Издержки образования

Издержки образования

Я зашел домой после работы, разулся и бросил рюкзак на полку для обуви.

— Всем привет! Чем занимаетесь?

— Привет, я на кухне, младшая дочка смотрит мультики, старшая сидит за математикой, все при делах. — Катерина вышла с кухни с мокрыми руками и чмокнула меня в нос.

— Привет, Александра! — Я заглянул через плечо старшей дочки, которая на кухонном столе разложила книжки и решала какие-то примеры по математике. — Что тут у тебя?

— Привет. Нам сегодня задали деление цифр. — Она сдвинула тетрадку на край, чтобы мне было лучше видно, над чем она сидит.

То, что я увидел, вызвало во мне неподдельный интерес. На листочке была написана цифра 15, обведенная кружком. К кружку были пририсованы три ножки. Напротив каждой стояли какие-то точки. Я не видел ничего подобного раньше, поэтому спросил:

— А это, собственно говоря, что?

— Я делю пятнадцать на три. Для этого надо взять цифру пятнадцать, обвести ее кружком, нарисовать столько ножек, на сколько ты хочешь ее разделить, а потом надо считать и ставить точки около каждой ножки. Когда досчитаешь до конца, надо посмотреть, сколько точек напротив одной ножки. Это правильный ответ.

— И что, ты не знаешь, сколько это по таблице умножения? Прекрати заниматься ерундой. Выдумала какую-то чушь!

— Это не чушь! — Девочка обиделась и надула губки. — Это нас в школе научили так!

— В школе? — Я не на шутку растерялся. Я и предположить не мог, что в четвертом классе далеко не самой плохой школы в городе могут преподавать такой бред. — А если я попрошу тебя разделить двести на десять?

— О, это сложное задание, — ответила мне восьмилетняя дочка моей подруги. — Но я попробую.

Она написала цифру двести, обвела кружком, пририсовала десять ножек и начала ставить точки и считать.

— Ради бога, остановись, — попросил ее я. — Я больше не могу на это смотреть.

После этого я стал больше интересоваться английской школой и узнал много нового. Например, что в третьем классе для детей организовывается «ночь пижам», когда ученикам нужно вечером, одевшись в пижаму, выйти в ней из дома и прийти в школу, где всех уложат на матрасы в спортзале и будут читать сказку про трех поросят. Мероприятие длится около часа, в итоге все встают, собирают матрасы и в тех же пижамах идут спать домой. В этом же третьем классе всем ученикам в начале учебного года дарят калькуляторы, чтобы они на математике случайно не перенапрягли свою голову, складывая два плюс три.

Что в четвертом классе в первом полугодии на дом задают счет до двадцати, во втором полугодии — счет до сорока и что дневники, которые дети еженедельно приносят на подпись родителям, не содержат в себе ничего, кроме напечатанных в них линеек. Там не вписаны ни даты, ни дни недели, ни расписание уроков, там нет ничего, кроме подписи учительницы и родительницы. Совершенно не понятно, что это означает, но в конце недели стоя?т лишь две размашистые подписи на девственно чистых листах. Оценок в школе нет. Их в принципе нет. Они появляются только после четвертого класса, и то не в виде оценок, а в виде буквенной категории уровня знаний. То есть A, B, C, D. Как на водительских правах.

То есть до пятого класса нет никакой градации, и соответственно, нет никакой мотивации учиться. Плевать, что никто ничего не знает, я тоже ничего не знаю, но при этом не хуже других. А куда же хуже? Вместо того чтобы давать детям знания, на уроки постоянно приводят каких-то собачек, кошечек, курочек, кроликов, после чего начинаются длинные рассказы про их романтическую жизнь. Детки постоянно рисуют, танцуют, плавают, ходят на экскурсии, играют. Это все, конечно, здорово, но не тогда, когда им уже по восемь лет, а они до сих пор не знают, сколько будет пять, умноженное на пять. Все хорошо в меру, и не надо перегибать. Толку с того, что они постоянно развлекаются, но при этом не знают элементарных вещей?

Что это за бред, когда ребенок, который не может (читай «не хочет») выполнить домашнюю работу, вправе самостоятельно написать записку учителю: «Я не могу сделать эту задачу». При этом записка будет достаточным оправданием и ученика даже не пожурят.

— Мама, я не могу сделать эти примеры! — В один из вечеров Александра с плаксивым видом входит на кухню. — Я напишу записку, что не могу, и отдам ее учителю!

— Ну да, конечно, какие у нас могут быть уроки, если младшая сестра уже полчаса смотрит мультфильм. — Я прекрасно понимаю, что проблема не в трудности примеров, а в пропущенном сюжете с «Барби».

— Ну у меня не получа-а-а-а-ется-я-я! — Старшая дочь начинает брать измором.

— Ну не получается и не получается. — Я с ходу предлагаю ей альтернативу. — Напиши записку учителю, и все. Только не пиши «Я не могу сделать задание», а напиши: «Я не могу сделать задание, потому что я тупая!»

— Я не тупая! — Слезы в одно мгновение прекращаются, она вытирает рукавом нос и повторяет мне: — Я не тупая!

— Тогда пойди и сделай задание! А то завтра ты придешь в школу с запиской и кто-нибудь действительно подумает, что ты тупая.

— Я умная! — Девочка разворачивается и идет обратно в детскую.

— Ну зачем ты так резко? — Катя всегда как квочка защищает своих «цыплят».

— А что, я что-то сказал неправильно? — Я вопросительно поднимаю на нее взгляд. — Или вместо «тупая» надо говорить «недостаточно умная»? Будет немного мягче, но смысл от этого не меняется. Зато она разозлилась и пошла решать. Я ее хоть чем-то зацепил.

Через пятнадцать минут Александра появляется с победоносным взглядом и хлопает тетрадью о стол:

— Я все сделала!

— Ну вот, этим ты еще раз подтвердила, что ты умная. И завтра в классе, когда больше половины учеников достанут из кармана записки, ты будешь очень сильно отличаться от них. Ну а теперь мультфильм!

Дочка убежала, а я снова обратился к Кате:

— Мне тут, кстати, поляк рассказывал. Они с женой задумались, что, может быть, сто?ит вернуться в Польшу. Он отправил жену и четырнадцатилетнюю дочку на разведку, посмотреть, что да как обстоит дома, потому что они прожили в Англии уже больше шести лет. Когда они приехали в Польшу, первым делом пошли в школу. Через несколько уроков дочка выбежала в слезах и сказала маме, что ни за что не останется здесь. Мать пошла разбираться, кто обидел ее чадо, но учительница объяснила, что все ученики смеялись над нею только потому, что по уровню знаний девочку надо было определять в класс на пару лет назад. Понятное дело, что ребенку этого так просто не перенести. Одноклассникам же рот не заткнешь, а дети — существа жестокие.

Брат того же поляка переехал в Англию совсем недавно и привез с собой свою двенадцатилетнюю дочь. Ее определили в местный класс по возрасту, но она начала жаловаться, что ей там совершенно нечего делать. Математические задачи, которые ее одногодки решали минут по двадцать, она делала за пару минут. По просьбе отца девочку перевели на класс выше. Но и там она сидела и смотрела в потолок потому, что ситуация практически повторилась один в один.

Так как еще выше перевестись уже не было возможности, все оставили как есть. Дочка полностью потеряла интерес к образованию. А у другого поляка старший сын уже закончил английскую школу. Мальчик проучился в ней последние 8 лет.

— Ну и что он говорит про него?

— Я спрашивал. Он сказал мне очень коротко: «Дурак дураком».

* * *

Весь день в любую свободную минуту все мои напарники по команде достают свои айфоны и постоянно проверяют фейсбук. Мобильники запрещены к использованию на рабочем месте, но всем до этого нет никакого дела, и единственный, кто оставляет телефон в раздевалке, — это я. Сегодня команда разделилась, и мы с поляками постоянно что-то делали, а англичане весь день сидели и болтали с бригадиром, а заодно чатились по социальным сетям.

Когда закончилось основное рабочее время, местные пошли домой, а нам предложили остаться и сделать их работу, которую они даже не попробовали начать. Оказывается, завтра по графику надо вынимать корпус корабля из формы, а ключевые узлы не готовы, поэтому сроки сбиваются и надо их попытаться догнать. Мы с поляками переглянулись и сказали, что не сможем остаться. В конце концов, сколько можно было это терпеть?

Тогда супервайзер спросил, можем ли мы выйти в шесть утра, то есть на два часа раньше основного времени. Мы снова переглянулись и сказали, что не можем. В руководстве началась паника. Нас уговаривали, просили, но мы стояли на своем. Супервайзер с огромным трудом уговорил остаться каких-то двух англичан с палубного цеха, но они все равно в итоге не сделали ничего. Дело в том, что обычно на овертайм из руководства никто не остается, поэтому у ребят просто появилась еще одна возможность посидеть в корабле за деньги и поговорить про жизнь. Мы сдвинули график сознательно, чтобы они почувствовали, что большая часть работы на заводе зависит от нас. Эффект действовал не больше суток. Потом они снова стали принимать факт нашей переработки, как будто мы обязаны это делать всегда.

Как правило, англичане в основном работают только сорок часов. Крайне редко они остаются на овертайм. Много работать невыгодно. Установленный государством порог обеспеченности семьи немногим больше тридцати тысяч фунтов. Если ты зарабатываешь меньше семнадцати тысяч в год, государство доплачивает тебе разницу. Если ты превышаешь семнадцать тысяч, тебе перестают платить пособия и бенефиты. То есть работать не выгодно. С условием того, что местные, как правило, живут в своих домах, этих денег им вполне хватает. Плюс государство доплачивает им как малоимущим, они имеют бесплатную медицину и много чего еще. А мы платим бешеные аренды за жилье, высокие страховки и поэтому вынуждены работать много. У нас выбора нет.

* * *

— Почему сидите и не работаете? — Бригадир окликает меня и еще одного ламинатора, закончивших технологический этап и разговаривающих о чем-то о своем.

Я пытаюсь встать, но Марек, поляк из моей бригады, одергивает меня за бумажный комбинезон:

— Потому что Гарри и Томас, которых ты поставил вчера на наше место, делают эту работу за полтора часа, а мы с Алексом за сорок минут. Поэтому мы можем сидеть и разговаривать еще ровно пятьдесят минут!

Бригадир тупо улыбнулся и пошел дальше в цех. Я сидел и не мог поверить в происходящее. Как так? Он заткнул бригадира за две секунды, и тот молча ушел. Ничего себе!

Мой польский напарник угадал мои мысли:

— Удивлен?

— Да. Я не думал, что можно так разговаривать с бригадиром.

— Можно и не так, — усмехнулся Марек. — Они же тут без нас ничего не могут. Сам посмотри, основную работу делаем мы. Нам же, как правило, достается и самое тяжелое. Почему, ты думаешь, он терпит нас, да потому, что если нас не будет, не будет этого корабля. Вернее, он, конечно, будет, только на месяц позже и финишеры геройски погибнут, убирая с него весь брак. Они зависят от нас, поэтому не надо перед ними гнуться. Вся эта компания до сих пор жива только потому, что больше половины рабочих на ней — это гастарбайтеры. Высокое английское качество умелыми польскими руками.

— И давно ты тут?

— Семь лет. — Марек встал и взял ведро с остатками смолы. — В Польше я был старшим мастером цеха на такой же верфи. Когда приехал сюда, думал, что поработаю несколько лет и начну подниматься по карьерной лестнице. И вот уже семь лет я простой рабочий, и все, что я сейчас слышу, это то, что со дня на день меня сделают бригадиром. А для того, чтобы я не потерял надежду, время от времени дают какие-то бонусы в виде оплаты новых рабочих ботинок или чего-нибудь еще.

— Ничего, кроме обещаний? — Я тоже поднялся, и мы направились к трапу, по которому выходят из корабля.

— Ничего. Им очень удобно, когда нужно подменить ночного бригадира или кому-то из них нужно смотаться в отпуск. Всегда можно дернуть меня, потому что я отлично знаю технологию, умею работать со всеми документами, вовремя выхожу на работу и на меня можно положиться во всем. Только когда доходит до повышения, почему-то все забывают про свои обещания и повышают очередного англичанина, а я остаюсь тем, кем был.

— Не хочешь вернуться в Польшу?

— Поздно. Мы уже тут осели. Купили квартиру в кредит, дети ходят в школу, жена нашла себе работу, куда нам дергаться? Да и как ни крути, зарплата простого рабочего в Англии в лучшем случае вровень с зарплатой мастера польского завода, а ответственности меньше. Так что буду я жить здесь.

* * *

— Задолбали, уроды! — Я выхожу на задний двор, где мы с моим литовским другом обычно сидим в перерыв.

— Что случилось, Алекс?

— Да опять набросали объедков на мой стол! И ведь точно знают, что это мое место. Потом еще спрашивают, почему мы не хотим с ними обедать вместе.

— Так это нормально. — Роландас подвинул мне стул. — Садись. Что ты думаешь, если они жмут тебе руку с утра и с улыбкой говорят «Доброе утро», то они тебя очень любят? Они любят тебя под видеокамерами да на глазах у супервайзера. Все они при поступлении на работу подписывали такой же бланк, как и ты. О толерантном отношении. А когда тебя нет в столовой, они могут нагадить на твой стол. Пока никто не видит. А на выходе снова пожмут тебе руку. И это будет даже в том случае, если у тебя ни с кем не произошел конфликт. Будет конфликт — вообще съедят. Что слышно еще?

— Да вот, поговорил с Мареком.

— Ну и что?

— Да рассказал он мне, что перспективы практически нулевые. Я-то ехал с надеждой, что тут можно расти, а получается, что он тут уже семь лет работает, а как был простым ламинатором, так и есть. В Польше он был мастером цеха, на таком же заводе, только местном. А здесь ему уже много лет обещают, что сделают бригадиром, но только добавляют обязанности, а статус оставляют такой же, как и был. Своих двигают. Наши им в начальстве ни к чему.

— Ну а что ты думал? — Роландас язвительно усмехнулся. — Моя вон тоже на прошлой неделе участвовала в конкурсе на администратора. Она уже три года работает в гостинице и знает практически все. Кем она только не была за это время. Не выйдет какая-то местная баба на работу — сразу ставят ее. И администратором, и барменом, и официантом в ресторан. А она ведь только комнаты убирать должна. И ничего. За одни и те же двести пятьдесят фунтов в неделю постоянно делает четыре работы. И что? Освободилась вакансия администратора. Там и денежки получше, и работа полегче. Все девки ей сказали: «Ну, вот и пробил твой час! Ты самая опытная, дольше всех работаешь, английский у тебя хороший, наверняка тебя возьмут на это место, тем более что ты там работала, и не раз!»

— Взяли?

— Ага! Догнали и еще раз взяли. На собеседовании было девять человек, все из ее коллектива. И кто, ты думаешь, получил место? Молодая англичанка, которая пришла работать два месяца назад. Опять двигают своих. — Это уже была вторая история, услышанная мною за последние полчаса.

— Точно! Но помимо этого есть и еще одна причина. Задумайся только на секунду, кто будет убирать номера с такой скоростью и с таким качеством, как убирают наши девчонки? Англичанки? Не смешите. Если руководство наберет команду из местных, гостиница утонет в грязи на пятый день! Они просто не справятся! Поэтому наши «рабочие лошадки» будут убирать ее вечно, а англичанки будут сидеть на ресепшене, отвечать на телефоны и бумажки перебирать.

— Тогда получается, лучше быть убогим? Ты будешь получать легкую работу, и при этом никто от тебя ничего не будет требовать и ждать, просто потому что ты ничто? На самом деле ведь у нас в цеху то же самое. Если ты один раз хорошо сделал трудную работу, в дальнейшем ее постоянно сваливают на тебя, а местные в это время делают что-то простое, где не надо старательности и большого ума.

— Выходит, что так. Хотя верить в это нет никакого желания. Да и думать об этом тоже. Скажу одно. Без местного диплома на этом предприятии не поднимется никто. Даже если у него будет семь пядей во лбу. И нет смысла ожидать чудо. Вот Марек ждал семь лет, а чудо так и не наступило. Думаю, что и не наступит. Для этого поводов нет.

— Да-а-а. — Я задумчиво ковырнул вилкой домашний плов. — У меня нет столько времени, для того чтобы ставить эксперимент.

— Какой эксперимент, Алекс?

— Эксперимент, стану ли я здесь кем-то, кроме ламинатора. Умный учится на своих ошибках, а мудрый на чужих. Будем учиться на ошибках Марека, и нечего тут больше ждать.

* * *

Вечером я достал несколько чистых листов бумаги, положил на стол калькулятор, ручку, позвал Катю и усадил ее за кухонный стол.

— Есть серьезный разговор. В свете сложившейся обстановки надо понять, как мы живем и что нас ждет впереди.

— Что случилось? — Сколько ее знаю, она всегда чрезмерно пугалась, когда я начинал серьезный разговор.

— Еще не случилось Но может. Я сегодня говорил с Мареком, и он четко дал мне понять, что на заводе перспективы нет. Я буду ламинатором до пенсии, и дай бог мне выйти на нее, а не закончить свое существование, как плотник с третьей судоверфи.

— А что с ним произошло?

— Ничего особенного. Умер на рабочем месте. Сердце.

— Какой кошмар! — От рассказанного мною ее глаза стали еще больше.

— Ни для кого не секрет, что я работаю на вредном производстве. Надежд на то, что оно станет полезным, нет. К тому же я совершенно не хочу угробить свое здоровье и в пятьдесят лет выглядеть на семьдесят. Но сейчас не об этом. Я хочу попытаться понять, насколько овчинка стоит выделки. Давай сравним наши расходы с доходами и попытаемся оценить, насколько целесообразна эта идея вообще. Может быть, деньги компенсируют все?

— Давай. — Похоже, она не совсем понимала, чего я от нее хочу.

— Значит, так, — я написал на чистом листе первую цифру, — моя зарплата за прошлый месяц две тысячи сто фунтов. Звучит неплохо, правда? Минусуем от нее все наши расходы. Я буду записывать те, что знаю я, а ты перечисляй свои.

Список оказался длинным. Аренда квартиры, налог самоуправления, страховка на машину, вода, газ, свет, электричество, бензин, продукты. Плюс я разделил на двенадцать месяцев разовый платеж дорожного налога в двести тридцать фунтов на автомобиль и добавил свои алименты, которые я плачу своей бывшей жене. Остаток просто поразил. Семьдесят фунтов в месяц! С учетом того, что Катя тоже не сидела сложа руки, нашего совместного дохода хватало, чтобы только-только обеспечить свою жизнь. Ни о каких излишествах не могло быть и речи. Только теперь я понял, почему деньги, которые я скопил на острове, постепенно таяли на банковском счету.

— Слушай, а как же живут те, кто получает восемь фунтов в час? — Я задал свой вопрос, и в то же мгновение у меня в голове сложилась вся математика нашего существования. — Так же, как мы жили на острове? Работают по шестьдесят часов и живут в одном доме по три семьи? Получается, как только ты начинаешь жить по-человечески, у тебя на счету ноль?

Пасьянс сложился. Выходит, что государство помогает тебе, предварительно поставив тебя в положение просящего. Оно само создает искусственную ситуацию, при которой его помощь выглядит спасением. А ты готов целовать ему руки за то, что оно помогает тебе выжить в условиях, которые оно само и создало. Все просчитано до пенса, и никто не даст тебе разбогатеть. Потому что как только ты разбогатеешь, твоя зависимость от государства исчезнет.

А кому надо, чтобы ты перестал от него зависеть? Правильно. Никому. Насколько должна быть просчитана прогрессивная система налогообложения, чтобы ты даже при большой зарплате раздавал все свои деньги по счетам? Работа за еду? Безусловно, дома в Латвии после оплаты счетов денег на жизнь вообще не оставалось. Там нужно было выбирать — или питаться, или платить аренду. Здесь, после оплаты счетов и еды, как-никак оставалось семьдесят фунтов. Согласен. Но это тоже не мой формат.

— Что будем делать, дорогая? — Я положил ручку и отодвинул листочек с цифрами на середину стола. — Я так жить не хочу. Все твои друзья говорят, что у меня офигенная зарплата. Но мне хочется выругаться и крикнуть им в ответ, что я так мало не зарабатывал никогда!

— Не знаю. Кредит на бизнес нам не дали. Я раскручиваюсь на свои. Их тоже не много, ты в курсе. Так что быстрого роста моего направления ждать не стоит. А что думаешь ты? Ты же у нас всегда что-то придумывал.

— Пока не могу ничего сказать. Но склоняюсь к тому, что надо вспомнить все мои знакомства и связи по прошлому бизнесу в России, Украине, Прибалтике и пытаться делать хоть что-нибудь. Чем дольше я буду сидеть здесь, тем меньше шансов у меня будет вернуться в ту среду, из которой я вышел. Еще пару лет, и можно ничего не начинать, люди забудут меня совсем.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал. — Ее глаза плавно переместились на «мокрое место».

— Я тоже. Но похоже, у меня нет выбора. Получится — значит получится. Не получится — в рабство я всегда вернуться успею. В любом случае с сегодняшнего дня я начинаю поднимать всех своих друзей. Авось где-нибудь и срастется. Ну а нам придется потерпеть. Не в первый раз, если что.

* * *

Сегодня я работаю с двумя поляками. Нас отправили доделывать корпус яхты, которую уже вынули из формы, но на ней еще многое нужно закончить, прежде чем отдать на установку палубы в соседний цех. Один из поляков — Анджей — молодой качок, который все свободное от работы время проводит в спортзале. Второй — Яцек, примерно моего возраста, помешанный на сони-плэйстейшн, просиживает все ночи в игре. Несмотря на его сорок три года, банк дал ему квартиру в кредит.

— Сколько лет будешь платить? — спрашиваю я Яцека во время работы.

— Двадцать четыре года.

— Круто. А какая цена?

— Просили сто семнадцать тысяч фунтов, но две тысячи скинули. Будет получаться по 585 фунтов в месяц, без учета коммунальных услуг.

— Большая квартира?

— Да такая же, как у тебя. Только у меня еще во дворе гараж.

— Это в месяц, со счетами, выйдет под восемьсот.

— Ну да, примерно.

— В итоге получится тысяч сто семьдесят. — Я быстренько в уме прикинул 585 фунтов на 24 года. — Плюс еще тысяч тридцать налога самоуправления. Нехило за такую клетушку, как моя.

— А что делать? По крайней мере, так или иначе, это будет своя квартира. Сейчас я плачу тысячу в месяц за аренду и выбрасываю деньги в никуда.

— Знать бы, что с нами будет через год, не то что через двадцать четыре. — Я усмехнулся и повернулся к Анджею: — Где ты был почти целый месяц? Как твоя рука? — У Анджея когда-то была травмирована рука, и он все время ходил с эластичной накладкой на запястье. Последнее время он постоянно жаловался, что рука начала сильно болеть.

— Ходил по больницам. Сначала был у своего доктора. Типа семейного. Он посмотрел, но ничего внятного сказать не смог. Отправил к другому.

— И что другой?

— Послал на рентген. Неделю нужно было ждать очередь, а когда сделали снимок, он посмотрел его и сказал, что мне надо к ортопеду.

— И что ортопед?

— Там сказали, что ортопед очень занят и что мне перезвонят. А пока я могу идти домой.

— Так тебя приняли?

— Нет. Через две недели я пришел к ним снова. Они выслушали меня и сказали, что надо еще подождать. И что мне позвонят. Я спросил, сколько мне еще сидеть дома и кто мне будет платить зарплату, на что получил ответ, что они этого не знают, но могут выписать мне больничный еще на пару недель. В общем, я понял, что надо ехать делать операцию в Польшу. Здесь скорее умрешь, чем дождешься помощи от них.

— Жуть. А тебе ничего не сказали из-за того, что ты так долго отсутствовал на работе? — Я знал, что здесь очень не любят, когда тебя долго нет.

— Сегодня в двенадцать часов — дисциплинарная комиссия. Сейчас прилетит «кавалерия» из центрального офиса. Будут мозги полоскать. Это только им можно по полтора месяца депрессию лечить в пабе. И хоть бы кто слово сказал!

— Какую депрессию?

— По закону раз в году можно брать шесть оплаченных недель по причине стресса или депрессии. Естественно, все это делается с согласия супервайзера. Только если ты пойдешь просить, тебе откажут и скажут, что на заводе некому работать, а англичане регулярно эти отпуска берут. Когда им совсем надоедает ходить на работу, они идут в офис и говорят, что у них депрессия, и их безоговорочно отправляют отдыхать. Они же так устают на работе! Их надо беречь!

Кстати, один мой знакомый из Риги рассказывал, что когда у него в Англии заболел зуб, он пошел к стоматологу и попросил его удалить. Врач сказал, что нужно сделать рентген. В этой клинике рентгена не оказалось, и парня отправили в другую. Там надо было ждать около двух недель. Он плюнул, залил солярку в свой мини-вэн, позвонил на работу, что его не будет пару дней, и рванул в Ригу. В Риге ему все сделали за полчаса.

Да что говорить, если английский семейный врач в январе записывает ребенка к ортопеду только на май? Когда мы на работе возмущались по этому поводу, англичане пожимали плечами и предполагали, что, наверное, в Великобритании слишком много больных людей. Видимо, так оно и есть. Много больных и мало врачей. По правде говоря, нормальные врачи — это либо наши, либо индийцы. Местные специалисты при любой болезни выдают парацетамол.

* * *

Весь вечер предыдущего дня и всю ночь бушевал шторм. Мы с Катериной сразу вспомнили Шетланд с его безумными ветрами и проливным дождем. Ранним утром, выходя на работу, я обнаружил во дворе упавшую секцию забора. Теперь у нас был проход в соседский двор, а уличная калитка перекосилась и одним углом легла на цементную плитку, которой был выложен наш двор. Из-за того, что забор перекосился, калитка открывалась и закрывалась с огромным трудом. Во время перерыва я позвонил домой:

— Привет! Ну как тебе наш заборчик?

— Я калитку еле открыла, думала, в школу не попадем!

— Слушай, сфотографируй эту беду и пошли в агентство. У них наверняка есть страховой полис от ураганов, пускай присылают мастера и ремонтируют.

Ремонтник ехал полторы недели. Соседские коты и собаки получили прекрасную возможность прогуливаться по нашему двору, а мы тем временем ждали. Потом специалист все-таки появился. Что именно он делал полдня, я не знаю, потому что был в это время на работе, но через некоторое время секция снова упала и калитку снова было не открыть и не закрыть. Я выругался, взял свой инструмент, за полчаса привинтил на место секцию, вставил распорку в калитку, и все заработало. И кстати, работает по сей день.

Это был момент истины. Я понял, что большинство местного населения не может ничего. Ни упаковать рыбу, ни ровно наклеить наклейку на коробку, ни вовремя подготовить договор аренды, ни построить качественный корабль, ни починить забор. Иногда они даже вызывают электрика, чтобы выкрутить сгоревшую лампочку из светильника, а новую вкрутить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.