Виктор Байдерин ДРУЖБА ДВУХ СТАЛЕВАРОВ Рассказ
Виктор Байдерин
ДРУЖБА ДВУХ СТАЛЕВАРОВ
Рассказ
Всё здесь было необычайно, не по-русски.
Ещё из окна вагона, где-то под Ташкентом, Василий увидел глинобитные домики без крыш.
— Никак, в этой деревне пожар был? — кивнул он спутнику своему, узбеку Гилязу Раджабову. — Ни одной крыши не уцелело.
Раджабов весело усмехнулся.
— Ну, какая же это крыша из глины. Небось, протекает?.. — продолжал удивляться Василий.
— Неважная крыша, — согласился спутник. — Но, что поделаешь — железа нет, досок нет, шифера тоже недостаёт.
Он помолчал, задумчиво поглядел в окно и убеждённо добавил:
— Приедешь в 1950 году — увидишь хорошие крыши, как на русских домах. Мы, узбеки, народ упорный: как скажем, так и сделаем…
И тут, в жилище Гиляза Раджабова, в глаза Стамову бросались всякие необычные вещи, каких он не привык наблюдать у себя, на Урале. Гиляз и вся его семья — от трёхлетнего сынишки до седобородого деда — обедала, сидя на полу. Конечно, не на голом полу, но без стола. Пёстрый расписной ковёр, мягкие ватные одеяла и тугие ватные подушки были единственной «мебелью» в комнате Гиляза. С непривычки неудобно было сидеть на этом мягком великолепии: ныли ноги, уставала спина и вообще неловко было кушать полулёжа.
Спать гостя уложили не в кровать, а на целую кипу наложенных друг на друга одеял.
«Вот я и в Азии, — думал Василий, чиркая во тьме зажигалку, чтобы закурить. — Самобытный народ эти узбеки. Сколько ещё старины в их быте!.. Однако, новое упорно пробивает себе дорогу. Например, металлургический завод, построенный за годы войны на станции Беговат… Фархадский гидроузел… Молодцы узбеки! Обзаводятся своей индустрией».
* * *
Василию вспомнились дни прошлой осени и первых месяцев зимы, когда рядом с ним у горячей мартеновской печи появился этот Гиляз Раджабов — ладно сбитый парень, с короткими чёрными усиками, в пёстрой тюбетейке.
Мастер цеха Иван Лукич Ведерников, знакомя Василия со скуластым крепышом, был, как всегда, немногословен:
— Принимай, Василий Парамоныч, ученика.
— Ученика? — удивился Стамов. — А где он потом работать станет? На которой печи?
— На узбекской, — ответил Иван Лукич, направляясь к соседнему мартену.
В свободную минуту познакомились, разговорились. И хотя Гиляз Раджабов говорил на ломаном русском языке, с резким акцентом, из-за которого не сразу можно было понять отдельные слова, разговор его понравился сталевару. Чувствовался в этом парне незаурядный ум, смышлённость и, главное, любознательность, без которой трудно изучить новое дело, да, вдобавок, ещё такое сложное и тонкое, как варка стали. Умными, чёткими вопросами, показывающими, что сталеварение кажется ему не такой уж диковинной вещью, новый ученик с первого раза поставил себя на равную ногу с учителем.
И не только разговор, но и облик ученика, его простой рабочий костюм и книга «Технология металлов», торчавшая из кармана пиджака — всё пришлось по сердцу бывалому сталевару. Василий Стамов ещё не знал, но чувствовал, что этот молодец со смуглым лицом будет толковым, понятливым учеником.
— Бывал у мартеновских печей? — спросил Василий.
— Нет, — чистосердечно признался новичок, — только читал.
Он помолчал, затем спросил у сталевара:
— Броневую сталь для танков здесь варил?
— Здесь.
— Это хорошо.
— Чем хорошо?
— Если варил, значит меня научат варить.
— Это уж непременно. Какой же ты будешь сталевар, если бронёвку сварить не сможешь. Сталевар должен уметь сварить всё: от простых до самых сложных марок!
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Гиляз Раджабов непременно желает стать мастером варки стали. У них в далёком и жарком Узбекистане, на пустынном участке земли строится большой металлургический завод.
— Мы имеем свой хлопок, свой виноград, свои шелка, — говорил Гиляз. — Теперь хотим иметь свой узбекский металл — чугун, железо, сталь, прокат.
— Что ж, это хорошо, — одобрил Стамов. — Не всё же из Магнитки возить.
— Вот, вот… Сами хотим. На своём заводе, своими силами.
— Ну, — ответил Василий, — если у вас все такие смышлёные ребята, как ты, — дело выйдет.
— Мы тоже так думаем: выйдет. Русские научили нас пшеницу сеять, хлопок машинами обрабатывать. Научат и сталь варить. За это мы русских крепко уважаем.
Началась учёба. Гиляз стоял возле печи в асбестовом фартуке, широкополой войлочной шляпе, оснащённой тёмносиними очками, в толстых валенках. Спецовка делала его ещё более коренастым, и вид у него был, как у заправского сталевара, — внушительный, хозяйственный. Только в те минуты, когда он отходил в сторону и, достав из-под грубого фартука «Технологию металлов», торопливо листал её, было видно, что он возле печи — ученик.
Рассказы и пояснения Стамова он схватывал на лету. Причём — что особенно нравилось Василию — не всегда соглашался с ним, горячо спорил, показывая довольно хорошие, устоявшиеся знания и свои собственные, зачастую очень дельные догадки.
Мастер цеха Иван Лукич Ведерников, преподававший по вечерам узбекам теорию металлургии, тоже был хорошего мнения о Раджабове.
— Учи его, да не испорти; в нём искорка есть. Понимаешь? — говорил он сталевару. — Не загаси эту искорку, а сумей раздуть. Будет Гиляз сталеваром первой руки.
И всё-таки, как ни уверенно чувствовал себя Гиляз возле мартеновской печи, в тот день, когда ему впервые была доверена самостоятельная плавка, волнение его мог заметить каждый. Он то и дело приоткрывал глазок печи, тревожно следил за приборами, больше обычного суетился.
— Не жарко? — с улыбкой спросил его Стамов, подходя к печи.
— Нет, — понимающе улыбнулся Гиляз. — У нас в Узбекистане жарче.
— А как думаешь — не пора начать разливку?
— Нет, металл ещё не дошёл.
И, несмотря на волнение, в голосе его чувствовалась такая уверенность, будто не первую, а двухсотую или трёхсотую плавку проводит он самостоятельно.
Первая плавка удалась на-славу.
— Теперь, — говорил Стамов, — учись делать скоростные плавки. Узбекистану, сам говоришь, много стали нужно. Значит и варить её придётся быстро, скоростными методами. Достань себе такую книгу — «Мой опыт скоростной варки стали». Её написал лучший уральский сталевар, приятель мой, Степан Золочев.
— Я уже прочитал её…
— Вот как! Ну, тогда смотри и запоминай, как это на деле происходит…
Гиляз Раджабов прошёл на Магнитогорском металлургическом комбинате имени Сталина хороший курс обучения. Выкраивая свободное время, он наблюдал за работой домен, подолгу смотрел, как жмёт и тискает раскалённый металл могучий прокатный стан, превращая болванки в рельсы, двухтавровые балки и иные правильной формы полосы. Он часами изучал приёмы рабочих штрипсового цеха, умело вырабатывающих проволоку любого сечения, неоднократно был свидетелем рождения тяжёлых и толстых листов броневой стали — той самой стали, которую он теперь сам умел варить.
Не всякому дано стать металлургом. Но Раджабов полюбил своё дело, весь отдался ему. Он чувствовал, что его истинное призвание — не хлопководство, которым он занимался до войны, и не строительство, техникой которого он овладел, создавая в большом и дружном коллективе первый в Узбекистане металлургический завод, а горячая работа металлургов, — тех волшебников, которые из разнородной шихты дают миру металл заранее определённой гибкости, упругости, ковкости.
* * *
Случилось так, что учитель Гиляза — Василий Стамов — был включён в число специалистов, едущих на пуск Узбекского металлургического завода в качестве инструктора. Радости Гиляза не было границ.
— Ах, хорошо! — восхищённо говорил он Василию. — Прекрасно! Я побывал у вас в гостях, вы побываете у нас. Вот это дружба! Крепкая, настоящая…
И уже в поезде, по пути в далёкий Узбекистан, Раджабов уговорил Стамова прежде всего заехать к нему и вообще жить в его доме весь срок, на который уральский сталевар был направлен в Узбекистан.
В Беговате, неподалёку от широкой Сыр-Дарьи, Василия поразило и обрадовало умение узбеков. Завод был как завод. Конечно, не такой огромный и сложный, как всесоюзная гордость — Магнитка, но всё здесь было сделано умело и заботливо, с толком и точным расчётом. И мартеновский цех, и строящийся прокатный, и многие другие цехи были снабжены всем, что требует современная металлургия.
И Гиляз Раджабов, только что ставший возле печи, выглядел бывалым, посвященным во все тайны дела, сталеваром. Надо было слышать, с какой властной ноткой в голосе командовал он своему подручному:
— Не зевай!
Что-то своё, стамовское, послышалось Василию в этом коротком слове…
День, проведённый на заводе, вызвал у Стамова много размышлений. Лежа вечером на ворохе тёплых одеял, Василий снова думал об увиденном им на заводе, о людях, которые ещё недавно пахали землю каким-то нелепым омачом — инструментом примитивнее русской сохи, — а теперь умело регулирующих температуру в мартене, управляющих чудесной силой электричества и чувствующих себя в этой обстановке так спокойно и уверенно, как будто со дня рождения они были металлургами, электриками, монтажниками.
Василию Стамову вспомнились возбуждённые, обеспокоенные и радостные лица узбеков, — молодых специалистов молодого завода, — с жаром и упоением работавших сегодня на пуске первых агрегатов. Сколько восторга, сколько гордости светилось в их глазах! Ни в газете, ни в книге этого не опишешь — это надо было видеть, и, видя, восхищаться и ликовать вместе с ними.
«Не зевай!» — крикнул Гиляз Раджабов своему подручному. И это слово было не только предостережением. Оно прозвучало, как аккорд. Чуткое ухо Стамова уловило в нём явственный отзвук радости и гордости, которыми сегодня было переполнено сердце молодого узбека, и ту властность, которая нужна для поддержания горячего, стремительного темпа работ.
— Узбеки будут иметь свой металл! — твёрдое убеждение в этом порождалось той волевой хваткой, которую Василий Стамов видел всюду на заводе в день пуска. И он не сомневался, что Гиляз Раджабов — один из первых узбекских металлургов — покажет в деле и мастерство, и сноровку. «Меня, — скажет когда-нибудь он, — научил этому уральский сталевар Василий Стамов».