Как в аптеке

Рогозин уверяет: «У Достоевского мы находим рецепты…». Поиском рецептов он и занят, как те горе-марксисты, которых он высмеивает, на все случаи жизни — у Маркса. А рецепты, увы, не всегда понятны. Например, такой: «Достоевский с сомнением относился к идее Тютчева собирать славянские народы под крылом России. Он писал: „Делай им добро и проходи мимо. Мы не можем раствориться в славянстве, мы выше. Они внесут к нам начало раздора“. Не ценное ли это указание (рецепт) нам сегодня?». Этот вопрос волновал не только Тютчева, но, скажем, и Пушкина, однако не как проблема «растворения», а скорее наоборот:

Славянские ль ручьи сольются в русском море,

Оно ль иссякнет — вот вопрос.

Но в данном случае я хочу понять другое: где Рогозин сейчас видит опасность нашего растворения? Что, к нам рвутся поляки и чехи, болгары и словаки? Кто несёт нам раздор — не Белоруссия ли? Мерси, мыслитель.

Но на этой же странице даётся и такой рецепт: «У нас, русских, две родины — Европа и наша Русь…Европа нам второе отечество». Что ж, в известном смысле это так:

Мы любим все — и жар холодных числ,

И дар Божественных видений,

Нам внятно всё — и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений…

Но — родина? Второе отечество? Может, для Рогозина, живущего ныне в Брюсселе, это и так, но мы, туземцы, невольно вспоминаем хотя бы и польское «видение» 1612 года, и «галльский смысл» 1812-го, и англо-галльско-итальянский «смысл» 1854-го, и множество зарубежных «смыслов» с востока и запада в 1918–1922 годы, и уж очень «сумрачный германский гений» 1941-го… Так это всё «второе отечество» являлось к нам в разных обликах? И тогда зачем же мы каждый раз его выставляли? Да не занесло ли несколько Достоевского с этим «вторым отечеством»? С гениями это случается.

Но тут ещё и другой вопрос: если уж Европа для нас «второе отечество», то как же быть со славянами: они ведь тоже Европа? Внятен нам «польский смысл» и «чешский гений»? Нет, говорит Достоевский, «проходи мимо».