VII Культурные люди станицы

VII

Культурные люди станицы

Лунная ночь. Под шум колес парохода, под журчащий ропот разбегающихся волн, мысль дремлет. Странные грезы теснятся толпой в душу в этом матовом ночном свете, когда луна скрыта за белыми, барашковыми облачками… Кажется, что вот-вот из этих темных, таинственных ущельиц нагорного берега послышится вдруг молодецкий посвист, покажутся удальцы в красных рубахах, легкая лодочка перережет путь нашему «Есаулу» и… «сарынь на кичку»!..

Но вот луна появилась из-за белых облачков, и вдруг оба берега, тесно придвинувшиеся к пароходу и угрюмо до сих пор молчавшие, осветились странным, волшебным блеском. Деревья приветливо стали заглядывать с обрывистого яра на пароход; вода сделалась похожа на зеркало, концы которого потонули где-то далеко, в серебристом тумане. В чутком воздухе зазвенел крик сторожевого гуся и оживил окрестность. Берега опрокинулись в воде, а за ними, там, далеко, в бездонной глубине плыли белые облачка и недвижные звезды. Луна зыбким, вздрагивающим кругом колебалась в воде. И крик лоцмана раздавался как-то особенно бодро; и встречный ветер, казалось, с какою-то особенной лаской веял в лицо…

На верхней площадке, любимом пребывании интеллигентной публики парохода, разговор на этот раз зашел о местном населении, главным образом о той роли, которая приходится на долю станичной интеллигенции. Говорили сначала об офицерах войска, которые ближе всего стоят к населению области, к авторитету которых само население, в лице большинства своих взрослых членов, выносит из военной службы известную привычку и уважение. Эта привычка к начальству, исключительно только военному, настолько укоренилась в сознании казаков, что всякий невоенный чин в их глазах является почти нулем. Но далеко не все офицеры области могут похвалиться серьезным образованием; особенно — старые офицеры. Даже выборные станичные должности (станичного атамана, почетного судьи) редко замещаются ими: казаки ценят на этих местах своего брата — казака или урядника — людей «хозяйственных», самолично несших одинаковый с ними земледельческий труд, одинаковую службу в строю и одинаковую нужду. Младшие поколения офицеров живут в станицах неохотно; вне какой-либо должности, они — отрезанные ломти: народ, в большинстве случаев, небогатый, к земледельческому труду, разумеется, непривычный (а другого труда, кроме чиновничьего, и в наличности не имеется) — они чувствуют себя в захолустной, глухой станице или хуторе в высшей степени тоскливо и не у места. С недавнего времени их материальное положение несколько улучшено: состоящие на льготе офицеры получают жалованье.

Но размеры этого жалования настолько скромны, что офицер, — особенно, если он семейный человек, — неизбежно должен искать «места» и бежать из станицы. Впрочем, станица едва ли много теряет от этого…

Народные учителя… Их культурная роль, пожалуй, могла бы быть в станице и довольно заметной, но они поставлены в такие стеснительные условия, что достаточно одного вздорного доноса для того, чтобы лишить и места, и куска хлеба любого из таких культурных деятелей.

В этом отношении в наиболее выгодных условиях находится духовенство.

И разговор наш сосредоточился всецело на духовенстве, — сначала на культурно-просветительной роли местных пастырей, а затем на всех сторонах пастырского быта. Вопрос был отчасти модный, а отчасти и сам по себе интересный.

Наш собеседник, старый батюшка, защищавший свое сословие, должен все-таки был согласиться со многими доводами своих противников, нарисовавших яркую и не совсем привлекательную картину деятельности местного духовенства.

— Точно, господа, грехов много и на духовенстве нашем, точно… — уныло говорил он. — Положим, и на самом солнце пятна найдутся. А что правда, так вот, что молодое поколение наше больно практично стало. В иных случаях пастырю и не приличествовало бы столь гнаться за наживой… Я сам присяги 62-го года, тогда у нас были иные интересы; спать ложились — Белинского в голова клали… А с нынешним молодым отцом заговори об этом, или смеяться начнет, или замнет разговор. — А скажите, пожалуйста, как у вас насчет треб положение? Сколько деньгами, сколько натурой? — вот вопрос, который он вам задаст на первых же порах знакомства…

— Я сам, батюшка, клерикального происхождения, — заговорил один из собеседников, мировой судья: — отец мой умер заштатным пономарем… Но знаете ли, не могу видеть равнодушно иных патеров… В наших местах есть священник Федоровский[7], — может быть, знаете? Поступает ко мне от него дело: обвиняет в клевете мать нашего местного учителя, будто бы она распространяла слухи о том, что он берет мзду за метрики с учеников… Вызываю стороны в суд, предлагаю помириться. Батя говорит: «не желаю! пусть извинится…» Подсудимая, с своей стороны, заявляет, что извиняться ей не в чем, все правда. Допрашиваю свидетелей: действительно, оказывается, брал по три рубля за метрики с учеников. Видите? А храпит, что на него клевещут!..

— Бывает, бывает, — согласился батюшка: — практичны мы уж больно стали…

Донское духовенство сравнительно с духовенством всех соседних епархий и, пожалуй, всей остальной России, находится в исключительно выгодных материальных условиях: приходы большие, население сравнительно зажиточное, значительное количество земли в большинстве приходов. Когда одно время был поднят в газетах вопрос о назначении жалования духовенству, то все мои знакомые священники, помню, впали даже в некоторое уныние: а что, если в самом деле сбудется? Для них замена поборов жалованием была крайне невыгодна; предписано отслужить благодарственные молебствия (толки были вызваны Высочайшей пометкой на докладе г. обер-прокурора св. Синода), и благодарить…

Можно было бы думать, что значительная материальная обеспеченность священников даст возможность им не отвлекаться в сторону излишних хлопот о хлебе насущном и позволит им обратить побольше внимания на просветительную деятельность. Но на самом деле этого пока не видно. Наоборот, во многих местах наблюдается даже как бы состязание в возможно скорейшей наживе…