4.6. Московские битвы

4.6. Московские битвы

4.6.1. Для укрепления своей власти в нашей стране, прежде всего, нужно укрепиться в Москве. А в 1985 году парторганизацию КПСС в Москве возглавлял, взаимоотношения которого с новым Генеральным секретарём оставляли желать лучшего. А без руководства Москвой на победу трудно рассчитывать.

отмечал: «Эта группа, не имея достаточного опыта политической и организационной работы, понимала, что члены Политбюро, имеющие большой опыт работы были помехой в их честолюбивых устремлениях. Поэтому сразу после избрания на пост Генерального секретаря ЦК была развёрнута дискредитация с использованием средств массовой информации ряда товарищей, занимающих ответственные посты. В том числе и меня. Достаточно посмотреть подшивки газет и журналов этого периода, чтобы понять это. Причём тогда ещё не существовало понятие „гласность“, и все публикации санкционировались, а зачастую организовывались в аппарате ЦК КПСС».[361]

А ведь, похоже, прав насчёт «гласности» того отрезка времени. Прав он и насчёт честолюбивых устремлений своего удачного соперника, но ведь в честолюбии и сам был грешен.[362] Это, во-первых. А, во-вторых, разве могло быть по-другому? Испокон веков раненого соперника добивали, чтобы он, залечив раны, не пошёл в новую атаку.

«…Этот человек мог стать Генеральным секретарём ЦК КПСС, рассматривался в последние месяцы жизни К.У. Черненко как возможный его преемник. Именно это во многом объясняет решительность, убравшего, к тому времени как по заказу уже достаточно скомпрометированного различного рода делами вокруг московской торговли, из состава Политбюро практически первым среди брежневских соратников».[363] Так начиналась первая из горбачевских битв за Москву.

4.6.2. На московское место опального подыскали в Свердловске, который там был первым секретарём обкома партии. «Как известно, он был приглашён на работу в ЦК КПСС на роль главного прораба страны, по инициативе и рекомендации не кого-нибудь, а самого ».[364]

Последний этого и не скрывал, рассказав: «…Я рекомендовал его с состав Секретариата ЦК, затем в Политбюро. Из чего я исходил? Исходил из того, что — человек энергичный, имел в ту пору большой опыт в руководстве видной, всеми уважаемой в нашей партии Свердловской областной партийной организации».[365]

Сначала его перевели в Москву на временное место. 12 апреля 1985 года был назначен заведующим отделом строительства ЦК КПСС. Так на сцене появился ещё один важный персонаж разыгрываемой трагедии. — фигура очень интересная и далеко не однозначная.[366] «, — писал уже опальный его бывший охранник, — был убеждённым коммунистом, старательно посещал партийные мероприятия, и его тогда вовсе не тошнило от коммунистической идеологии. Но в рамках этой идеологии он был, наверное, самым искренним членом партии и сильнее других партийных боссов стремился изменить жизнь к лучшему».[367]

Видимо это и соблазнило.[368] Знать бы ему, что «самый искренний член партии» так потом возненавидит эту партию, предавшей его (по его собственному мнению). Мало того, он хотя бы формально превратиться в противника коммунистических идей, и заживёт так вольготно, как и не снилось. Но это будет потом, а пока…

В Свердловске Хозяином был он сам, в Москве он был слугой Хозяина. Это сильно угнетало самолюбивого и самостоятельного.

Чуть позже 1 июля 1985 года был утверждён секретарём ЦК КПСС по строительству.

«…На этом пленуме решалась судьба многих ключевых фигур перестройки, но в тот момент это оставалось незамеченным, потому что многих в стране ещё плохо знали. И все говорили только о назначении министром иностранных дел».[369]

Тем временем во всю искали какой-либо негатив о деятельности руководства Москвой. Искали, похоже, для того чтобы скомпроментировать это самое руководство. Шла идеологическая подготовка битвы за Москву.[370]

19 декабря 1985 года Политбюро ЦК КПСС удовлетворило просьбу об освобождении его от обязанностей члена Политбюро и первого секретаря Московского горкома КПСС. По словам, за полчаса до заседания вызвал его и потребовал написать заявление об уходе на пенсию, якобы предварительно согласовав этот вопрос с членами Политбюро.[371]

Власть сменила, но «критический вал разоблачений столичных властей нарастал».[372] Но фоне ошибок старого начальника лучше выглядят достижения (если они есть) нового.

4.6.3. Задача у была простая. «Задача — искоренить гришинское наследие. Москва всегда была инкубатором партийных кадров для всей страны, и для верхних эшелонов власти особенно. Кроме того, в столице была крупнейшая партийная организация, в которую входили партийные организации всех центральных органов власти».[373]

«Первоначально нравилось, как действует неутомимый. Он хвалили за то, что тот решительно очищает столицу от гришинского наследия».[374]

Ломать не строить. «…За очень короткое время, за какой-то год, он сменил 23 первых секретаря из тридцати трех при помощи подхалима, который сидел у него в орготделе, — сказал генеральный директор НПО „Станкостроительный завод“ Н.С. Чикирев и добавил. — Я не думаю, чтобы товарищ был такой проницательный человек, что он за полгода узнал секретарей и наворочал столько».[375]

«Подвергшиеся гонениям и унижениям работники, естественно, глубоко переживали невзгоды. Бывшие секретари Киевского и Перовского райкомов партии, не выдержав гонений и унижений, выбросились один с седьмого этажа административного здания и разбился насмерть (А.В. Коровицын ), другой — с четвёртого этажа стоящегося здания, отделавшись травмами (А.П. Аверченков ). Некоторые изгнанные секретари райкомов партии, председатели райисполкомов, работники горкома, горисполкома, хозяйственных и общественных организаций серьёзно заболели (инфаркты миокарда, нарушение кровообращения и т.д.), оказались в больницах. Естественно, пострадали семьи, близкие изгнанных работников».[376]

Лес рубят — щепки летят. вспоминал: «Один раз я присутствовал на бюро горкома, и мне было неловко слушать, как, отчитывая провинившегося руководителя за плохую работу, унижал при этом его человеческое достоинство. Ругал и прекрасно понимал, что униженный ответить на равных ему не может».[377]

сменял московскую номенклатуру, это нравилось многим и рядовым москвичам (надоели засидевшиеся чиновники) и другим номенклатурным фигурам (освобождались вакантные места). Все было бы прекрасно…

4.6.4. «Но особыми успехами Москва похвастаться не могла (как, впрочем, и вся страна). Зато сам стал как бы теснить в сознании людей. На фоне московского секретаря казался вялым и консервативным. это совсем не нравилось. К тому же ему стали жаловаться на то, что беспощадно расправляется с московскими кадрами, а результата все равно нет».[378]

, похоже, перестарался. То ли слишком прямолинен был, то ли затронул слишком многих. А, скорее всего, и то и другое.[379] «…Москва не для медведей. Это город лис и удавов.

Провинциал сразу же увяз в изощрённом болоте Москвы. Любитель стиля «одним махом», он смог смахнуть лишь партийную московскую элиту, ему непосредственно подчинённую, но смахнуть теневой капитал, коррупцию, на что замахнулся, ему было не по силам».[380]

Дело в том, что московская номенклатура являлась тогда составной и важнейшей частью всей номенклатуры. Они были тесно переплетены. И грубая зачистка вызвала реакцию отторжения не только среди московской, но и частично всей номенклатуры. слишком прямо понял задачу, слишком по-коммунистически, по-ленински, а на дворе стояло уже другое время. И если на словах номенклатуры готова была говорить о восстановлении социальной справедливости, борьбе с коррупцией то на деле она этого делать особенно и не собиралась.

, например, публично ведя борьбу с привилегиями, в то же самое время отстраивал себе новую роскошную дачу. Такая вот номенклатурная диалектика. А его слова принял за чистую монету.[381] И зря.

В команде сложилось мнение, что нужно приструнить. «…Весной и летом 1987 года, был поставлен вопрос о том, чтобы избрать кандидата в члены Политбюро в члены Политбюро. Однако …теперь высказался против. Вряд ли можно сомневаться, что именно это обстоятельство для обидчивого и капризного стало исходным пунктом его конфликта с Политбюро и ЦК КПСС осенью 1987 года».[382]

Началось противостояние двух влиятельных партийных начальников, одного ( ) из которых уже начал побаиваться[383] и другого ( ), который начал создавать для генерального секретаря проблемы с управлением страной.

«Собственно говоря, с, несмотря на глубокую неприязнь, у было значительно больше общего в чисто психологическом плане, чем с, что, кстати, вполне могло обострять их политическое и личное соперничество. Оба — ярко выраженные властные натуры обкомовских „хозяев“, жёстких в общении с подчинёнными, нетерпимых и подозрительных к тем людям из внещнего круга, кто не разделял их взглядов. Оба, свято верившие в то, что эффективность политики измеряется решительностью предпринимаемых организационных мер и обеспечивается незыблемостью авторитета руководителя».[384]

Но ещё только начал беспокоить генерального секретаря, хотя уже имел авторитет среди руководства партии, а у этого не было.

нужно было бы сменить тактику. Но он этого тогда не понял, стал сначала спорить на заседаниях Политбюро, затем писать письма, а не любит читать неприятные письма. Пришлось подключать Пленум ЦК.

Июньский (1987 года) Пленум ЦК КПСС был посвящён экономической реформе. взял и выступил без высочайшего разрешения. И не просто выступил, а покритиковал кое в чем.

Суть разногласий на Пленуме, по мнению будущего премьера, не имела ничего общего с экономикой. Вот как он их объясняет в своей книге «Горбачёв-путч. Август изнутри»: «Моё участие в подготовке июньского 1987 г. Пленума ЦК КПСС и программы 1990 г. позволяет говорить, что и, не будучи экономистами, теоретиками или практиками, не были „рыночниками“, не представляли себе, что такое рынок и как им управлять, что можно и нужно с его помощью достигнуть, а тем более, как это практически сделать. В силу этого их разногласия по поводу реформ отражали не противоречия в подходах и принципах, а лишь противоречия в процессе их борьбы за единоличную верховную политическую власть, и потому они (разногласия, противоречия) должны были быть созданы, если бы даже их не было на самом деле… Но в тот период они одновременно и объединяются, когда надо убрать третьего. Здесь суть качаний и, и, их непрерывных взаимных претензий и соглашений».[385]

«Когда в октябре 1987 г., желая подыграть, выступил на Пленуме ЦК против Секретариата и персонально против, то абсолютное большинство членов ЦК решительно поддержали последнего. Для это был в высшей степени тревожный звонок: он предупредил, что уровень влияния генсека в ЦК стремительно падает и что его право на власть становится в глазах партии все более проблематичным».

Тот Пленум, естественно, расправился с ретивым перестройщиком Москвы. 11 ноября 1987 состоялся пленум Московского горкома КПСС, который признал выступление на Пленуме ЦК политически ошибочным, освободил его от обязанностей первого секретаря горкома «за крупные недостатки, допущенные в руководстве Московской городской партийной организацией».[386]

Та кончилась очередная и не последняя битва за Москву. Для это была сомнительная победа над. Поражение не слишком долго заставило себя ждать (см. пункт настоящей книги).

«Ни сам, ни кто-либо другой за эти годы так и не сумели толком объяснить, почему он осенью 1987 года вдруг взбунтовался. Это глядя из сегодняшнего дня мы знаем, что он интуитивно поступил правильно, что этот бунт со временем и сделает его народным любимцем и первым президентом России…

Он рисковал всем — и карьерой, и здоровьем, и чуть ли не всей жизнью, и потерял тогда все. Его считали конченным человеком, который сам себя погубил. И все были уверены, что ему уже не подняться».[387]

Но умом, как известно, Россию не понять.