«РУССКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ» И «БЕЗРОДНЫЕ КОСМОПОЛИТЫ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«РУССКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ» И «БЕЗРОДНЫЕ КОСМОПОЛИТЫ»

Несмотря на очевидное, а вернее, показное русофильство Сталина во время войны и после ее победного завершения, евреев тем не менее было достаточно в госаппарате, в учебных и научных учреждениях, в здравоохранении, в искусстве и литературе. Их доля в этих учреждениях доходила до 40–60 %. А в таких отраслях, как музыкальная, театральная, литературная критика, филармоническая деятельность, цирк, психиатрия, — они властвовали безраздельно.{22}

Может быть, поэтому сталинский тост за русский народ вызвал слезы обиды у И. Эренбурга, которому очень не хотелось делиться с «этими русскими» даже толикой той власти и влияния, что унаследовали его соплеменники от большевистских комиссаров. Но, произнося свой тост, Сталин, надо полагать, и не думал обижать евреев, — вспомним, из 10 членов Политбюро 5 состояли в родственных отношениях с евреями (Молотов, Маленков, Ворошилов, Хрущев, Андреев), один был евреем (Каганович), а еще один (Берия) — «полуевреем». Так что тост этот я бы отнес к разряду произносящихся «ради красного словца» — в последующих публичных выступлениях Сталина подобная патриотическая и русофильская риторика уже отсутствовала. Думаю, это была его очередная восточная хитрость: с одной стороны, спровоцировать русский национализм, за который потом можно будет строго спросить, а с другой — натравить на народ-победитель своих прежних опричников, дав им возможность реабилитироваться за свое негероическое поведение во время войны. Короче, принцип проверенный — «разделяй и властвуй». Так оно фактически и получилось: русские (Жданов, Кузнецов, Вознесенский, Попков), окрыленные возможностью получить сталинское наследство, начинают формировать свою «Русскую партию», а евреи всеми своими действиями опровергают слова Сталина о выдающейся и руководящей роли русского народа, о его ясном уме и стойком характере.

О нечистоплотности сталинской игры свидетельствует хотя бы тот факт, что первый, превентивный, удар он нанес не по «марксистам-инернационалистам», а по «колыбели Русской партии», по ленинградской партийной организации, которая в лице тех же Кузнецова и Попкова позволила себе расслабиться в предшествующие годы и допустила в периодической литературе зощенко-ахматовские интонации. Как ни странно, но этот удар до сих пор почему-то выдается «демократами» за начало борьбы с космополитами. Я говорю о постановлении ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года — о журналах «Звезда» и «Ленинград». В постановлении резкой критике были подвергнуты М. Зощенко и А. Ахматова. Первый — за «очернительство советской действительности», вторая — за «буржуазный аристократизм поэзии». Ни в самом постановлении, ни в докладах А. Жданова, которому было поручено его прочитать, слова «патриотизм» и «антипатриотизм» даже не упоминались. Правда, в постановлении, как сигнал боевой трубы, прозвучали слова о «низкопоклонстве перед современной западной культурой», долженствующие объявить всем и вся, что СССР принимает бой на идеологическом фронте «холодной войны», фактически начавшейся после атомной бомбардировки, но всерьез озвученной У. Черчиллем в Фултоне (США) в марте 1946 года.

Но, повторяю, никаких обвинений в антипатриотизме, никаких «безродных космополитов», никаких «агентов международного сионизма» в партийном документе не фигурировало. А то обстоятельство, что жертвы строгого партийного решения вскоре, чуть ли не через год, вновь начали публиковаться, дает основание с большой степенью вероятности утверждать, что в действительности это постановление стало результатом внутрикремлевской борьбы за «второе» место в партийной иерархии (Жданов-Маленков) и направлено было в первую очередь против «зарвавшихся ленинградцев».

К патриотической патетике Сталин возвратился только в мае 1947 года, когда на инструктивном совещании с руководством Союза писателей (А. Фадеев, К. Симонов, Б. Горбатов) заявил: «…есть такая тема, которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Если взять нашу среднюю интеллигенцию… у них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников… Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает… Надо бороться с духом самоуничижения…»

Тем самым отдавалась команда идеологическими средствами бороться с низкопоклонством. Борьба пока обезличенная, слова о «безродных космополитах» и в этот раз не произносились. И как ни странно, но первыми этот социальный заказ бросились выполнять… евреи (Л. Плоткин, В. Кирпотин), объявившие идейным вдохновителем этого самого «низкопоклонства» давно умершего русского историка литературы А. Веселовского. Причем нужно отметить, что вся эта кампания 1947–1949 годов проходила в основном посредством литературной и театральной критики, где, как нам известно, засилье евреев было полным. Вот и представьте себе, какое раздолье получили эти критики для сведения личных счетов и завоевания «места под солнцем». И они развернулись. Самой суровой критике на первом этапе подверглись деятели культуры и науки русского происхождения: академики В. Ф. Шишмарев, В. В. Виноградов, А. С. Орлов, А. И. Белецкий, профессора В. А. Десницкий, И. П. Еремин, Г. Н. Поспелов, И. Н. Розанов, А. Н. Соколов и многие другие. Среди критикуемых были и евреи, но до конца 1948 года это было, скорее, исключением из правил.

Как известно, дальше все изменилось и даже перевернулось. Объяснение этому следует искать как в изменении международной обстановки тех лет, так и во внутриполитическом климате двух регионов земного шара — в Палестине и Соединенных Штатах. Итак, по порядку.

Общеизвестно, что около двух тысяч лет назад евреи утратили свою государственность в Земле обетованной, в связи с чем были вынуждены скитаться по всему миру в поисках лучшей доли, повсеместно подвергаясь гонениям за, мягко говоря, не совсем этические приемы, применяемые ими в целях достижения своего экономического и политического могущества. После Первой мировой войны им предоставилась относительно безопасная возможность селиться на земле своих предков под охраной оружия Великобритании, получившей от Лиги Наций мандат на управление Палестиной. Окончание Второй мировой войны вселило сионистским лидерам надежду на повторное обретение ими Земли обетованной — в качестве аргумента на подобное «возрождение» выдвигались исключительно большие жертвы среди еврейского населения Европы в годы войны. Этому их стремлению противодействовали Великобритания и США, но потворствовал Советский Союз. Вполне возможно, позиция американской администрации стала основной причиной критического, а иногда и демонстративно отрицательного отношения американских евреев к официальной политике «страны расселения». Это обстоятельство в свою очередь могло быть решающим в учреждении в ноябре 1946 года временной президентской комиссии по проверке лояльности государственных служащих, развернувшей беспрецедентную для Америки «охоту на ведьм» и получившей антиеврейскую направленность (супруги Розенберг, Р. Оппенгеймер, Чарли Чаплин).

Позиция Советского Союза, уже вступившего в период навязанной ему «холодной войны», по отношению к чаяниям мирового еврейства была, как я уже заметил, положительной. В стране имелось сильнейшее еврейское лобби, убеждавшее Сталина в целесообразности занять произраильскую позицию под гарантию просоветской ориентации будущего государства и перспективу советского присутствия в этом исключительно важном регионе мира. И Сталин согласился. Для реализации этого плана он привлек весь свой авторитет и авторитет страны, победившей фашизм. Израильский политолог И. Говрин писал: «Позиция Советского Союза, высказанная в решительной форме, оказала определяющее влияние на формирование решения… которое привело к прекращению действия британского мандата на Палестину и провозглашению 15 мая 1948 года государства Израиль… Он был первой страной, полностью признавшей Израиль… В те судьбоносные дни Советский Союз… действовал как через ООН, где он резко осудил вторжение арабских армий… так и оказывая Израилю через Чехословакию военную помощь, жизненно необходимую для отражения вторгшихся армий».{23}

Какое ликование царило в среде советских евреев по этому поводу: народные гулянья, многотысячные торжественные богослужения, митинги, поломничество в израильское посольство, помпезные приемы дипломатов нового государства! «Вот теперь и у нас есть Родина», — заявила жена маршала К. Е. Ворошилова, а жена другого советского сановника, В. М. Молотова, стала главным лоббистом сионистских кругов в СССР. Но эйфория быстро улетучилась, как только стало очевидно, что Израиль в своем внешнеполитическом курсе взял ориентацию на Соединенные Штаты и что Советский Союз оказался обманутым в своих предположениях.

Вот тут-то и началась реакция. Из архивов памяти, равно как и из государственных архивов, стали извлекаться все обиды на евреев, мнимые и действительные. Первый удар как раз и пришелся по критикам, вчера еще третировавшим патриотически настроенных поэтов и писателей и издевавшимся над святыми для русских людей понятиями. Начало процессу было положено редакционной статьей газеты «Правда» от 28 января 1949 года «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». И начала раскручиваться кампания борьбы с «космополитами», получившая исключительно большой резонанс и однозначно отрицательную оценку со стороны «демократической общественности». Нужно сказать, что никто из пострадавших (вспомним прежние годы) не был ни выслан из страны, ни приговорен к высшей мере наказания. А тот факт, что практически все «космополиты» были евреями, еще не дает оснований называть эту акцию антиеврейской хотя бы потому, что в это же время евреи получали третью часть Сталинских премий в области литературы на русском языке. Скорее, это была попытка скорректировать соотношение сил в литературных и театральных кругах в пользу русских патриотов, подвергшихся нападкам со стороны воинственных оппонентов, направляемых самой партией в лице заведующего Агитпропом ЦК, как позднее его будут называть, «примкнувшего» Д. Т. Шепилова и первого заместителя генерального секретаря Союза писателей СССР К. Симонова, которые, кстати, моментально развернулись на 180 градусов, как только почуяли изменения сталинского настроения.

За провал планов относительно союза с Израилем и за урон внешнеполитического престижа великой державы, позволившей использовать себя так примитивно, поплатились и ближайшие помощники Сталина, в обязанности которых входило отслеживание всей ситуации на Ближнем Востоке. В марте 1949 года со своих постов были сняты министр иностранных дел В. М. Молотов, возглавлявший одновременно внешнюю разведку страны, министр вооруженных сил Н. А. Булганин, добившийся в 1948 году возвращения ГРУ (Главное разведывательное управление) в свое подчинение, и министр внешней торговли А. И. Микоян, ведавший поставками оружия Израилю.

Но самый серьезный удар был нанесен по Антифашистскому еврейскому комитету (АЕК). Он организационно объединял все еврейские общественные организации СССР, направлял внутреннюю жизнь диаспоры и осуществлял активные международные контакты. В качестве основного обвинения против него была выдвинута инициатива создания в Крыму Еврейской Социалистической Республики, не получившая поддержки во время войны, но хорошо запомнившаяся Сталину схожестью аргументации, использованной при создании государства Израиль. Эта схожесть, нужно полагать, была экстраполирована и на возможные последствия. Еврейская Советская Социалистическая Республика могла с таким же успехом стать антисоветской, как это произошло с Израилем: из просоветского он превратился в проамериканский. А это означало нарушение территориальной целостности СССР, создание американского плацдарма в непосредственной близости к центру России, ослабление обороноспособности и потере престижа. Не зря же руководитель сионистской организации «Джойнт» Д. Розенберг заявлял в то время, что «Крым интересует (их) не только как евреев, но и как американцев, поскольку Крым — это Черное море, Балканы, Турция». В таком случае речь могла идти уже не просто о недальновидности и ошибке, а о политическом государственном преступлении; люди же, вынашивавшие эту идею, автоматически превращались из «салонных стратегов» в государственных преступников и «изменников Родины». Положение подозреваемых усугублялось еще и тем, что их преступные замыслы были вдвойне коварными — фактически все руководящие лица АЕК, созданного по инициативе Л. Берия, являлись давними сотрудниками НКВД-МГБ, что документально доказал Г. Костырченко, а такого «предательства» это ведомство никогда не прощало.

Обвинения в «измене Родине» предъявили всем наиболее активным сионистским деятелям, словом и делом поддерживавшим идею создания Израиля и Крымской Еврейской Республики. Было арестовано, как указывают источники, свыше 100 человек, хотя можно предположить, что количество участников сионистского движения во много раз превышало это число. Между тем шум поднялся изрядный. Он и сейчас не умолкает, и в нем отчетливо слышны обвинения режиму и дифирамбы пострадавшим. Если же отбросить эту шумовую «волну» и задаться вопросом: «А были ли основания у Сталина инициировать предварительное следствие по АЕК?» — то, думаю, непредвзятый наблюдатель происходившего и сегодня согласится, что такие основания все-таки были. К смертной казни приговорили 10 человек, что явно не соответствовало самому «составу преступления». Вообще приговор больше походил на преступление, чем на акт правосудия. Кроме того, нужно ли было закрывать еврейские культурные центры, еврейские театры? Вряд ли. Но таков был максимализм вождя и его присных.

Однако все познается в сравнении. Вспомним другой политический процесс того же времени — «Ленинградское дело». Оно расценивалось многими исследователями как суд над русским началом в государстве, над русским национализмом (т. е. любовью к своему народу), над русскими кадрами, пришедшими в руководство страны после Великой Отечественной войны. Только число расстрелянных по этому делу превысило 200 человек, а количество осужденных к длительным срокам лишения свободы исчислялось тысячами. Причем это были не какие-то самовозвеличенные «общественные деятели», а члены Политбюро, члены ЦК, секретари обкомов, крупные хозяйственные руководители. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, с какой поспешностью Сталин и его проеврейское окружение (Маленков, Хрущев, Берия) расправились с «Русской партией» (судебные заседания и казни состоялись в сентябре-октябре 1950 года). И в то же время как долго, по указанию этого же окружения, тянулось дело по АЕК (до 1952 года). Масштабы репрессий несопоставимы, как несопоставимо и общественное мнение по этим двум «делам».

О «Ленинградском деле» молчали десятилетиями, молчат и сейчас. Убежден, не найдется человека, который бы взял на себя смелость утверждать, что для возбуждения этого дела имелись законные «поводы и основания». Это было одно из немногих политических дел, материалы которого впоследствии подверглись чистке с согласия все того же окружения.

(Известно, что некоторые документы из этого дела были изъяты Маленковым и, нужно думать, уничтожены.)

Остается лишь предположить, что «Ленинградское дело» инспирировали противники национально-патриотического возрождения России, теряющие фактическую власть над происходящими процессами и свое влияние на стареющего вождя, который, по свидетельству очевидцев, в качестве своих преемников рассматривал уже не их, а Жданова и его ленинградскую команду. Но даже больной лев все еще остается львом. Возможно, раскаявшись в содеянном (уничтожение «Русской партии»), Сталин дает команду довести дело по АЕК до обвинительного приговора и начинает новый процесс против чекистов, расследовавших «Ленинградское дело» и тормозивших следствие по АЕК, а также против врачей, своим непрофессионализмом доведших до смерти основоположника «Русской партии» Жданова. Тогда, в 1948 году, он воспринимал снятого со всех постов Жданова уже не как своего ближайшего помощника, а как руководителя оппозиционного ему движения, в связи с чем и разбираться с этим не счел возможным, а оставил этот «козырь» про запас. Хотя «козырь» этот вряд ли следует рассматривать как антиеврейский, потому что большинство арестованных по «делу врачей» были русскими. Тем не менее евреи среди врачей все же были, что дало возможность «ранимым еврейским националистам» объявить «дело врачей» широкой антиеврейской кампанией. И несмотря на то что лечащие врачи признали свою врачебную ошибку в случае со Ждановым, несмотря на то что эта ошибка была подтверждена заключениями других специалистов, дело это почему-то до сих пор считается сфальсифицированным. И не это ли «дело» стало причиной смерти самого Сталина? Ведь в его кончине была заинтересована как вся еврейская диаспора, готовившаяся к предложенной И. Эренбургом и поддержанной Л. Кагановичем депортации на Дальний Восток, так и все антирусское окружение вождя.

Многие считают Сталина антисемитом. А был ли он таковым на самом деле? Представляется, что, в первую очередь, он был властолюбивым политиком, великим политиком, а в политике, в этом «грязном деле», невозможно обойтись без непопулярных мер, неэтичных поступков и противозаконных действий. Он в равной степени был русофобом и антисемитом, чечено-черкесо-калмыко-ингуше- и балкаробойцем. Последних он наказывал за массовую измену, евреев — за эгоизм и паразитизм. А вот русских он боялся не меньше, чем их боялись евреи, ибо «чует кошка, чье мясо съела». Сталин, надо полагать, понимал, что русские начали «поджимать» и его самого. Когда же, науськиваемый (или спровоцированный) группировкой Маленкова-Хрущева-Берия, он ликвидировал своих мнимых врагов и тем самым остался без опоры в лице закаленной Ленинградской блокадой «Русской партии», то решил наказать и эту антирусскую группировку. Но сил уже не осталось…

Сталин умер или ему помогли умереть, а врачи через несколько дней оказались на свободе в ореоле великомученников, вооруженных «папской буллой» в виде закрытого письма ЦК, запрещающего партийным организациям комментировать принятое решение и обсуждать проблему антисемитизма на партийных собраниях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.