13. КАЗАЧЬЯ ВАНДЕЯ
13. КАЗАЧЬЯ ВАНДЕЯ
Так и не приехал дедушка на следующий год в Троицк на сатовку. Видно круто довелось старику. Вскоре мы с матушкой покинули степной городок и подались на далёкий запад, где отец отбывал действительную в казачьем полку.
Вернулся я в Троицк в восемнадцатом году, когда в степях бурлила ожесточённая гражданская война. Мне было двадцать лет, и я командовал эскадроном в партизанском кавалерийском полку Томина. Дрались мы тогда с белогвардейскими бандами атамана Дутова.
В тот год, семнадцатого мая в Челябинске вспыхнул чехословацкий мятеж. Отряды чехословаков захватили центральные улицы города и арестовали всех членов Совета. К чехам подоспела неожиданная помощь. Вокруг Троицка подняла голову белогвардейщина. Началась казачья Вандея…
Троицкие отряды оказались отрезанными от страны. С жаркими боями нам приходилось пробиваться через белоказачьи станицы на запад, к Белорецким заводам. Томин — сам казак, превосходно понимал звериную душу заможнего оренбургского казачества.
— Что нам остаётся делать? — обращался он к бойцам. — Кто присоветует нам, как быть? Один у нас советчик — большевистская партия. Дошла до меня весточка-совет товарища Сталина: держи путь на заводы, — там опора! Оттуда можно нанести белым казачкам верный удар!
Спокойно, рассылая вперёд разведку, он провёл отряды на Верхнеуральск. Пошли старые степные дороги. Всё та же ковыльная степь расстилалась перед нами, но кругом больше не виднелись белые коши кочующих казахов. Война спугнула их с насиженных мест и они спешно откочевали в пустынные места. Сейчас по степным балочкам и берёзовым рощицам рыскали дутовские сотни, они нападали на казахов, грабили у них баранту, добрых коней, а хозяев рубили в крошево.
Степные дороги были пустынны, только где-нибудь, на перепутьи слетевшиеся вороны терзали павшую лошадь, или прямо в дорожной пыли валялся труп неизвестного прохожего: по сабельному удару видна работка белого казака. В станицах старики, угрюмо поглядывая на наших конников, отмалчивались. Мне не терпелось узнать, кто в станице Магнитной хозяйничает: свои или белые? Доходили до меня смутные слухи, что жив Митяшка, теперь молодой незаможний казак Дмитрий Павлович. Вскоре после моего отбытия из станицы, он поступил пастухом к Дубонову, потом с возрастом перешёл в табунщики, а теперь, по рассказам, верховодит станицей. Про Дубоновых был слух: старый, но крепкий ещё, как вековой дуб, Потап Дубонов обрядил в добрую казачью справу трёх своих сыновей и зимой привёл их к Дутову, который в это время занимал казачьи станицы южнее Верхнеуральска. Сейчас дубоновские сынки со своим кривоглазым батькой рыскали по перепутьям.
С боями мы дошли до Верхнеуральска. Весна стояла в полной красе. В Буренинском саду, за Уралом отцвела черёмуха, по ночам в её густой зелени сладко распевали соловьи. Городок был мал, тесен, но жил и бурлил с утра до ночи. Только что отогнали Дутова и он со своими головорезами уходил к станице Магнитной, куда рвались и наши сотни.
В Верхнеуральске всё ещё жил старый казак Подгорный — отец Варварушки. Седоусый, бородатый, с глубокими морщинами на обветренном лице, он приехал к нам в сотню и просил записать в отряд. Я не утерпел и спросил его:
— Где же сейчас Варварушка?
Казак опустил голову, задумчиво покрутил жёсткий ус.
— Не ведаю! — глухо отозвался он. — Но так кумекаю, не из таких она, чтобы порешить себя. Большая жизнелюбка она! Вот не захотела кориться, да и обидел её дружок Кирик Леонидович, вот и ушла…
Не ожидая вопроса, он сам рассказал мне про Степанко.
— Он — добрый казак был, да честный, сложил он головушку за советское дело!
Я усадил старика рядом с собой и попросил:
— Расскажи, как это случилось?
— Да и рассказывать долго не придётся! — начал старик. — Степанко отвоевался на германском фронте и домой подался. Тут он в Верхнеуральск попал, да к Советам перешёл. И вызвал его председатель самый главный в городе и говорит ему:
— Ты, Степанко, хоша и беспартийный, но вера к тебе у нас большая. Поручение даю тебе большое да опасное. Слушай!
Степанко, конечно, не из пугливых, отвечает он товарищу председателю:
— Спасибо за доброе слово и веру. Всё исполню, что ни прикажете.
Председатель завёл его в комнату и наедине тихо поведал ему:
— Вот что, казак, один наш верный товарищ повезёт в Москву приисковое золото. Тебе поручается охранять его. Подбери храбрых людей и отправляйся! Только помни, друг Степанко, о золоте знает сам Владимир Ильич Ленин. Возможно придётся и свидеться тебе с ним!
Золото по-тайности погрузили в лёгкую, на железном ходу тележку, запрягли пару сильных коней и Степанко с конниками пустился в путь-дорожку, провожать дорогую кладь.
Старик замолк, лицо его омрачилось печалью. Он нахмурился и досказал:
— Известно, как живёт теперь человек. Под Фоминским его переняли белые. Но тележка с золотой кладью проскочила. И вот бы совсем угнать, да, как на беду из околицы на рысях вымахнули новые казачишки. А впереди на добром коне широким махом их офицер. Тогда Степанко видит, совсем плохо дело, и говорит он ребятам:
— Братцы, надо спасать золото. Его ожидает сам Ленин. Айда вперёд, что есть мочи! А я придержу врага!
Повозку с золотом, как ветром сдуло, скрылась за курганами. А Степанко залёг в канавушку и стал бить по врагу. Троих он снял с седла, но только все-таки уложили его…
Сказывали: рубили, кололи, терзали его, а он молчал и о тележке ни слова. Умчала она. И тело Степанки вскоре отыскали в канавушке с отрезанными ушами, носом и с разорванным до ушей ртом. Вот, как погиб наш Степанко. Вечная память доброму казаку!
Мы записали старого Подгорного в эскадрон. Он поклонился мне в пояс.
— Ну, благодарствую, товарищ командир. Теперь вижу, и я не обсевок в поле!
В то время, когда в Верхнеуральске шло пополнение наших конных отрядов, Дутов терпел поражение за поражением. Сердце его от этого наливалось злобой, с утра он напивался и, как остервенелый зверь рыскал по станицам. Старые казаки-богатеи угрюмо, но с надеждой встречали своего атамана. В Магнитной Дутова встретили с колокольным звоном, с хлебом-солью. Атаман повеселел, щуря наглые глаза на бородатого станичника, который держал на подносе хлеб-соль, сказал:
— За хлеб-соль спасибо, казаки! Но этим, станичники, не отделаетесь. Мне триста коней надо! Слыхали, казаки?
— Что ты, батюшка! — задрожали у казака руки и он обронил солонку. «Ну, будет ссора!» — о огорчением подумали казаки.
Ссоры не произошло, казаки поставили коней. На другой день Дутов с пополненными сотнями выступил по тракту на Верхнеуральск. Но тут ему выпала неприятность. На соседних возвышенностях его поджидала встреча.
Напрасно дутовские сотни устремлялись разгорячённым потоком на наши цепи; их косил пулемётный огонь. Занимался белесый денёк, я хорошо запомнил его! В ложбинах клубился туман. Где-то справа блестела излучина родного Яика. Под копытами дрожала земля, сверкали на утреннем солнце клинки. Казачьи кони мчали на нас, но встреченные дружным огнём, не выдержали, минута — и повернули обратно. Напрасно атаман остервенело надрывался, грозил саблей:
— За мной станичники! За мной!
Но белоказаки свернули на степную тропку и во весь опор удирали к дальнему околку.
С большими потерями прорвался Дутов под Магнитной из окружения и быстро стал отступать в Тургайские степи.
На ранней заре мы вступили в Магнитную. Руки дрожали у меня от возбуждения. Не останавливаясь, погнал я коня к знакомому дедовскому куреню. Увы, на старом месте не было дорогого сердцу крохотного домика! На месте ветхой хибарки стоял большой рубленый дом богатых казаков Дубоновых. Сам хозяин сейчас скитался в степных балочках с дутовскими казачишками. Мои милые старики, дедушка Назар и бабушка Дарья, давно успокоились на погосте. Не было и куреня Степанко: и он отошёл под хозяйство Дубоновых.
Я бросился к знакомым казакам: — Не знают ли они про Дмитрия Павловича — Митяшку?
— Как не знать Дмитрия Павловича, да он у нас председателем Совета был, но только…
У меня сжалось сердце от предчувствия.
— Говорите, что случилось с ним! — почти выкрикнул я.
— По весне с Казанком расстреляли! — угрюмо ответили казаки. В станицу ворвался Дубонов с сынами, и похватал Дмитрия Павловича и его товарищей, добрых фронтовиков. Вывели их к горе Атач и там прикончили!
Вместе со стариками я пошёл на место расстрела и, там, где когда-то белели казахские коши, поднимался обросший бурьяном холмик.
— Вот они! — склонили головы казаки.
Я оглянулся на степной простор. Всё также, как и в былые годы, сочными травами цвела степь, волнами бежал к окаёму седой ковыль. Попрежнему синеватым булатным клинком блестела излучина Урала. В эту минуту мне вспомнилось детство, тяжёлые годы. Я снял фуражку и склонил голову над могилой друзей.
— Здравствуй, Митяшка! Здравствуй, Казанок!
Что греха таить, горячие слёзы потекли по моим обветренным щекам. Старые казаки нисколько не удивлялись этому. Седобородый, как лунь, станичник, взглянув на моё опечаленное лицо, обронил.
— Стало быть дружки были, бо сиротинушка Дмитрий Павлович был. Бобыль!
— Дружки! Навек дружки! — прошептал я.
— Скажи как! — удивился казак. — Будто вас и в станице николи не видали. Чей же вы будете?
— Я внук Назара Власьевича! — с гордостью сказал я.
Потухшие старческие глаза станичника вдруг засияли молодым блеском.
— Вот как! Почесной казак был, вечная ему память, Назар Власьевич! Нуждишка заела только! — с грустью сказал он.
Мы прошли в станицу. Она казалась мне сейчас маленькой и унылой. Не было на станичной улице прежнего веселья. И хотя в пыли попрежнему играли в казанки чумазые ребята, но мне казалось, что даже и они не умеют по-настоящему веселиться.
«Эх, сюда бы сейчас Митяшку, он показал бы, как надо битки брать!» — подумал я и, влекомый воспоминаниями, вышел на улицу, купил на рубль пять пар казанков и пристроился играть с ребятами в бабки. Кругом обступили нас любопытные молодые казачки.
— Гляди, никак командир с ребятами забавляется! — улыбались они.
Может быть среди моих партнёров был стрижанок одной из них, только этим я и мог объяснить ласковые взгляды женщин на себе. Вскоре казачата меня «выпотрошили»: я проиграл все казанки. Вечером у домика, в котором я остановился на постой, собрались казачки, благоволившие ко мне за дружбу с их ребятами. Я упросил их спеть мне старинную казачью песню. Станичницы долго ломались, опасливо поглядывая на курени, что скажут их соседи или мужья? Но постепенно они осмелели и спели мне «Казыньку».
Голоса их были сочны и свежи, и песня душевно звучала под тёплым звёздным небом.