От шнобелевской премии к нобелевской

От шнобелевской премии к нобелевской

Нобелевскими лауреатами по физике 2010 года (премия составила 1 490 000 долларов) стали выходцы из России, сотрудники Манчестерского университета, гражданин Нидерландов Андре (Андрей) Гейм (52 года) и гражданин Великобритании и России Константин Новосёлов (36лет). Этой высокой награды они были удостоены за открытие совершенно нового, сверхтонкого и сверхпрочного материала графена.

Графеновое чудо

Специалисты пророчат графену большое будущее в самых разных областях науки и техники. Графен — это плёнка из углерода, толщиной в один атом, двумерный кристалл. Он обладает уникальными свойствами, например, он сверхтонкий, но одновременно не пропускает даже самые маленькие из существующих в природе молекул — гелия. Графен сверхпрочен, он отличный тепло- и электропроводник, совершенно прозрачен и при всём этом может заменить полупроводники в микросхемах, выводя их размеры на принципиально новый наноуровень.

Впрочем, прерву перечисление достоинств и сфер применения этого чуда, так как они беспрерывно пополняются. Единственно отмечу, что в 2007 году Гейм за открытие графена получил медаль Мотта от Британского института физики, а в 2008 году вместе с учеником и коллегой Новосёловым получили весьма престижную премию «Еврофизика» и германскую премию имени Кёрбера, присуждаемую учёным, «совершившим инновационные открытия, имеющие большое значение для науки».

Кроме того, Андрей Гейм на протяжении всей своей научной карьеры демонстрировал отличное чувство юмора.

Так, в 2001 году он опубликовал работу, указав жившего у него хомяка Тишу соавтором, а чуть раньше, в 1997-м, в соавторстве с сэром Майклом Берри в журнале European Journal of Physics напечатал статью «О летающих лягушках и левитронах».

За это, то есть за идею использования магнитов для левитации лягушек, в 2000 году он вместе со своим коллегой сэром Майклом Берри был удостоен шуточной Шнобелевской премии, присуждаемой за самые идиотские научные исследования, «которые сначала вызывают смех, а затем заставляют задуматься». Таким образом, Гейм стал первым учёным, персонально удостоившимся и Нобелевской, и Шнобелевской премии.

«Культуру и науку можно разрушить за два года»

Факт присуждения Нобелевской премии Андрею Гейму и Константину Новосёлову вызвал в России новый прилив оптимизма. Пресса и обласканные властью государственные мужи без устали стали напоминать, что оба они «воспитанники российской научной школы», что до отъезда за рубеж работали в академических институтах в Черноголовке и вообще слухи о смерти российской науки преувеличены. Поэтому, мол, пора не только приглашать иностранных учёных, всяких там американцев, французов, японцев и немцев с англичанами, но и возвращать своих, русских.

Узнав об этом, Андрей Гейм заявил, что из ума пока не выжил, чтобы возвращаться, а идею «Сколково» (строящийся по инициативе президента Медведева под Москвой научный центр) назвал «полнейшим сюрреализмом». Не горит желанием, как сообщает пресса, возвратиться к покинутому очагу и Константин Новосёлов.

«Наука — это часть великой когда-то российской культуры, — пояснил Андрей Гейм. — Культуру можно разрушить за два года, что и было сделано. А чтобы восстановить её, нужны поколения новых людей, масштабная реконструкция фундамента. Один проект „Сколково“ ничего не решит, даже если в него заливают с таким пионерским, молодогвардейским пылом миллиарды. Потому что сегодня заливают, а завтра из-за отсутствия результатов (а так и будет) скажут: „Привет! Все свободны“».

И я, кажется, знаю, почему он не хочет возвращаться.

В сентябре нынешнего года я побывал в Цюрихе, где встретился, как принято говорить, с одним широко известным в узких кругах финансовым советником, ведущим дела ряда российских бизнесменов в Швейцарии. Цель моего визита к нему была весьма далека от финансовых секретов российских бизнесменов. Просто у нас с ним одно хобби — собираем бюсты тиранов. Но, что естественно, обменявшись парой тиранов, мы с ним заговорили о России, точнее о перспективах её духовного и экономического возрождения.

— Мрачным мне видится будущее России, — сказал финансовый гуру. — И от этого всем будет плохо. Европейцам прежде всего.

— Да, воруют. Бессовестно воруют, — вздохнул я.

— Воруют везде, — уточнил гуру. — И в Швейцарии воруют, и в Германии, и в Голландии, не говоря уж об Италии. Но местные коррупционеры не вывозят украденное за рубеж, а вкладывают деньги в свои отечественные фирмы и банки, то есть создают дома рабочие места, оживляя экономику.

— А Кремль, словно цементом пропасть, пытается залить образовавшиеся финансовые пустоты призывами к иностранцам вкладывать деньги в российские проекты, — сказал я.

— Что-то они, конечно, вкладывают, — согласился коллега по коллекционированию бюстов тиранов, — но это сущие пустяки в сравнении с тем, что россияне вывозят. И это касается не только финансов, но и, как приятно говорить, мозгов, которые, что бы и кто бы ни говорил и ни писал, возвращаться в Россию не хотят.

Вот такой неожиданный разговор случился у меня в Цюрихе, вспомнив о котором, я, кажется, понял, почему дым отечества для нобелевских лауреатов может быть и сладок, и приятен, но на расстоянии.

«Впервые меня назвали русским, когда я приехал в Англию»

Вторая причина, по которой именно Гейм не хочет возвращаться в Россию, заключается, как думаю, в том, что он никогда не чувствовал себя там дома. Почему? Да потому что он — немец, а никакой не русский, как почему-то уверяют средства массовой информации. Ну а как жилось в СССР, а теперь живётся в РФ и других бывших «респу-бликах-сёстрах» российским немцам, объяснять, надеюсь, не нужно. Да, некоторым удавалось кое-чего, а порой даже и многого добиться. Например, академику Борису Раушен-баху, пианисту Святославу Рихтеру, олимпийскому чемпиону, рекордсмену мира по прыжкам в высоту Валерию Брумелю. Но это были исключения, подтверждающие закономерность их неравенства в сравнении с представителями других народов.

«Каким же образом Андрей Гейм родился в Сочи? — слышу я недоумённый вопрос какого-нибудь въедливого читателя. — Ведь столицы союзных республик, вся Прибалтика, Калининградская область, а также города, относящиеся к категории престижных, были в 1958 году, когда он появился на свет, для них закрыты». Возник этот вопрос и у меня, а ответил на него родной брат нобелевского лауреата Вальтер Гейм. Но прежде коротко представлю его.

В Германии Вальтер с 1997 года. Приехал вместе с женой Валентиной, отцом Константином Алексеевичем (Алоизо-вичем), мамой Ниной Николаевной Байер (она сохранила девичью фамилию) и сыновьями Константином и Николаем. В 1998 году отец скончался. Мама жива.

Вальтер окончил Таганрогский радиотехнический институт по специальности инженер электронной техники. Работал в Нальчике на электровакуумном заводе, затем на заводе телемеханической аппаратуры, а после, как он выразился, «ельцинского кошмара» — на других, не столь престижных, предприятиях. Живут они с Валентиной и мамой в небольшом уютном саксонском городке Косвиг.

— Если позволите, начну я не с Сочи, — улыбнувшись, сказал Вальтер, — а с нашего отца. Родился он в 1910 году в селе Каменка, что рядом с нынешним городом Энгельс, в Поволжье. До 18 лет отец не знал русского языка, но потом не просто выучил его, а, защитив кандидатскую диссертацию, в 28 лет стал профессором физики Саратовского университета. В 1941-м его, как и подавляющее большинство российских немцев, депортировали. Трудармию отбыл в Северном Казахстане, участвовал в строительстве железной дороги. После окончания войны поехал к своим родителям в Новосибирск, где встретился с нашей мамой. Работал на Новосибирском электровакуумном заводе. Начинал рядовым инженером. Затем был старшим инженером, старшим технологом цеха. В 1960-м переехал в Ростов-на-Дону и стал главным технологом местного электровакуумного завода. В 1964 году его пригласили на должность главного инженера строящегося электровакуумного завода в Нальчик, где он проработал до самого переезда в Германию. На этом предприятии изготавливались электронно-лучевые приборы, в том числе и для космоса. Отец имел ряд авторских свидетельств на изобретения. Несмотря на то, что он прекрасно владел русским языком и даже писал на нём стихи, от немецкого акцента так и не избавился. И ещё, как знаю, он никогда не употреблял крепких выражений ни на работе, ни тем более дома.

Дедушка по отцу — Алоиз Иосифович Гейм работал преподавателем в школе. Его отец, то есть наш с Андреем прадедушка, был сельским врачом.

А вот все бабушки и прабабушки по отцовской линии занимались исключительно ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей. Как мы можем судить сегодня, это было правильно и дало хорошие результаты.

Наша мама — Нина Николаевна Байер в 1949 году с отличием окончила Московский химико-технологический институт им. Менделеева. И это можно расценивать как чудо, ведь она тоже немка. Но нужно её знать. Она совершала ещё и не такие подвиги. Распределили маму в Новосибирск. Всю жизнь она проработала на инженерных должностях. Последние годы перед уходом на пенсию была начальником технологической лаборатории электровакуумного завода в Нальчике.

Дедушка по материнской линии — Николай Николаевич Байер специализировался в области картографии и аэрофотосъёмки и перед Второй мировой войной являлся профессором Харьковского университета. Был репрессирован, отправлен в лагерь. В 1954 году, после смерти Сталина, дедушку освободили, а затем реабилитировали.

Бабушка по материнской линии — Мария Домиановна Циглер возглавляла метеорологическую станцию в Сочи.

В числе наших предков по материнской линии — участник Польского восстания 1863 года немецкий дворянин Карл Циглер. Он был репрессирован и сослан в Сибирь. Это наш с Андреем прапрадедушка.

— Но как получилось, — воспользовавшись паузой, повторяю я волнующий меня вопрос, — что вы с Андреем родились в Сочи? Сотрудник Гейдельбергского университета доктор Виктор Кригер предположил, что ваши родители работали в сочинской «шарашке», то есть засекреченном научном объекте, входящем в систему ГУЛАГа и располагавшемся в этом городе до 50-х годов минувшего века. Это верно?

— Нет, хотя отцу и довелось поработать в «шарашке». Но в Сибири. А вот в Сочи жили наши с Андреем дедушка и бабушка, поэтому мама и ездила к родителям рожать нас. Ну а в советское время существовало правило: где ты появился на свет, то место и вписывается тебе в метрику. Правда, позже это правило отменили. Так, наш старший сын Константин тоже родился в Сочи, но в метрике указан Нальчик, где мы тогда были прописаны.

Словом, не только всё гениальное, но и многое загадочное — просто.

… В 1975 году Андрей Гейм с золотой медалью окончил среднюю школу № 3 Нальчика и решил поступить в Московский инженерно-физический институт. Но на вступительных экзаменах его провалили. Вот как он сам рассказывает об этом: «Через несколько лет мне объяснили (и это было для меня шоком), что для того, чтобы поступить в этот вуз с немецкой фамилией, надо было прежде обратиться в первый отдел (то есть в подразделение Комитета государственной безопасности. — А. Ф.) и получить соответствующую бумагу о моей благонадёжности. Но откуда мы в Нальчике могли знать такие тонкости? Вернулся домой, устроился на электровакуумный завод слесарем-электротех-ником. Родители наняли репетиторов по математике и физике, поскольку тогда причину неудачи мы видели только в наличии пробелов в знаниях. Занятия по математике, как я понял позже, были бесполезны — уровень подготовки в нашей школе был вполне достаточен для поступления. Уже во время учёбы в институте, приехав на каникулы, случайно нашёл свои тетради с контрольными по математике. Открыл и ужаснулся — как я эти задачи решал?! Вполне физтеховский уровень. Со стороны нашей учительницы Валентины Фёдоровны Седневой это был просто „терроризм“ — давать всему классу задачи, требующие не только знаний, но и нетривиального мышления. Она приучала нас думать, искать — надо было извернуться, чтобы найти решение. После второго провала на экзаменах в МИФИ понял, что ситуация непробиваемая. У меня на самом деле не было шансов поступить — нежелательных абитуриентов собирали в отдельной аудитории и предлагали им особые, заведомо непосильные задания. Забрал документы и в тот же год поступил в МФТИ (Московский физико-технический институт), где, как оказалось, не было системы деления на тех, кого нужно и кого не нужно принять. Сейчас даже рад стечению обстоятельств, благодаря которому попал именно туда, куда следовало».

И ещё одно воспоминание учёного, которым он поделился с корреспондентом Первого канала российского телевидения: «Из-за фамилии меня часто называли, то „жидом пархатым“, то „фашистом недобитым“».

Вот вам, уважаемые друзья, и «подлинный интернационализм», а заодно «равенство и братство всех народов», которые в современной России забыли упразднить. Или я ошибаюсь?

Конечно, измени Андрей Гейм национальность, а заодно фамилию в своём «серпасто-молоткастом», ему наверняка жилось бы легче. Но он этого не сделал. Хотя, будем справедливы, на излёте советской власти положение немцев в СССР как и других в прошлом репрессированных народов, заметно улучшилось.

«Чувствую себя человеком мира»

В 1982 году он с отличием окончил факультет общей и прикладной физики Московского физико-технического института (единственная «четвёрка» в дипломе — по политэкономии социализма) и поступил в аспирантуру. В 1987 году получил степень кандидата физико-математических наук в Институте физики твёрдого тела (ИФТТ) АН СССР, в котором проработал до отъезда из СССР.

В 1990 году Андрей Гейм стал стипендиатом Английского королевского общества и был зачислен в штат Ноттинген-ского университета. Его, как он вспоминал позже, «впервые назвали русским». Потом недолго поработал в Копенгагенском университете, затем стал профессором университета Неймегена, а с 2001 года он профессор Манчестерского университета, где руководит центром по «мезонауке и нанотехнологиям». Он почётный доктор Делфтского технического университета, Швейцарской высшей технической школы Цюриха, Антверпенского университета и ряда других престижных научных вузов.

В 2008 году Андрею Гейму предложили возглавить институт Макса Планка в Мюнхене, но он отказался. Позже, в интервью радио Deutschlandfunk, он сказал: «Мои родители — немцы, у меня немецкая фамилия, мои предки — немцы. До шести-семи лет немецкий был моим родным языком. Сегодня я уже им не владею. Сегодня я чувствую себя человеком мира. Я путешествую из одной страны в другую.». Но, как мне думается, есть ещё одна причина его отказа. Рассуждая о нежелании Андрея Гейма и Константина Новосёлова принять предложение перебраться в Сколково, известный российский журналист Максим Соколов сказал, что Россию и Германию роднит то, что в обеих странах безвозвратно утрачена классическая школа прикладной физики — области науки, в которой учёные этих стран всегда были традиционно сильны. В Германии это произошло по той причине, что после окончания Второй мировой войны в виде контрибуции наряду с произведениями искусства, технологическим оборудованием, станками и тому подобному союзники вывезли практически всех учёных, в том числе и физиков. В результате нарушилась преемственность, и несмотря на все усилия и немалые финансовые вложения достичь былых позиций в ФРГ не могут. В России то же самое случилось после 1991 года, с той лишь разницей, что оборудование и станки из неё никто не вывозил, а учёных покинуть страну вынудили.

— И всё же: не собирается ли Андрей переехать в Германию? — спросил я Вальтера Гейма.

— Думаю, что нет, — ответил он. — Нужно хорошо знать этого человека. Великобританию, Германию, Голландию и даже Россию он рассматривает, как штаты «соединённой научной Европы». В каком из этих штатов работать — ему безразлично. Как он сам говорит, «я не футболист — команда против команды, город против города, страна против страны. Все мы живём на одном маленьком и тесном шарике. И в какой точке этого шарика работать, не так важно. Главное — чтоб в этом был смысл. Там, где эффективно, там я и буду жить и работать».

2010 г.