликвидировав свидетелей своего личного участия в этих преступлениях, Сталин не изменил авторитарного режима правления в стране, да у него и в мыслях такого не было. Он лишь сместил национальные акценты, «поставив на русских», хотя евреев он тоже не забывал — их представительство в ЦК, Политбюро и ряде ведомств продолжало оставаться заметным (Каганович, Мехлис, Ванников, Шапиро).

Жизнь показала, что Сталин, определяя приоритеты своей национальной политики накануне войны, оказался абсолютно прав. Буквально за 3–4 года в стране совершается настоящий прорыв во всех областях жизнедеятельности общества. Появляются образцы новой техники, не уступающей, а то и превосходящей европейские и американские аналоги. Начинается их серийное производство. Войска и штабы приобретают необходимые навыки, доказав это в ходе событий у озера Хасан и реки Халхин-Гол, во время Финской кампании. Происходившая смена интернациональных ориентиров на патриотические потребовала соответствующих кадровых изменений и во внешнеполитическом ведомстве. Упование на пролетарскую солидарность рабочего класса Европы сменяется конкретными действиями по созданию коллективной безопасности европейских государств.

Русификация НКВД была своеобразной гарантией от рецидива антирусской политики и массовых репрессий, которые в 1939 году резко пошли на убыль. Если в 1938 году к высшей мере наказания было приговорено 328 тыс. «врагов народа», то в 1939 году по контрреволюционным статьям было расстреляно 2552 человека, а в 1940–м — 1649 человек. Конечно, много! Но это все-таки в 130 и, соответственно, в 300 раз меньше, чем в 1938 году.

И вот что меня не то чтобы поразило, но удивило точно: Вторая мировая война с ее жестким антисемитизмом должна была бы, казалось, неизбежно мобилизовать все мировое еврейство на сопротивление фашизму, явить миру чудеса трудового и воинского героизма. Но, увы, этого не произошло. Евреи, «стеная о своей ужасной доле», предоставили эту честь другим. Они не воспитали в своей среде воинов, подобных Талалихину, Клочкову, Космодемьянской, Матросову, Покрышкину. Практически нереально было встретить их на передовой, в забое, на лесоповале, у станка под открытым небом в 40–градусный мороз, в путейских бригадах и у доменных печей. Им больше по нраву были конторки, творческие коллективы, редакции и издательства, распределители американской помощи, тыловые армейские службы.

Победа в войне была достигнута совсем не за счет интернациональной помощи пролетариев Европы, на что так уповали пламенные революционеры, и, извините, не за счет интеллекта «самой талантливой нации», а благодаря уму, стойкому характеру и терпению русского народа, не только поднявшегося на борьбу с врагом, но и увлекшего за собой другие народы Советского Союза. И это, видимо, не без труда был вынужден признать Сталин в своем знаменитом выступлении на приеме в Кремле в честь командующих войсками 24 мая 1945 года. «Спасибо русскому народу!» — звучало как раскаяние за ранее причиненные ему беды, как признание его руководящей силы, как восстановление его прав, прав хозяина в своей стране. И неудивительно, что народ-победитель захотел занять подобающее ему положение в обществе и государстве. Бывшие фронтовики и герои тыла выдвигались на руководящие посты на производстве и в советских учреждениях, они верховодили в комсомольских и партийных комитетах, молодым была предоставлена возможность получить высшее образование — путевку в мирную и созидательную жизнь.

Сталин, как бы замаливая свои старые грехи перед русскими и восстанавливая историческую справедливость, приступает к планомерным мероприятиям по русификации государственного аппарата. На высшие государственные посты и в центральные органы он назначает преимущественно славян (русских, украинцев, белорусов), в союзных и автономных республиках вводит институт вторых секретарей партийных комитетов и первых заместителей председателей советов министров, назначаемых Москвой из числа тех же славян. Кадровым аппаратом дается негласное указание о проведении национального регулирования кадров с целью обеспечения справедливого, пропорционального представительства русского и других народов в государственном аппарате, культуре, науке, искусстве. Сопротивление этим мероприятиям со стороны местных элит подавлялось жестко, если не жестоко.

Еще во время войны (15 мая 1943 года) Сталин практически единолично принимает решение об упразднении Коммунистического Интернационала, задуманного когда-то космополитической верхушкой ВКП(б) в качестве штаба Мировой революции и распределителя денежных средств, выколачиваемых из России. Еще через полгода руководитель государства отказывается от коммунистического гимна «Интернационал», призывающего к разрушению «старого мира», и вводит новый гимн СССР, начинающийся словами «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь».

Война заставила Сталина пересмотреть политику и в отношении Русской православной церкви, пастыри которой, в отличие от патриарха Тихона, в первый же день войны «благословили всех православных на защиту священных границ нашей Родины». После победы под Москвой москвичам впервые за многие годы разрешили отпраздновать Пасху. В 1943 году по инициативе Сталина начинается возрождение церковной жизни: избирается Патриарх, издается «Журнал Московской Патриархии», Православно-богословский институт и Богословско-пастырские курсы приступают к подготовке священнослужителей, повсеместно открываются храмы. Эта политика продолжалась и после победы. В 1946 году возобновились богослужения в Троице-Сергиевой Лавре, начали работу Московская и Ленинградская духовные академии, восемь духовных семинарий, количество православных приходов достигло 20 тысяч.

Многим казалось, что справедливость наконец-то торжествует. Но это только казалось…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.