Ламинаторы

Очень хорошо, что мы пошли вместе. В этом цеху ламинаторами работали одни англичане. Поляк там был всего один. Я попробовал ту же систему знакомства, что и на первой верфи, но разговориться не удалось. Помогать он мне явно не хотел. Единственное, чем я его смог пронять, это попыткой называть его полноценным именем, но и это не сильно расположило его ко мне. Он жил в Англии уже семь с половиной лет и, похоже, давно привык, что его называют тремя буквами вместо девяти. Сэб вместо Себастьян.

Тем не менее он не бросил меня на произвол судьбы и в сложные моменты, конечно же, приходил на помощь. Зато из англичан не помогал никто. Им реально было безразлично, что ты первый раз на таком заводе и что ты никогда не строил такие большие корабли. «Иди и делай». То, что ты не знаешь технологическую карту изделия, варианты применяемых материалов, их количество и соотношение, вообще не интересовало никого.

Плюсом на мою «больную голову» свалился дорсетский акцент. И если в офисе еще как-то можно было с этим справляться, то в цеху добавилась громкая музыка, грохот режущих и шлифовальных инструментов, ну и, конечно, применяемое в каждой фразе слово fuck. Это было очень непривычно, но оказалось, что в цеху нет ни одного простого названия инструмента или химиката. Что бы ты ни взял в руки, оно обязательно имело приставку «fucking». Не важно, что это было — молоток, саморез, ведро или подъемный кран.

Так же приставка широко употреблялась в отношении еды, погоды, одежды, времени и коллег. Очень трудно было с ходу сориентироваться и понять, что же от тебя хотят. Это очень сильно раздражало англичан. Если они видели, что ты их не понимаешь, то сразу начинали корчить рожи, высовывать языки и издавать всякие неприличные звуки. Хочешь не хочешь, приходилось все это терпеть. Толерантность к другим национальностям прописывается только на бумаге. В реальной жизни тебе все время приходится чувствовать, что ты недочеловек.

К Майку относились еще хуже. Ему устраивали постоянные подлянки, потому что он был из Шотландии. Иногда я получал то же самое, что и он, наверное, потому, что они считали меня его другом. Никто не разбирался. Ненависть — такая штука, которая выплескивается сразу и от души.

Но больше всего поразило отношение к работе. Форма корпуса яхты была вся со сколами, внутри корпуса яхты было очень много мусора и следов от грязных ботинок, в которых все залезали прямо внутрь корабля, а сколько материала и инструмента выбрасывалось в помойку, просто не поддается описанию. Если же говорить о технологиях, то это были максимум восьмидесятые годы прошлого века. Это был шок. Такого не было даже у меня в России, в моем «самодельном» цеху.

* * *

К концу недели Майк предложил мне перебираться в его гостиницу. Она была в несколько раз дешевле, чем моя. Не долго думая, я согласился и переехал в комнату, где душ и туалет были общими и располагались в коридоре на этаже. В качестве компенсации общего ду?ша в номере был умывальник с двумя кранами. Как и положено в Англии, они были раздельными, только из холодного крана шла горячая, а из горячего — холодная вода. Кроме умывальника в номере был электрочайник, фанерный шкаф с перекладиной, покрашенный белой краской, и маленький телевизор, на котором было четыре программы: ВВС 1, ВВС 2, ВВС 3 и ВВС 4.

В первое же включение телевизора я попал на канал, где политологи в студии очень активно обсуждали, как эмигранты из Польши и Прибалтики отбирают рабочие места у местных людей. Они спорили, заламывали руки, ругались и никак не могли найти способа, как же победить это зло. А потом показали сюжет из лондонского центра занятости. Молодой клерк в наглаженном костюме, белоснежной рубашке и модном галстуке давал журналисту интервью. За его спиной был виден зал с невероятным количеством столов, за которыми сидело огромное количество людей. Вдоль стен стояли автоматы с чаем и кофе, люди играли в шахматы, читали газеты и беседовали между собой.

— Кто эти люди? — задал вопрос корреспондент.

— Это безработные, — ничуть не смутившись, ответил клерк.

— Так у вас что, нет вакансий?

— Ну что вы, — улыбнулся молодой чиновник, — мы завалены вакансиями.

— Так почему вы им их не даете?

Ответ убил наповал:

— Так они же ничего не умеют! У них нет никакой квалификации! Что мы им можем дать?

* * *

За номер с меня попросили сто фунтов в неделю. Платить надо было вперед. Через какое-то время цена поднялась до ста двадцати. До работы пешком было сорок пять минут. На автобусе десять, но билет стоил два фунта в один конец. Сто фунтов в месяц на автобус для меня было многовато, поэтому оставалось только ходить пешком. Сорок пять минут утром и сорок пять вечером. С учетом того, что на работе ты и так весь день на ногах — удовольствие не из приятных. Утром, чтобы попасть в цех к 6.00, приходилось вставать в 4.40. Вечером, закончив работу в 18, нужно было еще зайти в магазин, который был расположен по отношению к работе еще дальше, чем дом. Это еще двадцать минут ходу к имеющимся сорока пяти. Холодильника в номере не было, поэтому продукты надо было покупать понемножку каждый день.

Примерно в полвосьмого вечера я возвращался в номер. Чтобы поспать хотя бы восемь часов, нужно было ложиться в 20.40. Грубо говоря, на все про все было чуть больше часа. То есть помыться, покушать, собрать еду на работу и, если осталось время, пообщаться с родными и близкими по скайпу. Конечно, можно было забить на все и работать, как англичане, с 8 до 16.15, но мало того, что переезд обошелся в полторы штуки фунтов, которые надо было вернуть Кате, мне еще нужны были деньги на ближайшие месяцы. Ведь предстояло снимать квартиру, а здесь, на юге, это мероприятие не из дешевых. Надо было копить.

* * *

Все мое питание на тот момент состояло из продуктов, которые не надо было готовить. Чай, булочки, молоко, бутерброды. Растворимый кофе, который в изобилии лежал в гостинице на столике, я пить не стал. Не лезет в меня растворимый. Ну никак. Через какое-то время от утренних дешевых кексиков с молоком уже просто начало тошнить. Особенно исходя из того, что такие же кексики с молоком лежали у меня в сумке, приготовленные на обед. Каждое утро приходилось запихивать в себя эту сладкую приторную массу и запивать теплым молоком. Молоко было теплым потому, что без холодильника оно нагревалось до состояния парного и от этого становилось еще противнее на вкус.

Реальное противостояние двух ощущений — того, что безумно хочется есть, и того, что безумно не хочется есть то, что у тебя есть. Постоянно хотелось горячего, но в пабах было очень дорого, а в гостинице приготовить не на чем. Поэтому по вечерам я заходил в «Бургер Кинг» и брал себе большой гамбургер с картошкой. Всю свою жизнь я ненавидел фастфуд, но еда была теплой, и это радовало.

Первая зарплата обнадежила. По крайней мере, я понял, что страдаю не зря. В то время завод просто ломился от заказов, и мы работали по двенадцать, а иногда и по четырнадцать часов в день. Я по-прежнему питался всякой дрянью, но в день первой зарплаты я накупил в магазине вкусных излишеств и взял бутылку бренди. Хотелось тупо напиться и забыться хоть на чуть-чуть. Цель была достигнута. Усталость и нервные потрясения, на которые лег алкоголь, дали о себе знать мгновенно. Я как будто потерял сознание. Ну и хорошо. Впереди два выходных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.