Из российских немцев нас превратили в немецких

Из российских немцев нас превратили в немецких

На принятие решения об отмене рабства серьёзное влияние оказали тогдашние советско-западногерманские отношения. Одна из гипотез заключается в том, что СССР хотел прорвать западную блокаду, чтобы получить доступ в том числе и к финансовым кредитам. Поэтому частичное освобождение российских немцев было вынужденной уступкой для достижения этой цели.

Важное значение в судьбах российских немцев сыграл визит канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в Москву с 9 по 13 сентября 1955 года и его переговоры с являвшимся тогда первым секретарём ЦК КПСС Никитой Хрущёвым. 17 сентября 1955 года Верховный Совет СССР издал два указа, согласно которым были амнистированы советские граждане, сотрудничавшие в годы войны с оккупантами, и военнослужащие Красной Армии, находившиеся в немецком плену.

Под эту амнистию попали и немцы из числа советских граждан, которых выпустили из тюрем и позволили воссоединиться со своими семьями.

В октябре 1955 года ЦК КПСС принял решение о снятии с немцев и членов их семей ещё целого ряда ограничений. Массовый же характер освобождение немцев началось лишь с конца 1955 года, после принятия Президиумом Верховного Совета СССР Указа от 13.12.1955 года «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении».

16 декабря 1955 года по МВД СССР был издан приказ № 0601, согласно которому вся работа по снятию немцев со спецучёта и освобождению из-под административного надзора должна быть завершена к 1 марта 1956 года.

В этом очерке я привёл лишь часть документов, касающихся репрессий, которым подвергались российские немцы. Объединить же их можно фразой «вождя народов», которую он начертал на одном из донесений о мнимой неблагонадёжности немцев-колхозников, направленном ему членами Военного совета Южного фронта генералами Тюленевым, Запорожцем и Романовым. 3 августа 1945 года на бланке этой шифрограммы, поступившей в Ставку, рукой И. В. Сталина было написано: «Т(оварищу) Берия. Надо выселить с треском. И. Ст.».

После смерти генералиссимуса, «лучшего друга советских людей и физкультурников», режим комендатуры и спецпоселения был отменён. Однако возвращения имущества, конфискованного при депортации, не последовало. Было также запрещено возвращаться в места прежнего проживания. Так, 15 декабря 1956 года Совет Министров Украины принял постановление, которое запрещало немцам возвращаться в Днепропетровскую, Запорожскую, Николаевскую, Одесскую, Херсонскую области, а также Крым. В 1958 году оно было ужесточено. Аналогичные постановления приняли власти Саратовской и Волгоградской областей.

29 августа 1964 года Верховный Совет СССР частично реабилитировал «советских» немцев, сняв с них «огульные обвинения» в пособничестве агрессору. Хотя если разобраться, как можно «реабилитировать» не совершавших преступления? Правильнее было бы, наверное, извиниться. Но тогда, вероятно, пришлось бы возвращать всё награбленное и незаконно реквизированное, а также заплатить за годы рабского труда в шахтах, на рудниках, лесоповалах, заводах, стройках, рыбных промыслах.

Ущемление немцев касалось развития культуры, языка, поступления в высшие учебные заведения, при приёме в партию и при назначении на руководящие партийные и хозяйственные посты. Призывая на службу в Советскую армию, немецкую молодёжь не брали в элитные подразделения: воздушно-десантные, пограничные и ряд других войск. Ощущение явной исторической несправедливости у немцев усилилось и из-за того, что в 1956–1957 годах была восстановлена автономия балкарского, чеченского, калмыцкого, карачаевского народов. А вот о них и крымских татарах в Кремле снова «забыли».

3 ноября 1972 года Президиум Верховного Совета СССР принял Постановление «О снятии ограничений в выборе места жительства, предусмотренного в прошлом для отдельных категорий граждан». Под «отдельной категорией» подразумевались немцы. Формально им теперь разрешалось возвращаться в места, из которых были изгнаны, фактически же они так и остались изгоями. Грубая и открытая дискриминация сменилась рафинированной, но в основе политики властей по отношению к немцам лежали те же ассимиляторские цели.

А годом раньше немцев, согласно закрытому Постановлению ЦК КПСС, стали принимать на заочные и вечерние отделения ряда прежде для них закрытых вузов. Но не на очные. Таким образом я и стал первым немцем, которого зачислили на факультет журналистики Ташкентского госуниверситета. Естественно, на заочное отделение. Узнал я об этом, скрываемом от широких слоёв населения, факте следующим образом. В пору, когда я возглавлял узбекскую республиканскую молодёжную газету, я по долгу службы время от времени встречался с заведующим сектором печати ЦК Компартии Узбекистана Рахимом Самановым. И вот однажды сидим мы у него в кабинете, и я говорю:

— Жаль всё-таки, что в 1971 году я поступил на заочное, а не на очное отделение журфака. Лишил себя студенческой юности, хотя без помощи родителей наверняка было бы трудно.

— А тебя бы и не приняли на очное отделение, — усмехается Саманов. — Или забыл?

— Что забыл? — не понял я.

— Решение Секретариата ЦК КПСС. Или ты не в курсе?

— В курсе, конечно, но запамятовал, — ответил я, хотя ни о каком решении Секретариата слыхом не слыхивал.

— Сразу видно — не привык с документами работать, — покровительственным тоном произнёс Саманов. — Там же чёрным по белому было сказано, что с 1971 года разрешить приём на философские факультеты вузов, журналистику, юридические факультеты и какие-то ещё — немцев и крымских татар, но только на заочные отделения. Так что тебя отсекли бы, а потом вполне могли и на заочное не принять.

Или другой пример. В 1990 году к выпускным экзаменам во Львовском высшем военно-политическом училище им. Ленина не допустили отличника боевой и политической подготовки, комсомольца Иосифа Циммермана. Знаете почему? В жизни не догадаетесь. Оказывается, Иосиф в свободное от занятий, стрельб и маршировки время стал интересоваться историей российских немцев, благо библиотека в училище была хорошая, а на дворе, напомню, вовсю бушевали перестройка и демократия. Ну а потом при свидетелях он высказал идею, что хорошо бы восстановить автономную республику немцев Поволжья. Всё! Точка! Этого было достаточно, чтобы курсанта, учившегося только на «хорошо» и «отлично», активиста и, кстати, круглого сироту выперли из училища, предварительно осудив на общем собрании.

В поисках справедливости и правды Иосиф отправился в Москву, в газету «Нойес лебен», в которой я тогда работал. Помню, как я звонил во Львов, направлял в училище запросы, как мы с ним ходили в газету «Правда» и звонили в главную армейскую газету «Красная звезда». Не помогло. Восстанавливать в училище и допускать Циммермана к экзаменам командование не желало. Но жить-то нужно, и я помог ему устроиться в штаб-квартиру общественно-политической организации российских немцев «Видергебурт», где Иосиф с утроенной энергией взялся за восстановление республики. Ну а спустя полтора года он на всё плюнул и уехал в Германию. Прав ли он? А вы как думаете?

И таких примеров «подлинно братского отношения» к российским немцам в СССР и постсоветских республиках я могу привести массу. А ведь есть ещё другие люди и другие похожие истории.

Да, удивительная была у нас там жизнь. Ведь как народ российские немцы сформировались в Российской империи, а не в Германском рейхе, которого, когда наши предки покидали Гессен, Пруссию, Шлезвиг-Гольштейн, Швейцарию, Австрию, Баварию, Баден, Силезию, другие княжества, графства и государства, ещё не существовало. Уезжали они по приглашению российских царей, верно служили им. Ну а то что царская, советская, а затем новая демократическая власть сделали всё и даже больше, чтобы превратить российских немцев в немецких, не наша вина, а скорее ещё одна российская беда.

Вот и автономную республику ни коммунисты, ни демократы так и не восстановили. Правда, в семидесятых годах ХХ века была попытка создать автономную область немцев в Казахстане со столицей в районном центре Целиноградской области Ерментау. Но она с треском провалилась. Причём пострадали снова немцы.

По этому поводу Филипп Бобков, возглавлявший некогда Пятое главное управление КГБ СССР, написал: «Дело доходило до абсурда. Например, в Казахстане проживало около миллиона немцев, изгнанных с обжитой ими земли в Поволжье, но этот факт старательно пытались скрыть от советской и мировой общественности. В энциклопедии Казахстана немцы даже не упоминались как национальность в составе населения республики. Там же писалось, что в Акмолинске (автор ошибся, тогда этот город назывался Целиноград. — А. Ф.) издаётся на немецком языке газета „Фройндшафт“ („Дружба“) и работает немецкий театр. Странно!»[198].

Впрочем, ничего особо странного в этом нет, если вспомнить, что, как подметил публицист Роберт Корн, «ещё Сталин распорядился искоренить даже немецкие названия населённых пунктов, улиц и т. д., исключая, разумеется, имена Маркса, Энгельса, Тельмана, а также Клары Цеткин, Карла Либкнехта и Розы Люксембург. В итоге российские немцы почти на пятьдесят лет были изъяты из всех энциклопедий и справочников Советского Союза. Не было их практически и в справочной литературе ГДР и ФРГ»[199].

«Немцы стали терять терпение, — продолжает Бобков, — невозможно было жить с мыслью о вине за войну, развязанную фашистами. Они требовали не прощения, а ликвидации последствий войны и восстановления гражданских прав. Было очевидно: если проблема не будет решена, положение осложнится и приведёт к нежелательным результатам. Между тем никто не хотел браться за кардинальное решение. В конечном счёте дело возложили на только что образованное 5-е Управление, в функции которого подобная тематика совершенно не входила. Вопрос был нами изучен. Мы вошли в ЦК КПСС с предложением воссоздать автономию, а тем, кто желает воссоединиться с родными, разрешить выезд, если, конечно, эти люди не связаны с государственными тайнами. Если бы ЦК принял нашу рекомендацию, проблема была бы решена, а не тянулась десятилетиями вплоть до сегодняшнего дня, обостряясь с каждым годом.

Вопрос об автономии повис в воздухе, а выезд (но только по приглашению родственников первой степени, то есть отца, матери, родных сестёр и братьев. — А. Ф.) разрешили. Что здесь началось! „Как так? Люди уезжают из страны социализма! Уезжают из районов, где есть закрытые предприятия!“ (А где их у нас нет?) Немало упрёков выслушали мы от своих же коллег. Но выезд немцев всё-таки не прекратился, и это давало возможность как-то разрядить обстановку. А вот с автономией заклинило. Вначале всё шло гладко и решалось почти разумно. Было намечено создать Немецкую автономную область на территории Казахстана, густо населённой немцами, которые осели здесь, главным образом, когда поднимали целину (автор ошибается — немцев сюда выслали ещё до целинной эпопеи. — А. Ф.). Почему именно там предполагали организовать новую автономию? Потому что в противном случае возникала угроза оголить целинный край, который давал хорошие урожаи.

Решение Политбюро ЦК КПСС было принято в 1979 году. И тут возникли новые препятствия. В Казахстане инспирировали протест студентов Целиноградского педагогического института, их поддержал ЦК компартии и правительство Казахстана, хотя сами принимали участие в подготовке создания автономии и определили её административные границы. Дело осложнялось, и выход никто не хотел искать. А он был: восстановить автономию в Поволжье. Руководители Саратовской области охотно шли навстречу, ибо пустовало немало земель. Несколько тысяч немцев уже возвратились в те места. Но ЦК КПСС на такой вариант не пошёл. Решить дело подобным образом — значит поссориться с первым секретарём компартии Казахстана Д. А. Кунаевым: ведь если немцы уедут с целины, эта область лишится рабочих рук. Так и заминировали вопрос. Рана кровоточит до сих пор».

«На этой почве, — вспоминает Бобков, — у меня произошла стычка с Кунаевым. Он бросил мне фразу: „Сами немцы не хотят автономии, а вы им её навязываете!“ Тогда я обратил его внимание на то, что даже в Целинограде студенты выступали не против немецкой автономии вообще, а против её создания именно в Казахстане»[200].

Всё так, но студенты, разгорячённые «вовремя» подвезённой на грузовиках водкой, не просто «выступали», а устроили кровавые погромы и избиения немцев, живущих в Целинограде и его окрестностях. Об этом Филипп Бобков не пишет, но мы-то это знаем. И мы об этом помним.