10. СКАЗОЧНАЯ ГОРА

10. СКАЗОЧНАЯ ГОРА

В тихие вечера, когда из-за холмов выкатывался золотой месяц и дрожащий свет его зеленоватым потоком проникал в горницу, отчего в избушке всё видоизменялось и принимало таинственный смысл, хорошо было посидеть под оконцем и послушать бабушкины бывальщины.

Вдали за рекой Уралом голубели лысые холмы. За оконцем ветер поскрипывал флюгерком. Присев рядом со мной и, устремив взгляд на заречные холмы, тихим журчащим голосом бабушка рассказывала:

— Горки, слышь-ко, за Яиком у нас особые. Вот что сказывали старые люди. В давнее время нашею степью проходил с казачишками и с гулевым людом сам батюшко Емельян Иванович Пугачёв. Тогда тут, в нашей ковыльной сторонушке, только и были казачьи крепостцы: наша Магнитная, да Карагайская, ещё Кизильская и Петропавловская да Степная. Ноне тут посохранились одни станицы, крепости-те пожгли, а то развалились. Утихомирилась Орда, вот и стало всё ни к чему! По этим крепостям в той поре и шёл батюшка Емельян Иванович. Крепости сдавались ему, солдатишки перебегали скопом. Жаловал он казаков крестом и бородою, реками и землями, свинцом и порохом и вечною вольностью. А мужикам сулил свободу от помещиков.

Дошёл, слышь-ко, Емельян Иванович до нашей Магнитной крепости, тут и бой был, крепость-то взял и с кем следоват расчёлся…

Вон там, у холмов и стал лагерем он со своим войском. Тут он и погуливал. Поднялся он, наш родимый, раз на горку и вдруг дивно стало. Идёт, подковки на сапожках шибко камень притягивают. Понял Емельян Иванович, что не простая та скала, а особенная. Приказал ломы принести. Собрались горщики, стали гору долбить. Крепкие и тяжёлые куски зазвенели под ударами. Оглядел Пугачёв куски камня и приказал своим ближним:

— Копайте, детушки, эту гору, выжигайте из неё железо. А из того железа робите копья да сабли, лейте пушки да ядра! Нужны они нам, никак без них не обойтись!

С той поры и назвали люди горки заречные Магнитной горой. Вот вышло как!

Старуха зевнула, перекрестила рот.

— Осподи, грехи наши тяжкие! — вздохнула она и, пожевав беззубым ртом, продолжала: — Царь-то Николай Павлович землёй тут одарил наших казаков, ну и гору-то, почитай, казаки считали своей, ан не вышло так, хозяева Белорецкого заводишка омманом за собой гору закрепили, ну и пошла тут великая тяжба. Годи, о ней в другой раз, а только так и повелось: летом наезжают из Белорецка штейгера и горщики и месяц-два-три долбят камни, да в отвал сваливают, а зимушкой по санному пути грузят и везут на завод. Конечно, обидно то стало казакам, как только наедут возчики добро увозить, так и драка. Однако, хозяин завода и тут нашёл уворот: как только казачишки зашебаршат, так им ведра три водки, ну и пированье. Так и пропировали станичники свою гору…

За окном стояла призрачная ночь. Луна катилась над осеребрённым ковылём. Блестели росы. Зевнув ещё раз, бабушка спохватилась:

— Ох, ох, и разболталась я старая, а поди давно пора на покой, все косточки гудят!

Бормоча, старуха укладывалась спать, а я долго не мог уснуть. Тишина наполняла горницу, а мне всё думалось о чудесной горе, «которая вся из железа»…

Мы не раз с Митяшкой, сев в бударку, переплывали Урал и забирались на гору Магнитную. Манили нас туда созревшие вишни. Холмы по склонам густо были одеты карликовой вишней. Росла она не выше двух пядей: но всё было, как в большом саду. И листочки на тех вишнях большие, и ягода крупная, густо пунцовая и сладкая. Наедались мы с дружком досыта сладкой и сочной вишней. И каждый раз меня удивляло: «Почему люди назвали эти холмы Магнитной?»

Взобравшись на Маячную горку, на которой стоял высокий посеревший от ветров и дождей маяк, построенный топографами-триангуляторами, мы долго любовались сопками.

— Где же гора Магнитная? — спросил я Митяшку.

Он неопределённо обвёл вокруг руками и сказал:

— Э-вот она! Все горы-то Магнитная и есть!

И на самом деле, гора Магнитная состоит из четырёх отдельных сопок: та, на которой мы стояли, называлась Маячной, затем на восход от неё лежала богатая гора Дальняя, на северо-запад тянулась Узянка-гора, а на юго-запад была Ежёвка. Тут жались к камням ветхие лачуги и сараюшки, в которых жили горщики, работавшие на белорецкого заводчика. А дальше распахнулась ковыльная степь без конца краю. Внизу, в глубокой долине, как стальной турецкий ятаган, изогнулся и поблескивал на полуденном солнце Урал.

На Дальней были нагромождены гигантские камни, и они, как магниты чудовищной силы, притягивали всё железное.

— Тут один барин часы испортил, — сказал Митяшка. — Взошёл на гору, покрутился тут среди глыб, а когда спустился, часы забаловали. Он к мастеру, а мастер и говорит: — Вы эти часики положите в шкатулочку на память: они намагнитились и ходить не будут! Тут вся гора, слышь-ко, железо-магнит!

«Вот он клад, о котором говорил ночевавший в курене деда горщик!» — подумал я.

Много лет спустя, из книг я узнал, что на Магнитной горе и впрямь побывал Емельян Иванович Пугачёв. А в начале прошлого столетия в ковыльную степь приехали немецкие учёные Е. Гофман и Г. Гельмерсен. Они поселились у холма в палатках и долго исследовали гору. В 1828 г. в Германии вышла книга этих учёных: «Описание Южного Урала». Весь мир был потрясён неожиданным сообщением этих учёных.

— На востоке России, в далёких степях, имеется целая гора из железа!

Многие, конечно, не поверили этому сообщению: слишком чудесным казалось оно. Да и трудно по тому времени было проверить это сообщение. Кому взбредёт на ум скакать за тысячи вёрст в пустынные ковыльные степи? Петербург — столица России — находился далеко-предалеко от этих мест, а железных дорог в ту пору не существовало.

Спустя много лет гору Магнитную посетил молодой русский учёный Карпинский, впоследствии президент Академии Наук СССР. Дедушка его очень хорошо помнил, ходил с ним на Атач, носил мешок с молотками и образцами.

— Шустрый и разумный был человек, до всего доходчивый! — вспоминал старый казак. — Жил-то он в палаточке, а на станицу часто заглядывал и любил с казаками потолковать. Вечерами бывало сядет на завалинке, а казаки ему песни поют.

— Вы бы, господин хороший, в марах, да в курганчиках покопались, там непременно богато нашли! — сказал ему однажды по откровенности дед.

— Неужели золото? — уставился он в деда, весь вспыхнув.

— Как придётся, а клад непременно отыскать можно! — уверенно посулил казак.

Учёный тихо улыбнулся и похлопал старика по плечу.

— Эх, милый человек, да вот он клад перед нами лежит. На всю Россию его хватит, только вот как его взять! — огорчённо сказал он.

— Вот то-то оно и есть, что его с собой не унесёшь в мешке! — не унимался дед, — а клад, который хоронится в курганчиках, укладистый, его и в карманах упрячешь!

Молодой учёный покрутил головой и сказал со смешком:

— Экий ты, старик, для себя жадный!

Оно уж так повелось: каждый только о себе и думал.

— Вот оттого клад этой горы не даётся в руки, что каждый только о себе думает! — вздохнул учёный и принялся за работу..

Пробыл он тут недолго и уехал. С его лёгкой руки в Магнитную стали наезжать учёные. В 1901 году в станицу прибыл профессор Морозевич, который подсчитал железный клад горы Магнитной. В четырёх холмах по его расчётам лежало сорок восемь миллионов тонн железной руды.

Казаки станицы Магнитной, прознав о подсчётах учёного, удивились:

— Послушай, как наврал человек! Разве гору он взвешивал? Ну, этот совсем ополоумел!

Однако, оказалось, что всё можно узнать. Профессор Заварицкий, который побывал на Магнитной позже Морозевича, поправил его. Он подсчитал, что в четырёх сопках Магнитной залегает значительно больше руды — восемьдесят семь миллионов тонн.

И чем больше исследовали гору над рекой Уралом, тем больше она открывала свои сокровища, из-за которых с давних пор между казаками станицы Магнитной и владельцами Белорецкого завода велась полувековая тяжба. Вот что рассказывал мне дедушка об этой упорной и запутанной тяжбе.